По ту сторону грусти
Шрифт:
У Алеси возникало необъяснимое, до дрожи и атакующей задумчивости, ощущение дежа вю. Где-то это уже было. На что-то это поразительно похоже. Снилось? Где-то читано? Откуда это наваждение? Бог его знает. Только Алесе казалось, что она здесь работала всегда. Нет, ну ещё на заре туманной юности была на побегушках у диджея в местном клубе, потом сорвалась в Клайпеду и устроилась матросом на сухогруз... Стоп, стоп, ну это вообще уже дичь полнейшая. Тем не менее, после недели на партийной работе казалось, что она здесь уже год.
Главное, что Алесю подкупало - что к ней
Во время работы на заводах в родном мире она видела максимум снисходительное сочувствие: "Ну что ж с тобой делать, с ребёнком горемычным?..". А вообще - она раздражала своим интеллигентством, домашностью. Сунулась с калашным рылом в свиной ряд.
В Минобороны к ней питали незлобивый интерес, держались ровно-вежливо, а чувствовали постоянное опасение. Ведьма ведь, всё-таки. Даром, что отдел "бесполезный", разработки спорные, но лучше её не обижать - а то хуже будет. Ну что ж, и на том спасибо. Боятся - значит, уважают.
Ох, нет же, нет. Как она могла забыть, что есть контора. Там к ней тоже относились достаточно уважительно. Хотя нет, пока что само слово "уважение" оставляли неизречённым, припрятанным в ящик стола до лучших времён, но были уверены - времена настанут; а пока что держали в поле зрения, точнее, отставляли на расстояние вытянутой руки, разглядывая, как картинку или интересный камушек. А втайне в душе её трепетало прозрачное, горячее, как костровой воздух, желание быть оцененной по достоинству.
Алеся ощущала напряжение, тугость, как напоенное дождём растение - и было ей остро, интересно, порой утомительно, но радостно, и вообще - легко. Давно такого не ощущалось. Страгивались какие-то пласты, распадались блоки, зацеплялись связи. Было отрадно погружаться в работу, всласть отдыхать, не бояться мыслей и говорить правду.
Она даже решила, что это забавно, сыграть в такую игру. Она вспомнила своё сочинительство насчёт появившегося у неё ученика и напрямую спросила у министра, может ли она учить кого-то потихонечку, да вот хотя бы Лору. О капитане она благоразумно умалчивала. Ответ был примерно ожидаемым.
– Вам, конечно, рано быть наставником, - сказал министр.
– Ну, я тоже не ортодокс: достигнешь, мол, определённой ступени годам так к пятидесяти, а там уже и подумать можно. Что вы, в наше время такая акселерация идёт! Искусственно всё это сдерживать толку нет. Но вам пока - рано. И вообще, у меня такое мнение: до момента созревания можно осторожно информировать. Но не пропагандировать, и уж тем более, не преподавать. А у вас ещё со стабильностью проблемы. Скажите, кстати, что это за такое излучение от вас идёт?..
Он не стал договаривать, лишь бровь приподнял. Алеся, замирая, объявила:
– Да. Я влюбилась. Точнее, полюбила, - выдохнула она, краснея.
– Так вот оно что, - усмехнулся министр.
От дальнейших расспросов воздержался.
Надо же, как хорошо всё получается. Как приятна эта открытость, с непривычки щекочет нервы, зато такая лёгкость - после.
Лети-лети, лепесток, через Северо-запад на восток...
Вот и настало время признаний. Правда, там, в оригинале, было: "время познаний". Старая песня из прошлой жизни, время их с Ариной скитаний... Опять всё в рифму! Сама так и просится в руки белыми ягодками, скачет, ложится на музыку.
Алеся не знала, что это за такие ягодки, когда ступала по дачной тропинке в босоножках на небольшом каблучке. Она перед этим поплавала, тело дышало свежестью и томной мягкостью. После плавания хорошо спится. Она надела тонкое платьице из жатого шёлка, колье янтарное на лесочке - теперь на открытой груди выстроилось созвездие разноцветных тоненьких квадратиков: прозрачно-жёлтые, медово-гречишные, медово-липовые.
– Красивая вещица, - похвалил Юрий Владимирович.
– Жаль, у нас такого не достать, больно всё топорное, булыжники какие-то. Это, небось, откуда-то из Паланги привезла или из Риги?
– Точно, - улыбнулась Алеся.
– Только не оттуда и не оттуда, из Вильнюса.
Произнеслось машинально вместо более привычного "Вильня".
– Здорово. Ну что расскажешь? Как у вас там дела?
Алеся развела руками: "Ну, как сказать..." и, то расхаживая перед домом, то присаживаясь на скамейку, начала вкратце излагать последние новости ВКЛ и международную обстановку. Конечно, всё это сопровождалось комментариями и критическими замечаниями. Но её поразило внезапное наблюдение - объяснения как таковые Андропову уже не требовались. А вопросы он задавал со знанием дела, как будто сам прожил в Княжестве... ну кто его знает, хотя бы месяца два или три.
Алеся остановилась, подумала, что б ещё такого поведать. В итоге сдалась, пожала плечами и завершила универсальной фразой:
– Как-то так. А у вас тут что происходит?
Андропов вздохнул и начал словно нехотя, иногда хмурясь, иногда слегка повышая голос - но, что характерно, без единого грубого слова. Было видно, что настроение у него подпортилось, когда он упомянул "бриллиантовое дело" Галины Брежневой. Ну ещё бы, видит око, да зуб неймёт. Алесе, может, и хотелось бы расспросить - а кто не охоч до сплетен? Но показалось, что это неудобно. Боже, да и зачем. Зачем, если можно загуглить в интернете? Ах, ну да, эксклюзивный первоисточник. Но вот зачем ему устраивать лишнее расстройство? Алеся стала как-то особенно чутка к Юрию Владимировичу, она сразу ощущала самые тонкие флюиды, самые малые перепады настроения. Хотя, может, ей так казалось? Ладно, будь скромнее, Леся. Не хватало ещё любоваться чувствами.
Зато его внешностью любоваться не возбраняется. Какое дерзкое желание наклёвывается - нарисовать портрет... Нет, лучше воздержаться. Если запорет - это будет страшный грех. А она таки запорет. Хотя бы самый первый. Не лучше ли просто смотреть, вот живая картина перед ней, произведение искусства - солнечное пятно на покатом плече, серебристая голова вполоборота, расслабленная, немного сутулая поза, руки... любопытно, более гладкие, чем раньше думалось, никакой излишней южной пушистости. Алеся зарделась. А ещё вспомнила ту самую фотографию: там тоже рубашечка с рукавами коротенькими...