Пляски теней
Шрифт:
Семейная жизнь разрушалась на глазах: Маша парила в облаках, недоуменно смотрела на мужа, словно видела его впервые, брезгливо вздрагивала от его прикосновений, не расставалась с мобильным телефоном – словом, была очевидно влюблена.
Целыми днями озадаченный муж составлял астрологические карты, пытаясь найти ответы в бесчисленных планетных сикстилях, тригонах и квадратурах. Многолетние занятия астрологией не прошли даром, и в замысловатых узорах космограмм Николай видел многое.
– У тебя период соединения Урана с Венерой, а это неожиданное изменение судьбы, трагические перевороты, соблазны, искушения, неразборчивость
– У меня нет никого, – беспечно отвечала Маша, понимая, что муж не верит ни единому ее слову.
– Твоя квадратура солнца и луны разрушительна, и единственный, кто делает тебя устойчивой, это я, – он показывал жене свою космограмму, исчерченную зелеными аспектами. – Видишь, это гармоничные линии на моей карте. Я уравновешиваю твой хаос, твою внутреннюю расколотость, без меня ты рассыплешься. Тебя может спасти лишь жертвенность, полное растворение в семье, в нас с Игорьком. Вспомни об архетипе великой целительницы. Жертвенность, доброта, забота о нас – вот что тебя спасает. Кроме того, великое благо, что мы живем рядом с моими родителями. Их молитвы, как бы мы не иронизировали на этот счет, выравнивают твою нравственную путаницу, твою внутреннюю неразбериху. Ты не должна об этом забывать.
– Да, конечно, конечно, – отвечала Маша. Но привычные рассуждения о кармическом браке, о внутреннем духовном раздвоении, которое может выровнять лишь он, ее муж, человек исключительных дарований и способностей, о нравственном долге перед теми, кто отмаливает ее врожденные духовные изъяны, больше не действовали на влюбленную женщину. «Странно, что за такими пышными словами может скрываться пустота – думала она, – пустые скорлупки, бесконечная пустая болтовня».
По вечерам Николай читал «Анну Каренину», чтобы соотнести события своей распадающейся семейной жизни и драму героев Толстого. «У тебя кто-то есть, да? да?» – бесконечно спрашивал Николай жену и, не получая ответа, опять уезжал в Москву, туда, где нет ни этой, ставшей уже совсем чужой женщины, ни этого постылого дома, ни родителей, с их участливыми, сострадательными взглядами.
ГЛАВА 20
БИБЛЕЙСКАЯ НАПАСТЬ
Однако разрушение деревенской идиллии было связано не только с вторжением в этот закрытый, тщательно оберегаемый мир внешнего человека. Другая, более жестокая напасть обрушилась на семью священника. У отца Петра обнаружили редкое, неизлечимое заболевание.
На фоне этой древней, библейской болезни, которая подобно апокалипсическому зверю пожирает плоть еще живого человека, превращая его в обезьяноподобного уродца, все казалось мелким, несущественным.
– Что ж это за наказание? – печалилась матушка. – Жили себе мирно, не грешили, Боженьке молились, а тут вдруг напасть такая! Машенька, – обращалась она к своей невестке, – спроси у своего доктора, может, мы не поняли чего? Диагноз, может, ложный?
Бедного батюшку таскали по врачам, прослушивали, просматривали, делали бесчисленные инфекционные посевы, но … и провинциальные врачи, и столичные светила вздыхали и, скорбно качая головой, диагноз подтверждали.
По ночам матушка Нина, мучимая новыми страхами, плакала. Ей было жалко мужа, жалко себя. «Жили себе потихоньку да помаленьку, не торопясь, боженьке всегда исправно молились, а
Смутные подозрения рождались в ее уме. «Может, чего не так мы делаем, – думала она, – может, какие грехи неисповеданные есть, может, чего не видим в делах своих? «Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего!», – читала попадья великопостную молитву Ефрема Сирина, надеясь, что Господь вразумит ее, сжалится и чудом своим, благодатью своей божественной исцелит ее батюшку, уничтожит эту пакость, эту Печать зверя, этот знак отверженных библейских грешников. Во сне матушке приходили страшные образы, она видела сухопарых, жилистых уродцев с лицами, напоминающими смеющихся фавнов, и телами, изъеденными крупными лиловыми язвами.
Матушка с ужасом смотрела на мужа и видела, как меняются его очертания. И без того худенький, он еще больше осунулся, побледнел, истончился весь. Когда-то подогнанная по фигуре ряса теперь смотрелась мешковато, реденькая бородка совсем побелела, он стал молчалив, а главное – у него появилось какое-то чужое, отрешенное выражение глаз, словно батюшка уже смирился со своей болезнью, опустил руки и ждет неизбежного конца. По привычке он еще нагружал себя домашней работой: что-то без конца мастерил, выпиливал, шлифовал, но теперь в его движениях появилась плавность, неторопливость, порой он останавливался и задумчиво смотрел вдаль, словно там, поверх темнеющих верхушек деревьев, он видел нечто особенное, сокрытое от глаз простого человека, и это нечто наполняло его тихой грустью и давало силы жить.
По вечерам он вновь приходил к Маше, привычно садился около камина, наливал бокал вина, чаще всего молчал, печально глядя на тлеющие в камине угли. Как мелко и ничтожно, несущественно перед лицом приближающейся смерти выглядели семейные склоки, это бестолковое цепляния друг друга, подозрения, обвинения, угрозы… И, в конце концов, так ли важно, кто кого любит, кто с кем спит, кто как верует? Имеют ли смысл наши тревоги, наше бессмысленное, муравьиное мельтешение перед неизбежным финалом? Ничего не имело смысла, важен был лишь финал, но он вырисовывался не просто пугающим, а безобразным. Уродливое, распадающееся тело и стыд. Глухой стыд. Потому как священник, врачеватель душ человеческих, не может быть осквернен этой постыдной болезнью, этой печатью отверженных грешников.
Батюшка испытывал мучительный страх смерти, но к этому страху примешивалось странное, непривычное ощущение любви ко всему живому: и к деревенским старушкам, пахнущим нафталином и скотным двором, и к развязным охотникам, устраивающим на близлежащей базе субботние перестрелки, и к любопытным, вечно сующим свой нос в семейные дела соседям, и к Маше, строптивой, лживой, но бесконечно близкой и родной.
ГЛАВА 21
ВЕЛИЧИЕ МЕДИЦИНСКОЙ НАУКИ
Прошло несколько месяцев. За это время многое изменилось в семье священника. Батюшка вновь ожил, окреп, в его взоре появилась прежняя твердость и нетерпимость к человеческим слабостям. Матушка тоже воспряла духом и с удвоенной силой бросилась на борьбу с грехами, коими в избытке были наделены окружающие ее люди: не достаточно окрепшие в духовной брани прихожане, деревенские бездельники, праздно шатающиеся дачники и беспечные родственники во главе с распустившейся вконец невесткой.