Пляска на помойке
Шрифт:
Впрочем, как и во все времена, люди неискоренимо радовались и огорчались, любили и отчаивались, наслаждались и бедствовали. И в надвинувшемся безверии крамольничали все громче — и не только на кухоньке, «для своих».
— Против старости, слава Богу, медицина пока еще бессильна, — любил иногда поразглагольствовать в застолье у генералов Алексей. — Иначе бы ее редкостными и очень дорогими преимуществами воспользовались только «верхние» — саудовские короли, крестные отцы мафии, американские банкиры и, конечно, кремлевские долгожители. Какой укор был бы тогда медицине! Она бы окончательно вошла в число наук-преступниц… Ведь
Елена Марковна внимала ему с восторгом и ужасом.
2
В один из погожих дней Алексей Николаевич с новообретенной женой отправился в Архангельское: Елена Марковна еще пыталась дирижировать Ташей. Ожидалась и другая супружеская пара — генерал-лейтенант Судариков с Розой Наумовной. Тот самый генерал, который пытался безуспешно остановить расшалившегося главного редактора.
— Ви знаете! Степан Афанасьевич ненавидит Брежнева, — доверительно говорила Елена Марковна с глазу на глаз Алексею Николаевичу. — Ведь генерал-лейтенант Судариков — герой Малой Земли. Он получил там тяжелую контузию. Его засипало после взрыва. Степан Афанасьевич отвоевал на Малой Земле до самого конца. И ви знаете? Он никогда не видел там Брежнева и ничего не слишал о нем. И он пишет критику на его книгу…
Алексей Николаевич не стал растолковывать, что вместо Брежнева «Малую Землю», как и прочие его шедевры, сочинила группа литжуликов, перебежавших в нашу действительность на бровях генсека прямо из сказки Андерсена о голом короле.
Он не предвидел никаких столкновений и споров, предвкушая обычную приятную программу: хорошее застолье, которое надо было затем оплатить неизбежным «дурачком» (Таша играла в паре с Семеном Ивановичем), своей необязательной болтовней в роли тамады, которой, впрочем, хозяева внимали с большим чувством, возвращением домой за рулем под легким газом, пренебрегая дорожными опасностями автоинспекции, наконец, поздним вечером с Ташей, с ее неизменным «а где мое местечко?..»
Алексей чувствовал себя у генералов все более свободно, если не развязно, навещал их не реже раза в неделю и, можно сказать, царил за столом. Но на сей раз напротив него сидел нахохлившийся генерал-лейтенант Судариков со своей миловидной и моложавой Розой Наумовной. И после нескольких рюмок сам собой завязался сперва дурашливый, но под напором генерала все более ожесточавшийся спор. Слушая уже хмельные тосты Алексея Николаевича — во славу жизненных радостей, которые, кажется, и остались только в этой России, — герой Малой Земли резко возразил:
— Это не так. Смысл нашего существования в подражании живым идеалам!
— Но ведь идеальных людей не бывает, — легкомысленно отмахнулся Алексей Николаевич и услышал непреклонное:
— А товарищ Ленин?!
Отношение к Ленину у Алексея Николаевича имелось особое, так как он давно уже был испорчен хождениями в спецхраны библиотек и запойным чтением белоэмигрантов, не оставлявших Ленина в покое и после инфернального по смыслу помещения его чучела в вавилонскую капсулу Мавзолея. Прямо сказать, Ленин
Трудно засыпая, Алексей Николаевич в постели убаюкивал себя придуманными и затверженными сказками: иногда это были просто красочные описания исполнения желаний, порой — фантастические фильмы с катастрофой Земли и спасением героя, а, случалось, путешествия в будущее, с третьей мировой войной или прошествиями инопланетян, или в прошлое — с войной гражданской. И среди них существовало несколько историй уничтожения Ленина — то вернувшимся с германской в Питер офицером, который расстреливает из орудия под станцией Бологое поезд с большевистским правительством, перебирающимся в Москву, то снявшим с фронта отборную дивизию генералом Корниловым, успешно штурмующим ночью Смольный… — под этот убаюкивающий кровавый акт возмездия Алексей Николаевич постепенно погружался в Маракотову бездну сна, одурманенный собственной фантазией и ставшим необходимым ему, как наркоману щепоть кокаина, радедормом…
— Я не считаю Ленина авторитетом, — выщелкнул он эвфемизм и увидел, как напрягся Судариков. Он даже перестал жевать и лишь равномерно и страшно чмокал вставной челюстью, словно нацеливался Алексея Николаевича хапнуть.
— Ну, хорошо. Вы не политик. Не экономист, — выдавил наконец генерал. — Но ведь вы литератор. Так хоть статьи Ленина о Толстом вы можете оценить?
Алкоголь уже нес Алексея Николаевича к непримиримости. Вспомнилось, как еще в аспирантуре, под новый, пятьдесят шестой год, они с Навариным, спародировав популярную партийную песню, которая гремела по радио день и ночь, дурачась, сочинили свой текст:
В страшные, тяжкие годы царизма
Жил наш народ в кабале,
Вдруг приплыла к нам огромная клизма
И поселилась в Кремле…
И припев:
Под солнцем Родины мы зреем год от года,
Мы делу Ленина и Сталина верны.
В стеклянных ящиках хранятся два урода
Для воспитания трудящихся страны…
К тому же за плечами у Алексея Николаевича был толстовский семинар в Московском университете и незабвенный учитель — знаменитый специалист по древнерусской литературе и Толстому Гудзий.
— Знаете! — запальчиво отрубил он. — Большей чепухи, чем ленинские статьи о Толстом, я не читал!
— Что?! — сухонький Судариков подскочил, словно его вторично контузило на Малой Земле.
— Между прочим, — торопился вывалить свою антисоветчину Алексей Николаевич,— лучшее, что я читал о Толстом, написал эмигрант Бунин. А вы знаете, что написал Бунин о Ленине? «Этот косоглазый сифилитик»!..
Судариков мгновенно вскочил, обежал вокруг стола и встал за спиной у Алексея Николаевича.
«Сейчас он меня ударит! — сообразил тот, снимая для сохранности очки с астигматическими линзами и помещая рядом с рюмкой. — Но как быть? Не могу же я ответить тем же ему, старику и заслуженному генералу!»
Герой Малой Земли между тем тяжело и равномерно дышал ему в затылок. И тут раздался властный голос:
— Немедленно садись! Как тебе не стыдно!
Это была, конечно, Роза Наумовна. И Судариков с нутряным шипением (словно бы на раскаленную сковороду вдруг пролили воду) покорно вернулся на свое место.