Победитель

Волос Андрей

– Ну сто так сто, – несколько взвинченно согласился Бронников.

Он разозлился. Что за ерунда, в самом-то деле! Нажрался в три секунды… дела не говорит!.. рукопись не смотрит!.. значит, снова сюда плестись! Что за нескладуха!..

– Ну да, сто, – вяло сказал редактор. – Ладно, старик… извини… видишь, как тут… Туркмены… Новый год… – он оперся локтем о стол и опустил на ладонь голову. Потом пробормотал с уже закрытыми глазами: – Ты к Гале-то… это… поднимись.

Бронников с досадой сунул папку в портфель, встал, нарочно громыхнув стулом, что, впрочем, не произвело на Криницына никакого впечатления, и, чертыхаясь про себя, вышел из комнаты.

Когда

он открыл дверь приемной, секретарь Галя, миловидная женщина лет тридцати, сидевшая у двери в кабинет директора издательства Хохлова, повернула голову и взглянула на него, немного оттопырив нижнюю губу, что придало ее милому личику несколько удивленное выражение.

– Добрый день, – с улыбкой сказал Бронников. Ему всегда казалось, что она с ним чуточку заигрывает. – С наступающим вас! Я Бронников. Мне Криницын сказал, что вы будто бы…

– Ах, Бронников! – очень обрадованно ответила Галя, и лицо ее сделалось сосредоточенным и серьезным. – Так вы Бронников? Бронников, Бронников!.. – повторяла она, перебирая лежавшие слева от нее бумаги. Наконец выхватила нужную: – Вот, подпишите!

Зазвонил телефон, и Галя потянулась к аппарату.

– Что это? – машинально спросил он, но секретарша уже отвлеклась и теперь что-то втолковывала кому-то в телефонную трубку.

“Соглашение… – прочел Бронников, – о расторжении… Договор номер… между… и Бронниковым Г.А., именуемым в дальнейшем автор…”

– Что это? – переспросил он, поднимая глаза от документа.

– Подписали? – Секретарша брякнула трубку на аппарат и протянула руку за листом.

– Почему расторжение? – спросил Бронников, относя ладонь дальше от нее. – На каком основании?!

– Аванс же остается у вас, – настойчиво пояснила она, непонимающе улыбаясь. – Я не знаю. Вас вычеркнули из плана!..

– Почему вычеркнули? – спросил Бронников, холодея от макушки до самых кончиков пальцев на ногах. – Как это?

– Ну как это? Так это! Скорректировали план и вычеркнули.

– Но на каком основании?!

– Это не ко мне, – отрезала она. – Подписывайте.

– Подождите! Как же так!.. Павел Клементович у себя?

– У себя. Но Павел Клементович не принимает.

– Почему не принимает?

– Павел Клементович занят, – холодно сказала секретарша. – Что тут непонятного?

– Да, но…

– Павел Клементович занят! – громким железным голосом повторила она, и Бронников вдруг понял, что даже если сейчас он заорет, зарычит, вышибет к чертовой матери дверь и все-таки ворвется в кабинет, это уже ничего не изменит – его вычеркнули и обратно не впишут!

Дверь приемной снова раскрылась, и Алена Збарская, бросив Гале свое несомненное, уверенное как в настоящем, так и в будущем: “У себя?” – на что Галя приветливо и покорно кивнула, – стремительно прошагала мимо него, оставляя за собой сложный аромат здорового разгоряченного тела, духов и еще того, что не является запахом и не имеет названия, но неминуемо заставляет вздрагивать мужчин, в которых осталась еще хотя бы искра животного огня.

Бронникова, стало быть, она не заметила. То есть что значит – не заметила? Мазнула, разумеется, по нему взглядом, но узнавания своего никоим образом не выразила – не улыбнулась и не воскликнула “Привет, Гера!”, как делала всегда прежде. Приличных любовников из них по ряду причин не вышло. Главной была та, что Бронникова бесило, когда Алена, едва лишь почуяв его расположение, начинала похлопывать по плечу – мол, ох уж и талантливы мы с тобой, старик!; и

он очень жалел, что Кира в свое время не смогла понять, что пышность Алениных телес не способна искупить ее нелепого амикошонства и пустопорожности, – ведь и впрямь не могло между ними быть не только ничего серьезного, душевного, но даже и первая же попытка телесного немедленно показала всю свою обреченность… Но все же при мимолетных встречах на всякого рода литературных посиделках ему казалось, что Алена симпатизирует ему так же, как он ей, – да, симпатизирует, хотя, честно сказать, пьески ее (все больше детские, даром что у нее самой детей не было), на его взгляд, были не более чем натужными попытками выжать из себя то, чего на самом деле не существует, а если говорить прямо, то просто-напросто графоманскими… Сейчас она лишь едва заметно кивнула, и в этом мимолетном кивке он прочел все: и что она все знает про его неурядицы; и что ей его немного жаль – ну честное слово жаль!; и что он, конечно же, не оправдал некоторых ее ожиданий; и что раньше она ему это склонна была прощать, надеясь на будущее; и что теперь хочет держаться подальше, поскольку они стали птицами уж слишком разного полета – она вот, видите, пинком двери открывает, а он кто?!..

Открытая пинком дверь уже затворялась, но еще было слышно, как Алена за ней хохочет и заливается.

Бронников снова перевел взгляд на секретаршу Галю.

Галя смотрела на него с немым и настойчивым ожиданием.

– Где? – хрипло сказал он.

Подписал, вышел из приемной, спустился вниз…

На улице была метель, Москва плыла куда-то ощупью, неуверенно топыря ржавые пальцы фонарных столбов.

В затылке стучало, подошвы ботинок скользили по снежному накату.

Он вошел в квартиру, повесил пальто… Отпер дверь комнаты, занес было ногу – да так и замер на пороге.

Запах? – нет, не запах… что же?

Не запах?.. необъяснимое чувство говорило ему, что кто-то заходил сюда за время его отсутствия!

Бронников бросил портфель и кинулся к подоконнику.

Рывком поднял крышку радиолы.

Рукописи не было.

Машинально похлопал ладонью.

Пусто.

Зачем-то оглянулся.

Потом опустился на стул. Медленно расстегнул пуговицы. Треснул изо всей силы кулаком по столу.

Сволочи!

Суки! сволочи! влезли тайком! украли! ворье! мерзавцы!..

* * *

Так и не сняв пальто, он горбился за столом, рассеянно водя горелой спичкой по листу бумаги.

Сволочи, да…

Первый припадок гнева и злобы прошел. Теперь он чувствовал не только обиду, не только досаду и горечь, но и, как ни странно это было осознавать, какое-то подленькое облегчение. Потому что, во-первых, самого его не тронули. Могли бы, например, сидеть тут, дожидаться… здрассьте вам! Ваши бумажечки? А чьи же? Ну, так или иначе, пройдемте, гражданин Бронников, разберемся!.. Но взяли только бумаги… стало быть, не такими уж и важными они им показались, эти бумаги… не совсем, так сказать, по их ведомству…

А во-вторых: выходит, все кончилось! он свободен!

Больше не нужно мучиться, снова и снова пытаясь облечь свое знание в нужные слова! Можно спать спокойно! Видеть приятные сны – и не просыпаться от чьего-то тихого голоса, бормочущего среди ночи в самое ухо! Все останется лишь в его памяти – и только в его памяти! А с течением времени вымоется и из нее! И Ольга Князева, как миллионы и миллионы иных, растворится во времени безъязыкой тенью!..

Но вот как раз этого никак нельзя было допустить.