По тонкому льду
Шрифт:
Я положила трубку, завершив звонок с Мэйсоном Уэллсом, частным детективом, которого наняла три недели назад. Сердце моё тонуло, словно лодка, медленно погружающаяся в ледяную воду.
Прошло уже три недели, а ему так ничего и не удалось найти, ни единого следа человека, стоявшего за смертью моих родителей, несмотря на первую записку, которую я нашла в кармане своего пальто, и даже вторую, из рабочего стола отца. Уэллс снял образцы почерка, но в его информационной базе не нашлось совпадений. Из своего источника ему удалось получить отчёт по расследованию поджога, но им не удалось выяснить, что же послужило причиной возгорания. Он даже взломал компьютер и почту моего отца,
Мне всё ещё хотелось самой залезть в документы отца и лично всё просмотреть, но Клинтон мне мешал. Там скрывалось что-то, что он не хотел, чтобы я увидела. Возможно, он защищал меня, как всегда. Он отправил меня жить сюда, провёл большую часть расследования по полученной от меня информации и сдерживал репортёров. Они с моим отцом были словно братья… но, возможно, он что-то знал о моём отце, какой-то секрет, слишком важный, чтобы раскрывать его даже после смерти.
Единственной зацепкой, которую нашёл Уэллс, оказалась записка. Он передал бумаги криминалисту, который определил, что листку, найденному мной в книге, было по меньшей мере лет десять. Холодок пробежал у меня по спине от этого открытия. Неужели всё это происходило уже на протяжении десяти лет?
Но убийство? Я понятия не имела, зачем кому-то нужно было совершать такое преступление.
Зияющая пустота в желудке росла, я мучилась, словно одержимая: то все эмоции накрывали меня с головой, доводя до изнеможения… то я не чувствовала совсем ничего, стараясь быть собранной и мыслить хладнокровно. Мои чувства будто были зажаты в тиски, тем самым бросая меня в депрессивное состояние и не отпуская.
Час за часом я слышала голоса своих родителей у себя в голове, пока однажды не застала себя за изучением каждого слова, сказанного ими за последние месяцы.
Я избегала телевидения и интернета; я знала, что любое информационное агентство превратит сейчас мою жизнь в ночной кошмар. Вся страна, казалось, стала одержима исключительно моей личной трагедией. Каждый новостной канал называл её по-своему: «Убийство рождественского миллионера», «Кошмар на 41-ой улице», «Резня семьи Валон» — это последние заголовки, что я услышала перед тем, как выключить телевизор, и тут же бросилась в ванную извергать содержимое своего и без того пустого желудка.
Я чувствовала себя так одиноко, словно вселенная полностью вытеснила моё сердце из груди, и я потеряла способность чувствовать. Я стала бесчувственной, будучи не в состоянии впустить кого-либо в свой мир. Я не могла смириться с тем, что родителей больше не было рядом, что они больше не улыбались мне, когда я заглядывала в столовую, в очередной раз опоздав на ужин. Несправедливо, что я была жива, а они нет. Они были моими лучшими друзьями, моими главными союзниками.
Я снова уронила голову на руки, погружаясь в бездонный океан душевных мучений.
Глава 8
Натан
Харлин Фоллс был красив почти круглый год, но мне всегда казалось, что он был необыкновенно красив в период рождественских праздников и Нового года.
Наш городок был таким же, как и большинство маленьких городов во всех Соединённых Штатах: у нас проводили карнавалы и уличные парады, соблюдали многовековые традиции, навещали дедушек и бабушек, которые могли вспомнить времена, когда их прабабушка была коронована Снежной принцессой года. Некоторые находили всё это немодным, наивным, но я любил эту пору. Не то чтобы я хотел
Канун Нового года ещё не наступил, но маленькие городки уже манили своим праздничным очарованием. А если говорить точнее, на носу был праздник Танца решимости. Вечером, неделю спустя после Нового года, все жители Харлин Фоллс устраивают масштабную вечеринку в здании муниципалитета с танцами и выпивкой для всех, кому дозволено участвовать. Каждый загадывает желание на листке бумаги и кладёт его в сейф на целый год, обещая себе исполнить его.
Неудивительно, что тем утром город напоминал зоопарк, Мэйн Стрит была переполнена людьми. Магазин спиртных напитков был заполнен до отвала, трое или четверо людей в нетерпении ожидали своей очереди снаружи. Неимоверная активность велась в химчистке, где люди приводили в порядок свои лучшие костюмы и платья. На улице, за прилавком у своего магазина, стояли Арчи и Фоун в зимних пальто, раздавая горячий шоколад.
За всем этим действом я наблюдал по пути в Холлис Хаус. Для опекуна принцессы, как я полагал, не могло быть и речи об отдыхе. Пока я стоял на светофоре на Мэйн Стрит, мимо меня прошёл Йохансен, Билл помахал рукой, переводя через дорогу свою восьмилетнюю дочурку. Меня отвлёк стук в окно со стороны пассажирского сиденья.
Мэттью Килмер сделал жест рукой, чтобы я опустил окно.
— Какого чёрта тебе надо? — спросил я его, улыбаясь.
— Так ты разговариваешь со своим лучшим другом, а? Где ты был? Я не видел тебя уже пару недель.
Сигнал светофора сменился на зелёный, но, так как позади никого не было, я не спешил:
— У меня, знаешь ли, есть работа. Понимаешь, у меня есть обязательства. Я не просто хожу на работу трижды в неделю.
В ответ он показал мне ещё один жест:
— Я спасаю жизни, чёрт тебя дери, не забывай об этом.
Мэтт был моим лучшим другом с тех пор, как в первом классе он признался, что Кен Гриффи-младший тоже был его любимым бейсболистом. Он работал медбратом в ближайшей больнице, будучи единственным моим одноклассником, кто получил высшее образование.
— Придёшь на вечеринку сегодня? — спросил он, указывая большим пальцем на соседнее здание.
Я взглянул на здание муниципалитета, но не думал, что пойду туда вечером.
— У меня с собой костюм в машине, но не уверен, что приеду. Могу задержаться на работе допоздна.
— Господи, она держит тебя в своём золотом кулачке, не так ли? Какая она, приятель? С тех пор как она приехала, мне не удалось вытянуть из тебя ни слова. Всем любопытно.
Да, я готов был поспорить. У меня срабатывал защитный инстинкт. Если бы кто-либо увидел, в каком ужасе находилась бедная девушка, они бы не совали свои носы в её дела.
— Ей грустно, приятель. Чертовски одиноко и страшно. Уважай её личную жизнь и больше не проси меня рассказывать о своей работе, — мои слова прозвучали жёстче, чем я хотел бы их сказать. Но я видел Камиллу каждый день… никто не понимал, через что ей приходилось проходить.
Мэтт поднял руки вверх:
— Эй, приятель, не кипятись. Я уважаю её и тебя. Просто приходи сегодня, выпьем по стаканчику.
Мне нравилась эта идея. Пребывание в Холлис Хаус целыми днями на протяжении двух с половиной недель давало о себе знать. Находиться в обществе Камиллы было, словно ходить по тонкому льду, я старался быть осторожным, уважал её личную жизнь и её горе.