По волчьему следу
Шрифт:
Взгляд Анны устремлен в стену.
Она вряд ли вовсе понимает, что происходит.
Васька поправил съехавший рукав. Вздохнул.
– Большое. Померить бы, да сюрпризу не вышло б… я вроде старые мерил, а все одно…
– Он ей в голову залез, твой друг. Верно?
– Да что ты понимаешь?!
– Ничего. Разве что это насилие. И она уже на грани. Посмотри.
Васька хмурится.
– Я люблю её! Я все делаю для нее!
– А её ты хоть раз спросил?
– Генрих о нас заботился! Всегда! Помогал!
Анна вздрогнула.
– Тише, тише, - засуетился Васька и отошел, наклонился, вытащив откуда-то из-за низенькой софы коробку. – Она нервничает. Ей нельзя нервничать.
– И поэтому твой дружок правит ей мозги. А хочешь кое-что скажу? Нельзя просто взять и залезть человеку в голову. Точнее можно, но чтобы без последствий – нельзя. Она чуяла, что что-то не так. Поэтому и сторонилась твоего дружка. Вроде бы вы пели про благодарность, а её выворачивало от одного его прикосновения. Так?
– Это пройдет, - Васька вытащил из коробки что-то, на первый взгляд показавшееся мне дохлым котором или пучком шерсти. Встряхнул, разгладил пальцами.
Парик?
Его он и попытался нахлобучить на стриженую голову сестры.
– Не выйдет так, - сказала я, чувствуя одно желание – свернуть этому поганцу голову. Нельзя. Терпение и еще раз терпение. – В театре парики приклеивают. Специальным клеем.
– Да? – он искренне удивился.
Поглядел на Анну.
– А фату как? Она к волосьям крепится…
– Можно без фаты.
– Какая свадьба, если невеста без фаты? Я ведь для нее хочу! Чтоб она была счастлива!
– Послушай…
А ведь эта его зацикленность столь же ненормальна, как и безразличие Анны.
Ненавижу менталистов.
– Ты ведь не в храм её поведешь, так? А в лес? А туда в этом вот не ходят. Не принято.
– Да?
– Я ведь тоже из язычников… тебе ведь Михеич говорил?
– Ага… сказал, что с тобой ухо востро надо.
И не удивлена. Нисколько.
– Так вот, у нас невест тоже наряжали, но не в белое. Белый – это цвет савана. Смерти. Ты же не хочешь, чтобы Анна умерла.
Закушенная губа.
И сомнения. Он ведь так готовился, так старался. И платье, верю охотно, выбирал тщательно. Может, даже выписывал… откуда деньги? Так денег у него хватает.
– И что делать?
– Ничего. Есть другие платья? Скажем… мамы вашей?
Нашлись.
Этот дом был стар, он бережно хранил свои секреты и сокровища. И из очередного шкафа они выпали пыльным ворохом. Чихнула Анна, оглянулась, уставилась на свои руки и снова замерла, ими завороженная.
– Снимай, - велела я Ваське, перебирая платья.
Этот дом знавал разные времена. И когда-то он был богат, а потому и на наряды хозяйка не скупилась. Скользкий шелк, настоящий, индийский, которому годы – не помеха. Парча. И простенький с виду ситец, впрочем, украшенный
– Это, - я вытаскиваю из общей кучи платье ярко-красного, что ягоды калины, цвета. – Красный – цвет радости…
Радостью горели глаза Васьки.
Сколько он их держит… и Молчун вспоминается, который все же пытался вырваться из липкого плена чужого разума. Но воздействие ведь разным бывает.
И Молчуна просто ломали.
Как ломали и Анну, превратив в живую куклу. Стирали память раз за разом, прятали в этом доме-клетке, выпуская лишь на рынок, в иллюзию настоящей жизни. Да и то… как вообще решился выпускать?
Или…
Кому-то надо было показываться. Поначалу Анну сопровождали, создавали для всех определенный образ, который и отпугивал, и не вызывал желания узнать больше. И постепенно привыкли все. Затем, конечно, болезнь взяла свое, а нарушать заведенный порядок гребаный менталист не рискнул. Разум – хрупкая штука. И когда он на грани, любая мелочь может его разрушить.
Я ведь пыталась разобраться.
Тогда, после Дальнего.
– Красное…
– Красный – цвет радости.
И еще крови, которая обязательно прольется.
Я присела на колени перед Анной, попыталась поймать взгляд её. Ускользал.
– Аннушка, - я погладила её по руке. – Надо платьице сменить. Беленькое вымазалось.
– Да?
– Да…
Это было красивым. Пусть ныне подобные фасоны и не в моде, но все одно. Из переливчатой тафты, строгого прямого крою, оно село на Анну, как будто для нее и шилось.
– Видишь, - говорю Ваське.
Он хмурится. Недоволен.
– А белое потом наденете… если решите в церковь пойти. Да и сам подумай, как ей в этом, длинном, и по лесу. Нам же по лесу придется?
– Ага, - он платье погладил. – Вот… он тоже говорит, что я пустоголовый и не думаю. Но я ж как лучше хотел! Чтобы праздник! Чтобы нарядно!
– Праздник, - подтвердила я. – Еще какой… идем, что ли?
И Анну за руку взяла.
Без нее эта свадьба не состоится. А мне нужно на нее попасть.
[1] Есть чудесная книга, написанная викторианской домохозяйкой на тему того, как правильно домохозяйничать. Очень утомительное занятие на самом деле. Один из советов – иметь два комплекта наволочек, для сна, и дневные, украшенные шитьем, оборками и т.д.
[2] Вполне себе реальный факт. Волк способен самостоятельно управлять своим пищеварением. Например, волчица, желая накормить свое потомство, может съесть кусок мяса и через полчаса отрыгнуть его уже практически переваренным. А вот если нужно накормить взрослого члена семьи, например, раненого или пожилого, волк способен съесть мясо, долгое время нести его в себе, а затем по необходимости отрыгнуть — еда будет непереваренной. За это отвечает специальный фермент, который вырабатывается волчьим организмом.