Пират Его Величества
Шрифт:
Рингроуза настиг очередной приступ жестокого, выворачивающего наизнанку кашля, и штурман, протянув руку, схватился, чтобы не упасть, за ванты у наветренного борта.
Заговорил Дан:
— Я тут спрашивал Гектора, как нам лучше идти — вокруг Мыса или через Пролив.
— Я бы выбрал Пролив, — сипло ответил Рингроуз. — При условии, что мы отыщем туда вход. Весьма вероятно, вдоль побережья россыпи всяких островов и рифов. Того гляди, налетим на какой-нибудь и разобьемся в щепки.
— Тогда почему не идти вокруг Мыса?
— Потому что английский корабль там ни разу еще не проходил. Об этом наш капитан, предлагая уплыть из Южного моря, как-то забыл упомянуть. Испанцы и голландцы ходили вокруг Мыса, но, насколько мне известно, больше никто. Даже сам Дрейк выбрал Пролив. Там, дальше, ледяные острова. — Рингроуз отхаркнул и сплюнул через поручни сгусток мокроты. — Так или иначе, вокруг Мыса путь длиннее. Сомневаюсь, что до Рождества мы вернемся в родные воды. И кто знает, какой прием нас там ждет.
— Вряд ли худший, чем тот, что устроят испанцы, если мы останемся здесь, — сказал Жак.
Рингроуз наградил его сардонической улыбкой.
— Ты не забыл, что мы — охвостье незаконной военной экспедиции? Капитан Шарп и его приятели покинули Ямайку, даже не испросив разрешения у губернатора. Ни одному из наших главарей не давали задания отправляться в набег на Мэйн. Следовательно, все мы — пираты, если властям угодно будет так считать.
— Но у сэра Генри Моргана никакого разрешения не было, а он напал на Панаму и получил рыцарское звание.
— Он вернулся с такой добычей, что стал слишком богат, чтобы его судили. А мы? Что добыли мы, хоть из кожи вон лезли? По несколько сотен песо на каждого! Откупиться от неприятностей не хватит. Кроме того, у нас нет тех связей с богатыми и влиятельными людьми, какие имел Морган.
Наступило недолгое молчание, потом вновь заговорил Рингроуз:
— За то время, что нас не было на Ямайке, случиться могло что угодно. Новый король на троне, другой губернатор, объявлена война или подписаны мирные соглашения. У нас нет никакого представления о том, что переменилось и как перемены повлияют на наше возвращение. И узнаем мы не раньше, чем сами там окажемся. — Он посмотрел на небо. — Гектор, солнце уже почти в зените.
Гектор отправился с Рингроузом на корму, где у игровой доски, скрестив ноги, сидел Сидиас, по-прежнему погрузившийся в перипетии игры в нарды. Он даже не поднял головы, когда по палубе скользнули тени. Рингроуз произвел полуденное наблюдение и записал результат. Гектор заметил, что рука штурмана дрожит.
— Как думаете, сколько нам еще идти до Пролива? — сказал Рингроуз нарочито громко, чтобы Сидиас не мог больше притворятся, что ничего не замечает.
Грек нехотя поднял голову. Он наморщил лоб, словно бы глубоко задумавшись, а потом объявил:
— Пять или шесть недель. — Потом вновь обратил свое внимание на раскладную доску и подчеркнуто показным движением переставил одну из шашек, ясно давая понять, что у него нет желания продолжать разговор.
Через шесть недель после отплытия от Пайты Сидиас заявил, что пора поворачивать к суше, и Шарп последовал его указанию. Словно бы соглашаясь с подобным решением, ветер сменился и задул с идеального румба, с юго-запада, и благодаря посвежевшим порывам на траверзе «Троица» устремилась вперед как подстегнутая. Настроение на корабле быстро поднялось, люди повеселели и преисполнились надежд. Прошло какое-то время, температура воздуха упала, и команда догадалась, что корабль достаточно отклонился к югу и уже где-то неподалеку Пролив. Людей охватила беззаботная радость, они словно бы праздновали завершающий этап плавания. Были початы тайные запасы бренди и рома, и кое-кто, напившись, шатался и запинался о доски палубы. Гектор, однако, тревожился все больше. Они с Рингроузом по счислению пути определяли положение корабля. Бывало, навигаторы расходились друг с другом во мнениях относительно хода «Троицы», того, сколько миль пройдено, снесло или нет галеон с курса океанским течением. В каждом случае Гектор уступал, полагаясь на мнение более опытного товарища, и отчасти потому, что болезнь сделала Рингроуза раздражительным и обидчивым. Доверия заслуживали только наблюдения, полученные с помощью квадранта, и по этим данным выходило, что корабль находится на пятидесятом градусе южной широты. Но ничто не говорило, насколько близки они к материку, и Гектор давным-давно махнул рукой на Сидиаса, решив, что тот в лучшем случае бесполезен, а в худшем лучше не задумываться. Грек был игроком по натуре, и в том, что они в целости доберутся до побережья, полагался на удачу. Когда бы его ни спрашивали, скоро ли на горизонте появится земля, Сидиас отвечал уклончиво. Его задача, как он постоянно отвечал, состоит в том, чтобы опознать открывшийся берег, а потом указать, в какую сторону нужно идти кораблю. Грек был настолько необщителен, что Гектору пришлось как-то вечером разыскать Сидиаса и в глаза спросить, неужели его не волнует, как он вернется обратно в Пайту. В ответ грек равнодушно пожал плечами.
