По ту сторону тьмы
Шрифт:
По лицу ведьмолова пробежала тень. Он откинулся на спинку кресла и посмотрел профессора долгим взглядом. Тот оторвался от чашки, промокнул губы салфеткой, которую теперь рассеянно теребил в руках.
Услышанное казалось абсурдным. Ведьморожденные способны жить, скрывая умения практически всю жизнь, и это никак не влияло на продолжительность. Вычислить их удавалось по незначительным мелочам, вроде значков на теле или едва заметной ауры, незаметную для простых людей. Однако слова Шкурника противоречили всеобщей известной истине.
— Я вижу ваш скепсис, господин Наагшур, — мягко
Воздух в кабинете сгустился, что хоть ножом режь. Риваан подошёл к открытому окну. Руки тяжело опустились на подоконник. Досада навалилась давящим мешком на плечи. Если бы тогда ведьмолов не открыл перед ней дверцу экипажа, сейчас всё было бы по-другому. Но ведь Ладамира сама ушла! Она этого захотела! Тогда почему его грызёт чувство, словно он совершил что-то неправильно? Что он, Риваан, виноват в произошедшей трагедии?
— Что я могу сделать? — глухо произнёс наконец ведьмолов, глядя на раскидистые розы и чубушник. Летний ветерок слегка прикасался к остриженным верхушкам кустов. Между ними виднелась голова соломенной шляпе. Сандрос, новый садовник, нанятый Тихоном, осторожно снимал увядшие соцветия с кустов.
Шкурник так долго молчал, что Риваану невольно показалось, будто тот не услышал вопроса.
— Я, как лекарь, сделаю всё возможное со своей стороны. А вы… Единственное, что вы можете сделать сейчас — продолжать заботиться о Ладамире, — медленно покачал головой профессор, подбирая каждое слово. — Попробуйте разговаривать с ней, пока она в беспамятстве. По опыту могу сказать, что порой забота способна возвращать к жизни даже безнадёжных.
На прощание Шкурник рассеянно пожал руку ведьмолову, пообещав навестить Ладамиру на следующий день. Неуклюжая фигура в темно-канареечном костюме мелькнула между раскидистыми клёнами и исчезла за кованой калиткой.
Риваан ещё долго смотрел на опустевшую дорожку, но не видел ни залитых солнцем деревьев, ни ярких цветов, возле которых суетился Сандрос. Мысли то и дело возвращались к разговору.
Профессор подтвердил слова брата каппы: Ладамира действительно не хочет возвращаться. Несмотря на то что тело практически восстановилось, двоедушница решила остаться в Межмирье. Риваан поймал себя на желании немедленно войти в спальню, где лежала ведьма, и трясти её до тех пор, пока она не очнётся. Только чтобы не было так… больно.
По спине пробежала прохладная волна, будто он стоял на берегу моря, и ведьмолова объяло облако едва
— Ты, конечно, волен попробовать всё что угодно. Но с таким настроением девушку не вернуть, — раздался за спиной насмешливый женский голос.
Риваан выразительно закатил глаза и обернулся.
В кресле, где недавно сидел Шкурник, расположилась Мара. Вместо привычного шелкового балахона на ней было тёмно-синее платье, расшитое чёрным жемчугом, а обожжённое лицо кокетливо скрывала вуаль. Пальцы, затянутые в шелковую перчатку, задумчиво крутили длинный мундштук из слоновой кости.
— Искренне рад тебя видеть, но желания разговаривать у меня нет, — Риваан с глухим раздражение сёл за стол и придвинул к себе папку с отчётами.
Мара небрежно повела плечами и окинула взглядом кабинет.
— У меня не так много времени на разговоры, — негромко отозвалась она, и в ту же секунду оказалась за спиной ведьмолова.
Холодные пальцы стиснули мужское горло, заставив Риваана прижаться затылком к её груди. Тот инстинктивно подался вперёд, но разливающийся под кожей огонь парализовал мышцы, превратив в безвольную тряпичную куклу. Из горла вырвался булькающий хрип.
Чёрная вуаль растворилась, и Риваану вдруг показалось, что он вглядывается в Бездну, бескрайнюю и беспросветную. Безотчётный животный ужас впился крючьями в сердце. По лицу мазнуло холодом, пробирающим до костей. Тем, что всегда является спутником самой Смерти.
— Отправляясь в Межмирье, будь готов встретиться с чужой болью, — прошипела Мара. Она крепко держала сына, заставляя не отводить взгляда. — И своими грехами.
Тонкие пальцы больно ввинтились под лопатку. Яркая вспышка света ослепила Риваана. А потом всё исчезло.
Ему всегда снилась тьма. Чёрная и липкая, она обнимала ведьмолова, качая на своих волнах. Он считал её благословением. Потому что не терзали воспоминания. Чувства притуплялись. Исчезали в пустоте. Становилось легко и свободно, словно души коснулась благодать свыше.
Это был его маленький мир, куда Риваан не пускал никого. Да и никто, находясь в здравом уме, не согласился окунуться в его мир. Слишком темно, страшно, пусто.
Поначалу тьма пугала ведьмолова, но потом он свыкся с ней. Начал принимать как должное. А после событий в Вальдане и вовсе радовался тому, что его не преследуют лица казнённых. Для вечной жизни забытье скорее преимущество, чем недостаток. Видеть во сне убиенных равносильно нескончаемой пытке.
Но в этот раз что-то пошло не так. Тьма, которая обычно радушно его заключала в свои объятия, внезапно сжалась, заходила тревожной рябью и растворилась.
Под спиной расстилался ковёр из багровых листьев и пожухлой травы. Пальцы безотчётно скользили по ней, а пустой взгляд устремился ввысь. Безмолвный ветер сбрасывал с верхушек деревьев листья. Но те не падали, а поднимались туда, где в разрывах ветвей проглядывало тяжёлое, свинцовое небо.
На уши давила непривычная звенящая тишина. Грудь с трудом поднималась и опускалась, будто после долгого бега. Но дыхания не было слышно. Только клубы белёсого пара поднимались над приоткрытым ртом и рассеивались в морозном воздухе.