Пир на заре
Шрифт:
Между тем уже стелются дождевые облака и дело идёт к вечеру.
А синица всё прыгает и прыгает по лодке, всё болтает и болтает про ружьё, про леща, про красный лисичкин платок.
— Пошла ты вон, синица, мне нужно работать.
— Разве ты не работаешь?
— Не работаю, ты мне мешаешь.
— Ты работаешь, а я тебе не мешаю. Посмотри, бежит катер, а там сидят в платках да ещё с гармошкой. Смотри, как вон та, в широкой кепке поверх уложенных кос, растягивает гармонь. И сама смеётся, и гляди, как запоёт. Они скосили целое поле овса, и теперь их волосы и руки пахнут овсом.
— Я тебя не слушаю, синица.
— Хочешь, я её позову?
— Зачем она мне? Я хочу работать.
— Ты работай, а я её позову.
— Лучше перестань прыгать по лодке. Ты её утопишь.
— Я эту лодку утоплю, ты сделаешь другую.
— Другая будет хуже.
— Тогда давай позову ту, с гармошкой.
— Да катер уже ушёл.
— Ушёл и лису напугал. Вон, видишь, как лиса побежала, размахивая красным платком.
— Теперь уходи, ты мне мешаешь, синица.
— Я не буду мешать. Я другой буду ждать катер или лодку.
— Я этого не хочу.
— Тогда давай сыграю тебе на дудке. Я заплету свои волосы в косы, я брошу их вдоль спины, сяду на корму и свешу ноги в воду.
— Делай что хочешь.
— А ты послушай мою дудку. Слышишь, у меня босые ноги, у меня длинные косы. Я умею петь и заглядывать в глаза, играя на дудке. И глупый ты, если тебе при этом захочется спать. Даже если ночью дождь придёт и кто-то постучится в дверь.
— А если кто-то постучится в дверь, синица?
— Пусть стучит.
— И ты откроешь?
— Да, я открою.
— Ты спросишь, как его зовут?
— Спрошу, если захочешь.
— А если он попросит пить, синица?
— Я дам ему стакан воды.
— Ты дашь ему стакан воды и спросишь, где он оставил свой шалаш и догорел ли там, на берегу, костёр.
— Хорошо. И я спрошу ещё, не под плащом ли под своим он спрятал девочку, которую нельзя брать на охоту осенью в тапочках и в одном лёгком платье.
— Ты играй, синица, до рассвета на своей дудке, чтоб рано утром опять прошла от лодки девочка, и распахнулись бы окна, и в доме запахло бы озером.
— Я и буду играть, — отвечает синица, — только тебе пусть кажется, что я зажгла в избе огонь, варю тебе уху в широком чугуне, уже начистила картошки, нарезала хлеба. А окна распахнутся сами собой, когда встанет солнце.
СВЕТИЛЬНИК НА ЛАДОНИ
Если шагать из дальней деревни с самого утра, на полпути сойдутся сумерки. Соберутся у росстани, поглядывают по сторонам глухими, мутными глазами и собирают, собирают по перелескам тоску. Они крадутся, как старухи в тусклых дымчатых одеждах, отовсюду, на какой-то тайный сговор.
Я обхожу их стороной, но не могу обойти. Они толпятся уже вокруг, рядом, они стелются и обступают. В лесу они начинают мне что-то нашёптывать, почти касаясь лица холодными губами. Мне становится одиноко. Мне начинает казаться, что я потерял дорогу.
И тогда я сорву с клёна обмягчавший ласковый лист. Я поставлю его на ладонь. И я подую. Он тонко засветится, заколышется на ладони, он засветит ровным жёлтым пламенем. И сумерки расступятся.
Но, выйдя в поле, я встречусь на опушке с ветром. Он уже давно сговорился с этими сумерками. Он ждёт меня здесь, запахнувшись в брезентовый плащ, который подобрал на гумне у забывчивого тракториста. Он поёживается от прохлады. Я только выйду в поле, он налетит, подхватит лист и понесёт его над жнивой, над оврагами, вдоль ельника. И долго я буду видеть, как исчезает и трепещет среди ночи моё доброе, моё кленовое пламя. Совсем как блуждающая звезда.
Но мне теперь не страшно. Невдалеке стоит рябина. И листья на ней уже багровы. Я найду рябину в темноте, сломлю ветку и так пойду, конечно, дальше, освещая тропинку красным её трепещущим пламенем.
ГРИБНЫЕ ВРЕМЕНА
Сквозь чистый соснячок я вышел на поляну. Поляна сухая, устланная синим серебром исландского мха. Сидят вдоль поляны маслята. Заслышали меня, насторожились. Лишь я шагнул, врассыпную бросились, как белки. Только треск по валежинам.
Дальше иду. Пробрался ельником. Стоит на опушке боровик. Широкий, рослый. Плотный, как бубен. Я к нему. А боровик, что заяц, так и поскакал без оглядки по полю. По ту сторону поля, вижу, старушка в кустах притаилась. Пожалуй, так оно и есть — старушка полевушка. А боровик её не замечает. Остановился, прихорашивается, шляпу разглаживает. А старуха шасть из кустов, хвать его за ногу и в свой берестяной кузов за спину посадила.
И решил я тогда ходить по грибы не один, а с друзьями.
Осенним утром солнце встаёт одиноко. Оно даже не похоже на солнце, а напоминает лёгкий кусок речного льда, который тает и растворяется над еловыми берегами. Трава сухая, ломкая, ещё не тронутая инеем. Она громко шелестит под сапогами, и начинает казаться, что шагаешь по ней не ты, а торопливо и размашисто стелется табун лошадей. Волнушки пылают куда ни посмотришь. Но девичьи их лица холодны и, даже если не было росы, в их молоденьких улыбках замерло по крупной твёрдой капле. Волнушки брать пока не надо. Их много. Пусть они посидят.
А там, в перелесках, уже показался полевой ветер. Он идёт высоким полем в лёгких широких одеждах, с дорожной палкой. Как юноша покинул дом и вот ушёл в далёкую дорогу. Счастливого пути тебе, ветер. Скажи нам что-нибудь на прощанье издали. Вдоль перелесков красный гул, осины сыплются в поля и катят листья. Здесь нужно выбрать перелесок такой, чтоб с ёлками, зайти со всех сторон и уж не выпустить ни единого гриба. И мы заходим.
Боровики, молодые, коренастые, стоят под ёлками крепко, как маленькие борцы. Чуть поодаль эти крепкие братцы столпились возле моховой кочки, а другие рассыпались прямо по открытой земле, ни на кого не смотрят и никого не ждут. Сухая толстая ножка боровика ложится на ладонь, как пряник. Холодная и звучная, она шелестит в пальцах и обрезается с хрустом.
Боровики видят, что бежать некуда. Они спокойно садятся в лукошко, деловитые, важные. Они делают вид, будто ничего не случилось. А по лукошку распространяется от них тепло. До чего же они радуют моих юных друзей Серёгу и Гелю. Эти новоиспечённые учителя, родившиеся и до последнего месяца жившие в городе, никогда не видели, чтобы так обильно рождались белые грибы. А Геля сокрушается, что ей никто на свете не поверит, что все сочтут её за выдумщицу, если она расскажет в Костроме, сколько встретила грибов.