Пленница тирана
Шрифт:
Чужой, враждебный нижний круг так и не стал магу домом, но даже в этом страшном месте у него имелся родной человек — старинный друг юности из родного Валамара, что последовал в Роглуар за своим отцом, да так и застрял в нём навеки. Они были не только друзьями, но и братьями по несчастью, слишком много общих воспоминаний, связанных с Валамаром, слишком много общей боли, что подпитывал смрад их нынешнего обиталища. Два падших мага, угодившие в сточную яму своих заблуждений, и, не сумевшие из неё выбраться, просто обречены были стать преданными друзьями.
Вольгер Грут вёл в Роглуаре активную деятельность, чего нельзя было сказать
Вольгер наведывался в Лунные пещеры каждую декаду, и это всегда были дни, полные незабываемого волшебства и радости. Всё, чему маг обучился тогда, было заслугой его друга и учителя Вольгера Грута. Огайра слыл лучшим в Лунном граде и уже готовился вступить в магическую артель, чтобы стать поддержкой и опорой для Муна-Нэмид, но судьба распорядилась иначе. А может то была проверка, перед тем как наречь его достойным, и он просто-напросто не прошел её? Кто ж теперь узнает? Так или иначе, а жизнь продолжалась, и Огайра мог ещё послужить миру, даже в мрачных землях Роглуара.
Возвращение было болезненным, после сладкозвучного и благоухающего Валамара, нижний круг представлялся свалкой с отравляющими отходами.
Огайра поспешил домой, где Юна и постаревшая мать его дочери Тара ожидали его возвращения.
— Папа, папа! — заслышал маг тонкий голосок Юны, бегущей ему навстречу по крутому спуску.
Маленький хутор в Гагмарских холмах, который Огайра скрыл от посторонних глаз магией, был одним из немногих клочков роглуарской земли, где ему дышалось относительно легко. Вторым местом были земли Вольгера Грута, они отличались большей роскошью и обилием. Кей мог позволить себе не только скот, но и поля, засеянные кукурузой, пшеницей и ячменём. У Огайры рос лишь горох, а в загоне паслись две козы, да с десяток кур клевали редкую поросль на крохотном дворе. Конечно, маг его уровня мог обустроиться в Роглуаре значительно лучше, но его семья была непритязательна, как и сам Огайра, к тому же они частенько переезжали, чтобы не вызывать у людей подозрений. Он как маг, за двадцать лет, проведенных в Роглуаре, не постарел и на половину, его пятнадцатилетняя дочь выглядела от силы на десять, но вот жена, которой шёл сорок пятый год, увядала, как и все люди.
— Папа, я научилась заклинанию поиска! — сообщила ему Юна, как только он поймал её и, взяв на руки, закружил.
— В самом деле? — улыбаясь, спросил Огайра. — И кого же ты нашла?
— Тебя! Я знала, что ты вернулся ещё полчаса назад. Ты приземлился неподалеку от Вайрука.
— Всё так, — протянул Огайра, радуясь успехам дочери.
— Пойдем скорее, — проговорила Юна, высвобождаясь из отцовских объятий. — Мама переживает.
— С чего бы?
— А с того, — послышался за его спиной недовольный голос Тары, — что соседские мальчишки видели, как твоя дочь колдует!
— Я тоже рад тебя видеть, дорогая, — устало протянул Огайра.
Маг любил свою жену, может не той молодой и горячей любовью как раньше, и всё же любил, наверное, по привычке. Она его тоже любила, вероятно, от безысходности. До того как Тара узнала, что отец её дитя падший маг, их страсть была всепоглощающей, невероятной, она
Тара была женщиной упёртой и предпочитала прожить тривиальную жизнь совершенно обычного человека, хоть это ей и давалось нелегко, ведь будучи замужем за магом это практически невозможно. Именно поэтому Огайра и делал со своей стороны всё что мог, разъезжая с семьей по разным уголкам Дей-Айрака. Вот и теперь им предстояло бросить насиженное место, чтобы укрыться в чертогах старинного друга семьи Вольгера Грута.
Для себя маг решил, что как только девочка будет под надежной защитой кея, он приступит к миссии, которую сам же на себя и возложил. И уж отныне не будет щепетилен с дейайракцами, ибо кроме чести магу терять нечего, а он свою уже давно изгваздал пороком.
— Это ничего, что Юну видели соседские мальчишки, — сказал Огайра, потрепав дочь по коротко стриженным рыжим кудряшкам, — потому что мы снимаемся с этого места.
— Опять?! — всплеснула руками Тара.
— Опять, — подтвердил Огайра, тяжело вздохнув.
— Но у нас хозяйство! — попыталась протестовать его жена, которая не любила съезжать с обустроенного места.
— Оно вам больше не понадобится, потому что мы поедем туда, где всего в избытке.
— К дяде Вольгеру?! — радостно воскликнула Юна, зная, что в Роглуаре было только два места, где они ни в чём не нуждались — в замке кея и подле отца.
— Да, бельчонок, мы навестим моего старинного друга, и как можно скорее, — с нажимом проговорил он, глядя на жену.
— Ты опять вляпался в какую-то переделку? — осуждающе спросила Тара.
— С чего ты взяла?
— Потому что мы всегда срываемся с места второпях, когда ты влезаешь в скверную историю.
Отвечать Огайра не стал, он не любил ни врать, ни оправдываться, поэтому просто взял за руку дочь и повел её в дом, собирать вещи.
За два с лишним часа большой дорожный куль жены, маленький заплечный мешок дочери и сундучок с магическими артефактами Огайры были собраны.
— Взяли всё что хотели? — спросил маг, снимая защиту со своего дома, чтобы соседи нашли брошенную ими скотину.
— Вроде да, — откликнулись девочки.
— Тогда в путь, — проговорил Огайра и принялся заговаривать свой перстень.
Когда они оказались у стен башни, которую около века назад отстроил себе Грут, кей их уже ждал.
— Огайра, как я рад встрече! — поприветствовал его наставник.
— Вы знали о нашем приближении?! — восхищенно спросила Юна вместо приветствия.
— Конечно, бельчонок, я ведь великий и ужасный! Я обо всем знаю! — с театральным пафосом заявил кей, обнимая бросившуюся ему на шею девочку. — Здравствуй, Тара, хорошо выглядишь…
— Ой, брось, Вольгер, — оборвала его Тара. — Даже такой колдун как ты не может так безжалостно врать.
— Ладно, выглядишь скверно, как и любая постаревшая женщина, — безразлично признался Грут, чем оскорбил гостью ещё больше.
Огайра посмотрел на покрасневшую от злобы жену и закатил глаза. Тара не любила колдовство и всё, что было с ним связано, и если своей семье она могла простить этот «изъян», то постороннему для неё кею ну никак не желала, оттого всегда нарывалась на грубость.