Пляска на помойке
Шрифт:
Все начиналось сызнова. Алексей напирал на то, что по врожденной легкомысленности и общительности даже не сумеет сохранить в тайне предлагаемую ему роль. Пасс Прокопьевич взывал к его интеллигентности, хвалил его способность легко сходиться с людьми и располагать к себе.
Оба они пытались играть на одних и тех же клавишах его обезьяньего характера.
Видимо, в этой затянувшейся борьбе, в бесплодном перетягивании каната Пасс Прокопьевич со своей интеллигентностью изнемог. Как бы то ни было, но в очередной сеанс в «Гранд-отеле», когда чиновник тайной полиции, заперев, по установке, дверь, начал обычную баланду, раздался тихий звук. Кто-то осторожно поворачивал ключом в скважине. И в комнате появился моложавый лысеющий господин в отлично сшитой коричневой тройке.
Пасс Прокопьевич по-военному вскочил, но господин, которого Алексей окрестил про себя генералом, ласково махнул — сиди! — и протянул Алексею руку.
— Иван Петрович.
Генерал говорил неторопливо, с легкой русской картавостью:
— Ну, что вы тут плрозаседались! Оба интеллигенты — вон даже каждый в очках. Неужели не договолритесь? Ведь вам, Алексей Николаевич, довелряется важное госудалрственное дело. Забота нлравственном здолровье. Мы же обязаны знать, что плроисходит в институте, где вы лработаете, в писательской слреде...
Алексей быстро возразил:
— Я не могу, понимаете, не могу что-либо сообщать о человеке, о моих знакомых, если они об этом не щнают. Мне претит это занятие.
Иван Петрович тут же поймал его на слове:
— Холрошого же вы мнения о нас. Вам плретит. А как же мы? Мы, по-вашему, что делаем? Занимаемся чем-то позолрным?
Алексей покачал головой.
— Вы — профессионалы, это ваша работа. Вы не ведете двойную игру.
— Так давайте я вас устлрою к нам, — ласково програсмировал Иван Петрович.— У нас дефицит в интеллигентных кадлрах. Будете тлрудиться вместе с Пассом... Хотите, я сейчас и договолрюсь с вашим дилректолром? Кто там у вас? Анисимов?
И он потянулся к телефонной трубке
— Нет, не хочу, — испугался Алексей. — У меня другая цель. Я мечтаю стать литературным критиком.
— Эх, молодежь, молодежь,— отечески пожурил его Иван Петрович.— Вы же не видите собственной выгоды! Да для лителратулрного клритика наша лработа — сущий клад. Вот, к плримелру, выходит новый лроман. Никто еще не знает, как его надо оценить. Все выжидают. А вы — пелрвый! Вы уже знаете…
Разговор как будто переместился в несколько отвлеченную плоскость. Алексей перебирал варианты и, кажется, нашел счастливый шахматный ход, ведущий к патовой ситуации. На все предложения он отвечал одной фразой:
— Мне это морально тяжело.
Наконец и Иван Петрович потерял терпение.
— Он тлрус! Тлрус! — впервые он повысил голос.— Вот что, Пасс. Пиши ему бумагу о нелразглашении…
Но на прощание все же пожал Алексею руку.
Пасс Прокопьевич, однако, не отпускал Алексея еще добрых два часа.
— Вы понимаете, — рассуждал он. — Когда мы вступаем с кем-нибудь в определенные отношения, то либо находим единомышленников, либо расстаемся противниками. А вот в случае с вами я не могу сказать ни того, ни другого…
Алексей, кажется, выпорхнул из силков чекистов. Но внимание их на себе ощущал не раз и по разным поводам. Например, когда решил осуществить грандиозный ремонт в своей квартирке на Аэропортовской, пригласив пожилого мастера Афанасия Степановича.
Это был, действительно, мастер старой закваски. Совершенно лысый, в очках с золотой оправой, он священнодействовал с аккуратностью немца и когда размывал потолок, и когда производил побелку, и когда — один — ловко клеил полотна красивых, именуемых шаляпинскими, обоев с букетами роз. Тогда-то Алексей Николаевич и оторвал, выбросил Зойкину жвачку.
В самом начале ремонта произошел непредвиденный казус. Когда Афанасий Степанович снял в гостиной бронзовую елизаветинскую люстру, в квартире вырубилось электричество.
— Я, Алексей Николаевич, у больших людей ремонты производил,— вдумчиво рассуждал мастер в обед, когда они ели приготовленную хозяином баранину, запивая пивом (свои законные двести пятьдесят водки Афанасий Степанович употреблял после завершения трудового дня),— и вот, глядите, что у вас в люстре торчало...
Он вытащил из кармашка рабочей блузы маленькую черную штуковину с металлическими усиками.
— А что это, Афанасий Степанович? — равнодушно удивился Алексей.
— Это, Алексей Николаевич, так называемый «жучок». У вас, я думаю, собираются интересные люди. Штучные люди. Беседуют. А «жучок» все слышит…
«Хауз-майор!» — дернуло Алексея Николаевича
После операции по уничтожению в квартире радионасекомых ходоки с Лубянки навещали Алексея Николаевича с длинными и неровными паузами. Вот он получше от архиепископа Иоанна Сан-Францнсского приглашение поехать в США. На празднование 225-летия независимости. Заинтересованное лицо тотчас же припожаловало: что Алексей Николаевич думает предпринять по этому случаю? Да ровно ничего!
— Собираюсь на два месяца в Крым и думаю, что это гораздо интереснее, — ответил он тогда.
Алексею Николаевичу не раз и в самом дружеском тоне предлагали прекратить переписку с эмигрантами. Но он неизменно отвечал:
— Это моя профессия. Я пишу о литературе русской эмиграции.
— А вы понимаете, что вам присылают книжки, приобретенные на средства ЦРУ? — строго сказал ему господин в мятом костюме.
— Я об этом не думаю. Какая разница? Это нужно для моей работы.
И от него отставали, предлагая на прощание:
— Только не теряйте достоинство советского человека.
И он старался не терять.
Ну, а визиты и проверки воспринимал как неизбежную профилактику. И ничего страшного. Валяйте, проверяйте — как он и объяснил очередному гостю, с которым смотрел, как наши дернули в хоккей финнов. Поговорить по душам, как предлагал гость, не удалось, и было решено назавтра прогуляться в Александровском саду.
Алексей Николаевич захватил пачку писем, которые получил в последние два месяца — пусть почитают, если интересно — и пожаловался, что беспартийному русскому интеллигенту очень трудно. Даже за рубеж не пускают. А уж о какой-то карьере и говорить нечего: все закрыто, глухо. Что ждет его при такой политике? Где провозглашенный союз коммунистов и беспартийных? Все верхние этажи захвачены карьеристами с красными книжицами. Это же цирк!..