Плата за молчание
Шрифт:
Старик равнодушно пожал плечами и стал неторопливо складывать в мешок разложенные вокруг баночки, свертки и кулечки.
– Его преподобие как-нибудь переживет такую потерю. У него в кладовой достаточно добра.
Вырвав мешок, Бродекен наставил дуло пистолета на карман старика.
– Что у тебя там еще? А ну выкладывай!
Старик со вздохом вытащил пачку ассигнаций.
– Ну слава богу!
– облегченно пробормотал префект, отбирая деньги. У него камень с души свалился: средства общины были спасены.
Транспортировка арестованного была сопряжена с трудностями. Прицепив мешок к рулю, Бродекен стал правой рукой толкать мотоцикл, а левой с пистолетом подгонять бродягу. До Монтежура было восемь бесконечно длинных километров по сильно пересеченной местности. Уже через два километра Бродекен почувствовал, что выдыхается. Пот градом катился по его лицу, и, хотя он расстегнул воротничок мундира, легче ему от этого не стало. О свободном вечере нечего было и мечтать. В конце концов префект изменил тактику - заставил толкать мотоцикл бродягу. Однако меньше чем через сотню метров старик выбился из сил.
– Месье, - задыхаясь произнес он, - это счишком суровая кара. Мне 62 года. И я не сделал ничего такого, за что полагается смертная казнь. Я буду жаловаться министру юстиции. Причинение арестованным физических страданий законом строго запрещено. Я хорошо в этом разбираюсь, но мне не хотелось бы доставлять вам неприятности.
Итак, Бродекен снова был вынужден сам, кряхтя и бранясь, толкать машину до Монтежура.
В деревне измученного префекта чествовали как героя. Монтежурцы убедились, что на французскую полицию можно положиться. А кроме того, случившееся внесло некоторое разнообразие в их монотонную жизнь. Подумать только, настоящий грабитель в Монтежуре! Собравшаяся у префектуры толпа оживленно обсуждала прегрешения, которые, по ее мнению, пойманный субъект должен был иметь на совести. Крестьяне вспоминали, что у кого пропало за последние месяцы, и приписывали все кражи ничего не подозревавшему бродяге, а он тем временем подвергался в префектуре первому допросу.
– Имя?
– решительно начал Бродекен, кое-как затолкав в разбитую пишущую машинку формуляр протокола.
– Пьер-Батист Розуа, родился в 1894 году в Марманде, последнее место жительства Пон-л'Эвек, - привычно отрапортовал бродяга, демонстрируя хорошее знание процедуры допроса.
– Род занятий?
– Нету, - покорно ответил Розуа и начал играть лежавшей на столе ручкой.
Отняв ее, префект укоризненно переспросил:
– Что значит «нету»? Должны же вы на что-то жить?
В официальной обстановке он заставил себя перейти с арестованным на «вы».
– Месье, - начал старик, - мой отец был батраком и не имел ни денег, ни терпения, чтобы обучить меня какому-нибудь ремеслу. Пока я ходил в школу, я помогал отцу работать в имении. Но толку в этой работе не видел и в 14 лет удрал. Вот с тех пор я и бродяжничаю. Во всяком случае, летом.
– А зимой?
– Зимой я большей частью сидел в тюрьме. Там тепло и как-никак кормят. В Пон-л'Эвеке, скажу вам, вполне терпимо.
– Значит, имеете судимости, - прервал Бродекен, опять начиная стучать на машинке.
– Да, конечно. Тридцать одну, по-моему, однако за точность не поручусь. В мои годы память, бывает, подводит. Но в полиции все судимости записаны.
Перестав печатать, префект недоверчиво покачал головой.
– Тридцать одна судимость? Такого не бывает!
– Бывает, бывает, - оживленно возразил Пьер-Батист Розуа.
– Посчитайте-ка. Мне 62 года, и зимой мне всегда требуется жилье. Так что ничего удивительного.
Бродекен свистнул сквозь зубы и задал новый вопрос:
– За кражи тоже судились?
– За кражи тоже, - подтвердил Розуа и пожал плечами, словно говоря: без этого не обойдешься.
Префект передвинул в машинке лист на строчку назад, чтобы к словам «имеет судимости» прибавить «за аналогичные правонарушения».
– Это может вам дорого стоить, Розуа. Вор-рецидивист! Значит, от суда вам нечего ждать пощады.
– Но ведь больше пяти месяцев мне не дадут?
– встревоженно осведомился бродяга и стал подсчитывать на пальцах, выйдет ли он к весне из тюрьмы.
– Посмотрим, посмотрим, - радостно откликнулся Бродекен, явно довольный масштабами дела. Опершись обоими локтями на стол, он разгладил усы.
– Так, а теперь перейдем к существу преступления. Почему вы залезли в дом господина кюре, Розуа? Только не выкручивайтесь. Я все равно до всего докопаюсь.
– Что тут докапываться, месье? Его преподобие был в ризнице. Дверь дома стояла открытой. Мне нужны были деньги на обратную дорогу в Пон-л'Эвек. Осень в этом году непривычно ранняя, ночи холодные. Мне нужна зимняя квартира…
– Почему вы у господина кюре?…
– Именно поэтому, я ведь уже сказал. И продуктами мне надо было запастись на дорогу. Пешком до Пон-л'Эвека добираться не меньше четырех недель.
Бродекен так стукнул кулаком по столу, что чернила расплескались.
– К черту! Что вы мне все твердите про этот Пон-л'Эвек?
Розуа испуганно вздрогнул:
– Последние годы я всегда зимовал в Пон-л'Эвеке. Там жить можно. Директор тюрьмы Билла - человек с душой, понимаете?
Префект озадаченно посмотрел на закопченный потолок.
– Скажите еще, что совершали в этом вашем Пон-л'Эвеке преступления специально, чтобы попасть в тюрьму!
– Именно так я и делал, - скромно опустил глаза Розуа.
– Ну, на сей раз вы перезимуете у нас, это я вам гарантирую. И расскажите наконец все о краже у господина кюре!
Когда с допросом было покончено и префект достал из письменного стола ключи от тюрьмы, Розуа снова робко спросил:
– Пожалуйста, месье, нельзя ли перевести меня в Пон-л'Эвек? Это ведь последнее мое место жительства.
– Преступление вы совершили в Монтежуре, милейший, и отбывать наказание должны здесь, - решительно возразил Бродекен и отвел старика в расположенную напротив префектуры тюрьму.
Тюрьма эта раньше представляла собой коровник, в котором затем с помощью перегородок устроили три тюремные камеры. Деревенский кузнец изготовил для маленьких окошек толстые железные решетки, несмотря на то, что через эти окошки человек все равно не смог бы пролезть. Обставлены камеры были по типу средневековых темниц: два тюфяка, набитых соломой и лежащих прямо на голой земле, шаткий стол, табурет и ведро для отправления естественных надобностей. Печи в тюрьме не было.