По волчьему следу
Шрифт:
– Какие это люди, - Васька, что трется рядом, слышит. И фыркает. И смеется так, весело-весело. – Это совсем не люди, так… скотина, только двуногая.
– Я ему шею сверну, - Зима прикрывает глаза. – Потом. Работники?
И очевидно, что с самого начала они должны были обратить внимание… втроем невозможно управиться с фермой. С большой фермой.
– Кому-то надо… - Васька наклоняется и смотрит. И в глазах его видна тень безумия. – Я тебя убью… потом. И съем твою печень.
– Зачем? –
Мертвым, если так-то все равно, будет кто есть их печень или воздержится.
– Силу заберу. В печени вся сила, - это было сказано с убежденностью. – И в мозгах.
– Это он тебе сказал?
Генрих занят.
Он пытается достучаться до разума некроманта. Что-то объясняет, уговаривает, только взгляд у Ярополка плывет. Зельем накачали? Судя по всему.
– Я сам. Когда впервые попробовал, понял, что такого вкусного мяса никогда не ел, - Васькина улыбка стала шире, а безумие – заметнее. – Человечина ни с чем не сравнится. Вам не понять…
К счастью, и вправду не понять.
Некромант смотрит.
Прямо.
И руку поднимает. Его сила прокатывается по поляне, черной волной, холодом мертвенным. Тленом… а потом Бекшеев ловит взгляд Ярополка.
План?
План был, кажется, не только у Бекшеева. И едва заметный кивок тому подтверждение.
– Ух… - Васька и тот поежился, хотя, кажется, нисколько не испугался. – Пробирает… а как в мертвецкой, так обычный дядечка. Здоровый и занудный… я к нему заглядывал. Думал, что по-хорошему…
– Василий, - голос Генриха заставил отвлечься. – Ты снова увлекся.
– Да я…
Васька почти разогнулся, когда Бекшеев произнес:
– Он забрал жизнь своего брата. И его дар, так? Может, пришла твоя пора?
Васька вздрогнул.
Едва заметно.
И значит, думал…
С безумием всегда так. Сложно удержать его в себе.
И осознав, что мысли его не остались незамеченными, Васька злится. Его глаза наливаются краснотой, а потом он, наклонившись, произносит:
– Твоего человека я убью первым.
Твою ж…
Он идет к дереву с людьми. И ноги проваливаются в прелые листья, которые тут лежат глубоким ковром. Запах крови, старой и новой, становится резче, яснее. И беспокоятся, переговариваются хриплыми голосами вороны. Они знают, что скоро, совсем скоро начнется пир.
– Бекшеев… - Зима пихает его в бок. – Если ты не скажешь, чего делать, я сама что-нибудь придумаю. И хрена с два тебе это понравится.
– Ничего, - он поворачивается к Зиме. – Ничего не надо делать.
Потому что у некроманта темная сила.
И пахнет она тленом.
И постепенно окружает, окутывает поляну и людей… и сила эта тягуча, густа. Её так много, что в ней почти не разобрать оттенков. Тому, кто никогда не
Тому…
Васька почти доходит.
Он останавливается, глядя наверх… и в руках появляется нож. Он нарочито не спешит, играет, зная, что на него смотрят. Ему безумно нравится эта вот прилюдность.
И сама игра.
Безумно.
Хорошее слово. Четко суть отражает.
Вот он толкает одно тело… второе и третье… и смеется.
– Василий! – жесткий окрик нисколько не трогает его.
Некроманты…
Некромантов не любят.
Опасаются.
Некроманты, они стоят на границе живых и мертвых. И почему-то бытует мнение, что к мертвым ближе. Некроманты способны сотворить проклятье.
Выпустить тьму.
Они – воплощенный ужас, только… это не совсем правда. У их силы, дара, как и у любого иного, множество граней. И восприятие они искажают.
А что до мертвецов…
Живые страшнее.
– Раз, два, три…
– Василий! – этот окрик резче. Злее. И… менталист теряет контроль? Нет, еще не теряет. Но уже близок к тому. А Васька сильнее толкает ближайшее тело, и то чуть отклоняется в сторону.
В другую.
Закручивается.
Смех.
– Васе нельзя поднимать тяжести, - голос Анны взрезает серый туман, что поднимается по-над поляной. – Вася еще маленький…
Это первые слова, которые она произносит и вдруг встряхивается, выпадая из привычного своего забвения. Анна крутит головой, она явно растеряна и не понимает, где находится.
Как оказалась в этом месте.
– Аннушка, дорогая… - Генрих пытается удержать её руку, но женщина отталкивает его и падает сама, на листья, ничком. Она лежит, разевая рот широко, не способная больше произнести ни слова. И тьма снова накатывает волной.
Накрывает.
И в этой тьме раздается пронзительный тонкий женский крик. За ним уходят, теряются иные звуки.
– Анна…
Васька, резко обернувшись, делает шаг назад. И задевает плечом висящего Тихоню. И этого прикосновения хватает, чтобы лопнула подточенная тленом веревка. Он падает глухо, мешком, чтобы тотчас перекатиться, стряхивая остатки пут.
Васька успевает развернуться.
Мелькает серебряная полоса ножа. Васька бьет наотмашь и все-таки оскальзывается и сам падает на ковер из листьев. Темная сила душна. И тьма продолжает выползать, затапливая поляну. Она поднимается белесым туманом, стылым, тяжелым. Бекшеев видел хроники.
Он даже знает, что будет дальше.
Некроманты… опасны.
Именно тем и опасны, что способны стереть границу между миром живых и мертвых. А этот еще… не удержит. В том и беда, что не удержит. Он стоит, виновато улыбаясь, и чуть пожимает плечами: мол, так уж вышло.