Поцелуй победителя
Шрифт:
— Ты вообще меня слушаешь? — Дакран наклонился к Арину и ткнул его в плечо. — Что-то я не вижу должного почтения. Среди вас божество, между прочим!
— Давай я тебе помолюсь, а ты отстанешь?
Рошар широко ухмыльнулся:
— Мы взяли пленников.
— Зачем?
— Чтобы выпытать ценные сведения, разумеется. В последнее время вестей из Валории не слышно. Наши шпионы молчат. А ваши?
Арин ничего не получал ни от Тенсена, ни от Мотылька, поэтому просто покачал головой.
— Ладно. — Рошар потер руки. — Посмотрим,
Арин с подозрением покосился на принца.
— Арин, ты меня обижаешь! Поверь, о пытках я и не думал. Просто со мной очень приятно разговаривать. Обещаю тебе, что буду задавать вопросы очень-очень вежливо.
Арин надолго задержал дыхание, так что даже легкие заболели, а потом вынырнул. Громкий всплеск эхом отразился от стен ванной. Вокруг колен собралась грязная пена. Арин потрогал бок — пальцы окрасились в розовый. Рана на ребрах опять закровоточила. Зашивать ее не было смысла: слишком неглубокая.
Интересно, сколько шрамов у генерала? Легкие снова заныли, он понял, что до сих пор удерживает дыхание. Ненавидеть больно. Но, какую бы рану генералу ни нанесли, этого всегда будет мало. Как бы сильно ни страдал враг, Арина это не утешит.
Дочь генерала совсем на него не походила. Арин помнил, как это бесило его в первые месяцы, проведенные в роли раба Кестрель. Он упрямо искал в ней сходство с отцом — тщетно, и это пугало. Пожалуй, в глазах было что-то общее, хотя у Кестрель они были более светлого, медового оттенка и другой формы, со слегка приподнятыми уголками. Арин все сравнивал и сравнивал, желая найти в Кестрель ненавистные черты, и в конце концов стал отвратителен сам себе: он обращал на девчонку слишком много внимания. Потом появилось любопытство: почему она совсем другая? А затем — другое чувство, нежное и в то же время пронзительное…
Арин выбрался из ванны, оделся и вышел из покоев. На лестнице западного крыла он встретил Сарсин и улыбнулся:
— Ты выглядишь намного лучше.
Кузина скрестила руки на груди.
— С тех пор уже неделя прошла.
Арин нахмурился:
— С тех пор — это с каких?
— С тех пор, как пришел посланник.
— Ах да, я забыл.
— Ты был очень занят. — Ее голос звучал слишком ровно.
— Я сейчас же с ним поговорю.
— Ты был ужасно занят, — повторила кузина. — Скидывал людей со скал.
— Ты преувеличиваешь.
— А что, скажешь, это неправда?
— Что тебе нужно, Сарсин?
— Ты как-то говорил, что Кестрель изменилась. Так вот, ты тоже.
В голосе Арина зазвенел металл:
— Это совсем другое.
— Неужели?
Арин отвернулся и сбежал вниз по лестнице. Подошвы его сапог стучали по ступенькам ровно и быстро.
— Я очень торопился сюда, — сказал посланник, невысокий человек с узловатыми суставами, маленьким носом и мешками под глазами. Его зеленые глаза невольно напомнили о Тенсене.
Для встречи с посетителем Арин выбрал приемную своих детских покоев. Находиться здесь было неприятно. На стенах висели инструменты, на которых Арин играл в детстве. Он вспомнил, как Кестрель рассматривала их, прикасалась, дергала за струны. Перед глазами снова встала родинка у нее на правой руке, между указательным и большим пальцами, похожая на крохотную черную звездочку. Пора снять инструменты — отдать кому-нибудь или выкинуть.
— Это случилось около месяца назад, — начал посланник.
Арин тут же сосредоточил свое внимание на нем.
— Мне дали одну вещь. — Гость переплел пальцы рук. — И попросили передать вам, но у меня ее больше нет.
— И что же это было?
— Мотылек.
— Что?! — резко переспросил Арин.
— Мертвая хамелеоновая моль, такие водятся в Валории. Они умеют менять цвет. Мне дала ее пленница.
Сердце Арина забилось чаще.
— Какая пленница?
— Девушка-гэррани.
— Невозможно!
Тенсен сказал, что Мотылек, шпионка, которую Арин так ценил, — это Риша. Но ее никто не принял бы за гэррани. Как у всех уроженцев востока, у нее была коричневая кожа, намного темнее, чем у Арина, хотя он много лет работал под палящим солнцем.
— Я уверен, сам видел.
— Расскажи, как все было.
— Я забочусь о лошадях на тракте, который ведет на север от валорианской столицы. Однажды на станции остановилась тюремная повозка. Они иногда проходят по этой дороге. Я поил лошадей, пока стражники отошли в сторону размять ноги. Меня подозвала узница. Она просунула руку через решетку и попросила передать вам мотылька, но охрана заметила. Поэтому мотылька у меня и не осталось. Его раздавили. Стражники не слишком ласково со мной обошлись, да и с ней тоже.
— Что они сделали?
— Не знаю. Я не видел. Потом они уехали.
— И все?
Гость поежился, будто резкий тон Арина его напугал.
— Значит, я зря пришел?
— Нет, вовсе нет. — Арин на секунду прикрыл глаза. Сердце билось слишком часто. — Ты все правильно сделал.
— Простите, что потерял мотылька.
— Это не имеет значения. Просто… Она обратилась к тебе по-гэррански?
— Да.
— Точно?
Посланник посмотрел на Арина с удивлением.
— Уж родной-то язык я ни с чем не спутаю. Она говорила не хуже нас с вами.
«Я не говорю по-гэррански», — сказала как-то Риша. Впрочем, в том, что шпионит для Гэррана, она тоже не признавалась. Арин поверил Тенсену на слово.
— Ты видел пленницу?
— Нет, повозка была закрытая, с деревянной дверью. Узницу я видел только в окно.
— Опиши ее.
— Не могу.
Усилием воли Арин заставил себя говорить ровно:
— Что значит «не могу»? Ты же ее видел, сам сказал.
— Ну да, но… — Посетитель, похоже, тоже начал раздражаться. — Я видел только руку.