По рукам и ногам

Шеол

Я отпрянула и закрыла лицо руками.

– Для меня, может, и ничего не меняет, но другим повезло больше! Так неправильно, Витториза же вольное государство!

– Тебе кроме других, беспокоиться не о чем, скажи? – Ланкмиллер устало вздохнул. Смотрел на меня, будто на непослушного ребенка.

– Отстань! – зло огрызнулась я, отворачиваясь в сторону.

– Это меня всегда и раздражало, – фыркнул Ланкмиллер, мрачнея. – Дура невыносимая.

Картинка на экране сменилась другой, и я снова вытянулась на стуле.

Я даже была не

до конца уверена, что происходит. Что со мной происходит. Репортаж был всего-на всего о какой-то очередной крупной компании и ее президенте, высокой темно-волосой женщине, щедро напоженной и с синими-синими усталыми глазами. Она толкала невнятную историю, о ребенке из приюта, который ей теперь как собственный.

– Опять усыновила кого-то… – фыркнул Кэри, даже не оборачиваясь. – Куда она их всех девает? Из плохого интерната в престижный? Хорошее усыновление. Моральная травма, тоже мне… Эй, Кику, что с тобой?

Я сидела, намертво вцепившись в мягкий диван и исподлобья уставившись на экран. Била мелкая-мелкая дрожь, и ладони вспотели страшно. Ледяная, ужасно колючая волна тревоги поднялась неожиданно будто из ниоткуда и тут же окатила с головой.

– Не знаю…

– Ты что-то вспомнила? Ее?

– Не знаю! Отвяжись! – я помотала головой, сгоняя наваждение и уже даже не слушая, что тетка на экране говорит.

– Лукавишь, Кику, – Ланкмиллер чуть заметно сощурился.

– Кто это? – проскулила я, умоляюще глядя на мучителя.

– А вот не скажу, пока не признаешься. Что вспомнила? – он с наигранным равнодушием только плечами передернул.

Зараза. Так, я перенервничала, пора заканчивать, пока Ланкмиллер не достал свои плоскогубцы для пыток. Картинка на экране уже сменилась другой, и я опустила глаза, уставившись в блестящую черную поверхность стола. Упрямо и старательно. Он еще вернет меня к этой теме, по глазам вижу. Карим его, бесстыжим.

Я слишком громко вздохнула решительно попыталась взять себя в руки, однако оно у меня не получилось, и я состроила вид, что будто взяла, и переключила внимание на заказ, который официантки в «гороховых» юбках принялись расторопно размещать на нашем столе.

Отбивные в сырном соусе и картофельные оладушки такие, совершенно восхитительные, с корочкой, с колечками редиски и листками петрушки сверху, придающими ненужное, но чертовски аппетитное очарование. И запах, черт его дери, запах…

Умру. Точно умру. Я, вообще-то, умирать начинала еще давно, с голоду, просто ног под собой не чувствовала еще с утра, когда мой завтрак по воле мучителя оказался на полу. А сейчас мне просто пыткой казалось есть это нормально, а не как лев из прерии, у которого три дня подряд неудачная охота была. Я чуть ли, честное слово, не стонала.

На ум пришла, совсем не кстати, нехорошая мысль, и я недоверчиво на Кэри уставилась. Вдруг решит свой утренний опыт повторить? Но прямо тут, в публичном месте… Ланкмиллер, кажется, не собирался. Он с чересчур спокойным для объекта всепоглощающей

ненависти и преследования видом молча приступил к трапезе.

Когда голод был кое-как удовлетворен и тарелки мои оказались почти пустыми, я обратила внимание на все остальное. Блюда Кэри заказал те же самые нам обоим, но вот напитки… Себе, видимо, вино в до невозможности изящной рюмке, а мне… Ой. Высокий прозрачный стакан был заполнен светло-зеленой жидкостью, сверху плавали прозрачные льдинки в перемешку с тонко порубленной мятой. На край стакана долька лимона нанизана.

Пахло это все дело оттого очень ароматно, я бы даже могла за сорт чая принять по незнанию, но случайно едва различимые нотки алкоголя уловила. Кашлянула.

– Это что, Кэри?

– Каса-да-Моэда, коктейль такой. В Витто очень популярный. У вас в «Шоколаде», я так понимаю, его не подавали.

– Слушай, давай не будем о «Шоколаде», он ни разу не мой и вообще, к черту его. – ни с того ни с сего взвилась я. – Лучше скажи… Там… алкоголя много?

– Как раз столько, сколько нужно, чтобы расслабиться.

– Мне не нужно… расслабляться… – я, подперев щеку ладонью и уставившись в сторону, принялась пальцем круги на столе чертить. Кэри оглядывал меня с крайней степенью скептицизма, мол, да что ты говоришь, особенно в свете последних событий. – Думаешь, я в бордель-кафе так вот «расслабляться» не пробовала? И не надейся, что у меня там язык развяжется, или я что-то смешное вытворять начну… Меня от двух капель… просто… в общем, я буду в хлам.

– Не знаю ни одного человека, который от безобидного коктейля был бы «в хлам», – ворчливо заметил мучитель.

– Иди к черту, – тихо буркнула я, придвигая к себе стакан.

Каса-да-Моэда оказался очень даже неплох.

– Может, чего-нибудь сладкого хочешь? М? – лениво поинтересовался Кэри, когда сам уже покончил с заказом, и пнул меня ногой под столом, для ускорения ответа.

Я замялась, еще старательнее изучая поверхность стола. С одной стороны, он не обеднеет, а с другой мне просто совестно принимать от него излишества вроде этого. Наложница из меня так себе, если быть честной.

– Я… не думаю, что… В общем, даже если ты меня содержишь, то это не по моей воле, и подачки твои мне не нужны, – выпалила я и сложила руки на груди.

А Кэри с издевательским видом, мотивируя это тем, что все равно же Генриха ждем, все-таки заказал мне банановое пирожное, которое принесли почти сразу же.

– Издеватель, – простонала я.

Передо мной стояла тарелка с совершенно восхитительным содержимым. Воздушный корж с кремом сверху, котором можно было банановые дольки разглядеть, и все это сверху политолог тоненькими полосками шоколада.

– Cinnamon flavor поставлять сюда свою продукцию, – хихикнул Кэри. – Оцени.

– Банановое заказал? Извращенец, – я просто была не в силах противостоять соблазну. Слабовольная. Мне сейчас было от себя противно. Потом станет еще хуже.