По волчьему следу
Шрифт:
– И оттачивал на тебе свое мастерство?
– Это часть пути.
– Что за путь?
– Рода. Крови. Не перебивай, - Генрих провел пальцами по расколотому циферблату. Трещина была тонкой, едва заметной. – Твои вялые попытки воздействия… это даже не смешно.
– Это скорее любопытство.
– Ты и близко не менталист. Но ладно… наш отец отдал много сил, чтобы вырастить нас достойно… он вывел нас на первую охоту. Он помог одолеть добычу…
– Человека?
– Ублюдка, приговоренного к смерти.
– А тебе было сколько?
– Сейчас ты испытываешь отвращение. Восемь.
– Это нормально.
– Для обывателей. Или для тех, кто привык прикрывать нормальностью собственные слабость и никчемность. Для черни, возомнившей, будто она и вправду равна…
А его задевает это.
До сих пор.
– Но да, мы вкусили человеческую плоть, и с ней обрели истинную силу. Мы принесли дар семейному древу. И боги благословили нас…
– И часто вы потом… охотились?
– Отнюдь. Это не развлечение. Это… ритуал. И жертва должна быть достойна…
– Из меня хреновая жертва, - предупредил Бекшеев. – Я далеко не уйду.
Усмешка.
И… да, Бекшеев останется здесь. А вот играть в игру станут с… кем? С Васильком? С Тихоней?
– Когда-то давно, наш далекий предок, одолев великана Огаха, вырвал сердце его и разделил со своей дружиной, как после разделил и печень, и мозг. И тогда-то каждый воин, присягнувший предку, обрел великую силу… и открыл в себе дар. Разный…
– Твой брат и наставник мертв. Мы нашли кости… неподалеку. Голову только не нашли.
– Я её забрал. Когда убил его.
– За…
Бекшеев осекся.
И поморщился. Ментальная пощечина была легкой, но весьма чувствительной. Его не хотели убить, скорее обозначить, что не все вопросы стоит произносить вслух.
– Он стал слаб. И безумен. Я просто поступил так, как должен был. Во славу рода.
Наверное, не стошнило лишь усилием воли.
– Война… - Бекшеев сумел продолжить, чем заслужил одобрительный кивок. А ведь и разговор этот, который якобы идет, чтобы время занять, нужен для иного.
Его оценивают.
Разглядывают.
Решают, достоин ли он… стать жертвой?
– Война все изменила, - удалось протолкнуть ком слюны и не подавиться. – Верно? Вы… отправились воевать. Твой брат…
– Наставник. В первую очередь наставник. Он никогда не позволял мне забыть это. Но да. Он. Я. И отец. Наш род никогда не избегал сражений.
– И отец… его убили?
– Нет. Он сам выбрал себе путь… чести. Но это было потом. Позже. Война началась. И мы оказались здесь. В этом городке, который почему-то командование сочло стратегически значимым… глухое скучное место. Но охота была неплохой. Брат часто выходил. Я… оставался.
– Он влюбился?
– Брат? Нет,
На свое несчастье.
– И брат решил, что она вполне способна родить ребенка. Она ведь родила других…
– Которых вы убили.
– Не всех. Но младенцы ему были не нужны, да и те, которые постоянно ноют, требуют внимания. Любой псарь скажет, что из помета надо выбрать двух-трех щенков посмышленей, и ими заниматься…
– Значит, они для тебя щенки?
Бекшеев произнес это чуть громче, чем стоило.
– Не надо, - покачал головой Генрих. – Этот мужик все одно не услышит. Василия здесь нет. Да и место он свое знает. И то, что должен делать.
– Как ты?
– Да. Я думал, что ребенку, если он родится, нужен будет кто-то, кто… поможет. Родной. Близкой крови… близкая кровь дает хорошую силу. Потом. Когда приходит время. Никогда не бывает лишней… я думал, мы вернемся. Домой. Я, брат. Его ребенок… этот вот мальчик.
– Девочка?
– Девочка… тогда она нужна была, чтобы помогать женщине.
Поэтому и уцелела.
– Что… пошло не так?
– Плод, - спокойно отозвался Генрих. – Он был нежизнеспособен. Я видел это по животу женщины. Да и воздействие, под которым она находилось, не было полезно. Я говорил ему. Но без воздействия женщина начинала кричать и пыталась причинить себе вред. Пришлось… выбирать. А брат мой чем дальше, тем сильнее уверялся, что должен остаться. Он решил, что эта непонятная женщина – его семья. И её дочь. И мальчонка… он начал видеть в нем сына!
– А ты не мог этого допустить?
– Я первым его нашел! Он всегда любил забирать то, что принадлежало мне. У ученика ведь не может быть ничего, чем бы он не мог поделиться с наставником. И я терпел. Пока он был в силе и в праве. Он стал слаб… и я сделал то, что должен был сделать давно, но поздно…
– Убил брата своего?
– Охота… он решил, что силы его уходят потому, что нет подходящей дичи. И позвал меня… думал, что он охотится. Только… охота тем и хороша, что никогда не знаешь, кто станет охотником.
И два безумца ушли в лес.
Вернулся лишь один.
– Я забрал его жизнь. И его дар.
– Голову?
– Мозг. Для ритуала нужен мозг. А остальное так… но какая охота, если ты не способен вкусить плоть жертвы?
Наверное, все-таки Бекшеев никогда не привыкнет к тому, что у безумия может быть тысяча лиц. Или даже больше.
– Но и он был силен. Он ранил меня… я вернулся… я лежал и горел в лихорадке. Я думал, что умру, и был готов предстать пред родом и богами.
– Но выжил.