Пир на заре
Шрифт:
Вдруг высовывается среди них из воды чёрная голова. Она хитро озирается, отплёвывает воду и опять исчезает. И тут над водой начинается визг, хохот, крик. Женщины смотрят издали и смеются.
На реке настоящая беда: одна спешит к берегу, другая кричит, что ей выдернули ногу, и та и другая хитрят, и ясно, что смеются. Никто из воды не вылезает. Сюда же спешат ребятишки. Вода становится мутной.
Кто-то вытащил со дна и держит над головой оборванный предмет с щучьими крюками и вопит, что надо искать: весь перемёт вынуть
Теперь ныряют все и скоро устают. Как-то незаметно уже оделись и сидят на берегу женщины в просыревших от мокрого нижнего белья платьях, они расчёсывают волосы.
Девушки — далеко под черёмухой, выжимают в кустах косы, купальники. Они выкручивают купальники, весело озираясь, по двое, растянув купальник с двух сторон. Мужчины выходят на берег и сидят не одеваясь. Мокрыми трясущимися пальцами они прикуривают.
Ребятишки ещё в воде, но тоже по одному, по два тянутся к берегу.
За своими делами никто не замечает, как за лесом лопнула короткая стылая молния и покатилась не то в кусты, не то в воду.
Неслышно и внезапно приходит дождь. Он осторожно шелестит листвой, травами, а позади, на лугу, начинают гулко позванивать сталью под тяжёлыми каплями косы. Все вскакивают и бросаются под деревья.
Но дождь накрывает всё, и лес, и стога, и самую землю, тяжёлой чащей воды. И всё как бы гнётся под этим ласковым весом. Река становится серебряной. Она мелко пузырится. Шелест переходит в гул, и за ним уже не слышно грома. И тогда все кидаются в реку. И все кричат и машут руками, и смотрят в небо сквозь счастливые мокрые веки, и не то плывут, не то просто стоят в воде один подле одного.
Даже женщины прямо в платьях бегут к воде и на бегу подтыкают подолы.
ЛЕСНОЙ КОЛОДЕЦ
Вдалеке полевой колодец. До колодца тропинка. Холодом ударит из его сырого глубокого сруба. Ведро будет плавать далеко внизу. Оно наполовину зачёрпнуто, и вода в нём поблёскивает небом. А вокруг ведра вода чёрная, и чуть заметны живые струйки, бьющие со дна.
Потянуть за верёвку — и прямо из ведра пить воду в поле, холодную и острую, чистую. И вода пусть льётся по груди. И потом лицо окунуть в ведро и там открыть глаза, так чтобы их заломило холодом.
Но однажды в лесу без тропинки я наткнулся на старый колодец. Может быть, никто сюда уж много лет не забредал. Колодец до краёв налит холодной, но процвелой водой. Я размахнул ладонью цвель. И зачерпнул глоток. И всё старался угадать, кто и зачем же забыл здесь в лесу колодец.
СЪЕДЕННАЯ ЛИПА
Спрашивал деда Егора ещё в Пыщуге:
— Есть у тебя возле дома деревья?
— Была, — отвечает, — одна липа, да и ту съел.
Прихожу к нему на Починок. Стоит под окном длиннорукая девочка-липа, макушка вот-вот до крыши дотянется.
— Ты же говорил, что съел липу!
— Одну-то съел, это уж другая растёт.
— И эту съешь? — спрашиваю весело, думая, что шутит дед Егор.
— Да вроде бы незачем.
— Как же ты ухитрился первую съесть?
— В сорок четвёртом году. Попилили её со старухой на кружочки, перемололи на жерновах да и хлеба напекли.
Вышел я в огород, под окно подошёл. Уткнулась себе эта зелёная девчушка под крышу головой, шелестит на ветру как ни в чём не бывало. "Из чего же ты выросла на этом страшном месте?" — спрашиваю и разгребаю крапиву ногами, чтобы под корень заглянуть.
А выросла из пенька, что от первой липы остался. "Не знает, видно, бедная, что прежнюю липу здесь под самый корень съели", — подумал я с жалостью. А потом пригляделся и передумал: "Нет, знает ведь! Всё знает — и растёт!"
ОСЕННИЙ ГУЛ
Я слышал его не раз. Собственно, это даже не гул. Вдруг начинает казаться, что по всему лесу поднимается движение: кто-то скачет, ломится сквозь чащу. А потом всё превращается в далёкие тонкие звуки. Не то где-то собаки с лаем гонятся сквозь ельник, не то отдалённо звонят колокола. Звонят, как в старинных городах, когда подплывают корабли с высокими нарядными парусами.
Ветер нарастает, лес трепещет весь сверху донизу, и звуки снова сливаются в дальний гул, напоминающий шум разбежавшихся по песку длинных морских волн.
ЛИПА ВЕКОВАЯ
Село замирает в лунном тёплом воздухе. Где-то внизу под угором, за рекой возле леса поёт женский голос. И такая тишина в этом голосе, чистом и ровном. И такая в нём ширь, и приходит он словно из далёких-далёких времён и ходит по осоке вдоль берега.
Липа вековая
на ветру шумит,
песня уда-ла-а-а-а-я
далеко летит.
Ночь ровная, с полной луной и с красными ночными огоньками в окнах дальних и ближних деревень. По взгорью в длинных травах гуляет белый конь. Он кажется синим.
Луг покрыт туманом,
словно пе-е-ле-ной,
слышен за курганом
звон сторожевой.
Над рекой туман только собирается и ещё робеет. И трудно дышать, словно перед встречей.
Тыщу лет назад черемисцы назвали эту реку, что внизу, под горой, Пыстюг. Имя почти каждой реки кончается здесь на "юг" — Норюг, Парнюг, просто Юг. Юг — это и значит река. Пысть — липа.
Долина в те времена была залита липовыми лесами. Там, далеко внизу, где Пыщуг впадает в Ветлугу, стоял тогда город. И жил там князь черемисов. И на частоколье городской стены вдоль земляной насыпи насажены были охранительные белые черепа пращуров.
Чур — меня:
Охрани меня, чур.