По волчьему следу
Шрифт:
«Размышления о сути темного дара», «Магический еженедельник»
Дар.
Дар – та еще погань.
Собирает информацию по кусочку, по осколочку… елочная игрушка. Зима, грядущее Рождество… любимый праздник, как и суета. Елка в бальной зале, которая огромная невероятно. И сердце замирает от восторга. А еще короба с игрушками, которые приносят лакеи.
Но только приносят.
Украшают елку матушка, братья и он тоже. Бекшееву нравится
Только в какой-то момент огромный шар, разрисованный снежинками, выскальзывает из рук и падает, разлетается на осколки. Это… это страшно.
Больно.
Обидно.
И Бекшеев почти готов разрыдаться, но он уже большой. Стыдно плакать. Осколки сметают, а он, глядя на них, повторяет.
– Я соберу… я соберу его... склею.
Вот и дар также. Все пытается собрать, склеить воедино разноцветные осколки-осколочки…
Люди.
Пропавшие. Их много. Слишком много. Два списка, но и те не полные, потому что наверняка есть и те, кто просто тихо исчез. Приехал и растворился в местных лесах. Сколько их? Не известно. Но убивать такое количество… какой смысл?
Не убивать.
Использовать.
И дар подтверждает, что прав Бекшеев… все складывается. Осколки-осколочки… зелье… лабораторию закрыли, как сказал Новинский. И скорее всего, что он прав.
Закрыли.
Но вот…
Связь? Между Генрихом и ученым… учеными… как его в лагере проглядели? Или… постарался? Укрыл дар? Для сильного менталиста возможно, особенно, если сканирование проводилось стандартными методами. Но понять, что в лагере происходит, должен был бы.
Потом…
Зыбкое поле предположений, однако зелье и дар.
Дар и зелье.
Хватило бы сил у Генриха держать дюжину-другую работников? Скорее даже рабов… поначалу – да… затем… никто ничего не понял?
Или…
Шапошников что-то такое знал. О работниках должен был бы догадаться, на поверхности же несоответствие, но… и ему память зачистили? Или скорее, что вероятнее, дали взятку. Поэтому и дела о пропавших он заводил неохотно.
Одно с другим мешается.
А потом что-то происходит… что-то такое, нарушающее равновесие.
Давнее…
Что именно?
Буря и падение ольхи?
Или раскрытие лаборатории? Интерес безопасников? Столкновение с Васильком, который… не знал? Забыл? Память зачистить непросто, но вот сместить фокус внимание, сделать важное неважным – почему бы и нет? Но рано или поздно Василек додумался бы до того, где искать своих людей… странно, что он до сих пор… или он как раз и не в деле был?
Шапошников взял ферму под себя?
Не допросишь. Жаль… но дар упрямо стыкует куски-осколки.
Ферма сама по себе, свиньи, мясо – это не то, что заинтересует честного вора. А Шапошников – дело другое. Он не побрезговал бы продать «защиту». Сам Шапошников… вот с ним наверняка работали напрямую. Он получал свою долю, о чем-то помнил, о чем-то нет, что тоже объяснимо. Главное, система все же находилась в равновесии.
А
Что все-таки случилось? Или ответ очевиден?
Болезнь?
Бледность.
Желтизна кожи.
Чахотка? В том и дело, что одаренным она не то, чтобы неопасна, скорее уж у организма одаренного ресурсов больше. И шансов вылечиться тоже.
Но болезнь была. И пошла в кости. Или была, но вовсе не чахотка.
Вдох.
Выдох… и для лечения… что нужно? Деньги? Деньги как раз и имелись. И те, что зарабатывала ферма. И те, которые они отняли у контрабандистов. Их хватило бы уехать. А они оставались.
Держались.
Упрямо.
Будто… место это что-то да значило.
Шарик… шарик сияет, переливается, но все еще не становится целым.
Михеич.
Хозяин леса. Когда зацепили? Наверняка, не сразу. Сперва он был бы зол. Тихоня вот точно не подпустил бы к себе чужака. Немца. И Михеич тоже не подпускал бы… первое время. А потом?
Встреча за встречей.
Разговор ни о чем.
Пара фраз, которыми перебрасываются знакомые, пусть не друзья, но люди, которые волей судьбы снова и снова сталкиваются. Помощь… простая, пустяковая даже, но помогающая перевести человека из числа недругов в число тех, кому ты позволяешь помогать.
У менталистов есть свои приемы. Те, что и силы не требуют, или требуют, но совсем капли.
Чем больше к тебе расположен человек, тем легче на него воздействовать.
Кажется, так.
И ключ подобрать. К Михеичу подобрали. Внушили, что он может вернуть тех, кто ему дорог.
Жена.
Дочери. Матушка. Сестры.
Мертвые не возвращаются? Это если не открыть правильный путь. А чтобы открыть… что он сделает ради шанса? Очевидно – все.
– Эй, а он того… отойдет, кажись, - Васькин голос полон удивления и возмущения, словно бы смертью своей внезапной он, Бекшеев, нарушит какие-то очень важные Васькины планы.
Засранец мелкий.
Хотя…
Шансов у него не было.
– Руки убери, пока я их тебе не оторвала, - лениво произносит Зима.
И надо сосредоточиться. Вернуться. Дар, как обычно, очнулся не вовремя.
…люди.
…люди должны уцелеть… Генрих не стал бы убивать всех, потому что, что бы он ни задумал, это связано с фермой и девушкой.
И болезнью.
Возвращение резкое, как нырок из ледяной воды. И Бекшеев делает вдох, спеша наполнить легкие воздухом, а те ноют, рвутся… шарик не сложился? Это пока. Основное он понял.
Некромант.
Стоит, покачивается… Софья? Тут же. Правильно. Им нужен рычаг влияния. Менталист на многое способен, но сила у некромантов очень своеобразная, тут и передавить нельзя, и не выпустить. Михеич держит её легко, будто весу в Софье нет. А вот Генрих стоит перед некромантом. Рядом с ним он кажется еще более неказистым.
Тщедушным.
Вдох.
Выдох.
И…
– Скажи, - тихо произносит Зима. – Что у тебя есть план?
– Почти, - губы не слушаются, да и немота знакома. – Там… люди. На ферме… быть должны.