— С чего ты думаешь, что я хочу покинуть корабль? У меня нет причин возвращаться в Пайту.
— Но вы же сказали, что алькальд заставил вас стать нашим лоцманом!
— И он снова сделает мою жизнь невыносимой, если я когда-либо туда вернусь. Так что лучше я останусь с вами.
Опешив от себялюбия грека, Гектор пошел к друзьям. Ночи стали холодными, и команда, чтобы не мерзнуть на палубе, спала теперь в трюме, подвесив гамаки в кормовой его оконечности. Ощупью пробравшись в полутьме к друзьям, юноша обнаружил, что Изреель и Жак уже уснули. Не спал только Дан, и, когда Гектор рассказал ему о своих тревогах относительно лоцманских познаний Сидиаса, индеец посоветовал юноше не изводить себя. Возможно, утром у них будет шанс заглянуть в копии дерротеро Лопеса. Проверить, есть ли от них толк, можно будет, когда, рано или поздно, с «Троицы» увидят берег. А пока поделать все равно ничего нельзя, и Гектору лучше отдохнуть. Но спать Гектор не мог. Юноша лежал в гамаке, прислушиваясь к журчанию воды за бортом, к скрипам и шумам корабля, под аккомпанемент которых «Троица» рассекала морской простор.
Должно быть, Гектор все же задремал, потому что, как от удара, проснулся от панических воплей. Громкие крики раздавались прямо над головой, с квартердека, и их было слышно, несмотря на стук набегающих волн по деревянному корпусу. «Троица» неловко рыскала, ее мотало в килевой качке, и трюмная вода с плеском перекатывалась туда и сюда по днищу. Ветер заметно усилился. В кромешной тьме Гектор вывалился из подвесной койки, нашаривая матросскую куртку. Вокруг него из гамаков шумно выбирались буканьеры, кто-то спросонок что-то спрашивал, и все терялись в догадках по поводу случившегося. Вновь раздались крики, теперь более настойчивые. Гектор различил слова: «Скалы! Земля по носу!»
Вскарабкавшись по трапу, юноша выскочил на квартердек, охваченный смятением. В небе, расчерченном прядями тонких высоких облаков, плыл серпик луны. В ее тусклом свете было видно, как матросы лихорадочно тянут тросы и карабкаются по вантам, чтобы уменьшить паруса, а когда юноша посмотрел на корму, то возле штурвала увидел фигуру Бартоломью Шарпа.
— Буруны слева по борту! — раздался с носа исполненный ужаса голос.
— Убрать марселя! Быстрее! — проревел Шарп. Он был полуодет, должно быть, так и выскочил из своей каюты. Пронзительно завывал ветер, на высоких нотах срываясь на свист; от бешеного, потустороннего визга по коже забегали мурашки. На миг Гектор застыл, скованный страхом. Потом он припомнил, что среди всячины, погруженной в Пайте, была молодая свинья. Животное припасли к праздничному столу на Рождество. Теперь же свинье передалась воцарившаяся на борту атмосфера, и бедняжка верещала от страха.
Шарп заметил Гектора и, лихорадочно махая рукой, подозвал юношу к себе.
— Этот проклятый тупица лоцман! — орал капитан, перекрывая вой ветра. — Мы влетели в скалы и засели среди них!
Поверх бушприта, в сотне шагов впереди, Гектор успел разглядеть в море нечто, на краткий миг показавшееся белым. Над белым пятном угадывались более темная масса, хотя юноша и не мог быть совершенно в том уверен. Но, имея даже не слишком богатый опыт мореплавания, он интуитивно опознал волны, бьющие в подножие утеса. «Троица» откликнулась на штурвал и начала поворачивать в сторону от высившейся прямо по курсу опасности, но почти сразу же раздался другой тревожный крик, на этот раз справа. Матрос указывал во тьму, и там, не более чем в пятидесяти ярдах, виднелся еще один выброс белой пены. На сей раз даже у Гектора не оставалось сомнений. Это вода кипела над рифом.