Поцелуй победителя
Шрифт:
— Ты победил? — спросила Кестрель.
Он рассмеялся:
— Нет.
— И что смешного в проигрыше?
— Да ничего. Просто… Вопрос очень в твоем духе.
Кестрель напряглась, гордо вздернув подбородок.
— Я — не она. Прежней Кестрель больше нет. Я не та, кого ты… — Она резко замолчала.
— Кого я люблю? — тихо договорил он.
Она не ответила. Он опустил взгляд, потирая запачканные руки.
— Прошу прощения, — произнес он и сделал шаг к выходу. Потом остановился, коснувшись резной ручки двери одним пальцем. — Я сейчас вернусь. — По тону голоса Кестрель догадалась: хоть и с опозданием, он понял, что она удивлена. — Я только на минуту. Пожалуйста, не уходи.
— Хорошо, — согласилась Кестрель — и сама себе удивилась.
Он вышел, и Кестрель охватила тревога. Она упрямо постаралась не поддаваться этому чувству. Упрямство помогло продержаться некоторое время, а потом она задумалась. Несмотря на внешнюю жесткость, в ее спасителе чувствовалась кротость, которая заставила смягчиться и саму Кестрель. Наверное, на это он и рассчитывал, но трудно обижаться на человека за это.
Кестрель все еще была погружена в свои мысли, когда он вернулся. Куртку сменила свежая рубашка, на ногах — мягкая домашняя обувь. Чистое лицо и руки, под мышкой — лист, свернутый в трубочку. Он развернул его на маленьком восьмиугольном столике с изящными резными ножками. Столик явно был рассчитан на двоих и предназначался для завтрака. Бумага оказалась картой.
— Мы потеряли Итрию, — начал он, указывая на остров на юге. — Там никто не живет, но… — Край карты топорщился. Он придавил бумагу ладонью и поднял взгляд на Кестрель. — Ты уверена, что хочешь знать обо всем?
— Ты боишься доверить мне важные сведения?
— Нет. Просто тебе это может не понравиться. Мой народ воюет с твоим.
Валорианцы держали Кестрель в тюрьме и избивали. Она скрестила руки на груди:
— И что?
— Твой отец…
— Я не хочу о нем слышать.
Сердце вновь заколотилось в прерывистом ритме. Ее собеседник изумленно приподнял брови — и руку. Он оторвал ладонь от стола, продолжая придерживать карту кончиками пальцев. Хотя кожа на его руках была чистая, ногти украшала черная каемка. Странно… Кестрель сосредоточилась на мелкой детали, которая помогла ей прийти в себя. Она вдруг поняла, что вид почерневших ногтей кажется ей знакомым.
— Ты плохо помыл руки, — сказала Кестрель.
Он посмотрел на свою руку и наконец отпустил карту. Бумага тут же начала скручиваться.
— Ах, это. — Он потер ногти подушечкой большого пальца. — Еще долго не сойдет.
Он покосился на кинжал, висевший на бедре у Кестрель, но тут же отвел взгляд, возможно, вспомнив о битве.
— Эта неудача может привести к проигрышу в войне? — спросила Кестрель.
— Кто знает.
— Скольких ты убил?
Он пожал плечами. Видимо, не считал.
— Тебя это не тревожит?
Он встретился с Кестрель взглядом и, помедлив, покачал головой.
— Почему? Тебе нравится убивать?
— Они хотят отнять мою страну.
— Значит, нравится.
— В последнее время — да, пожалуй.
— Почему?
— У меня есть на то причины.
— Это не ответ.
— Ты одна из них, Кестрель. Но я знаю, что ты не хочешь этого слышать. По-моему, ты специально заставляешь меня сказать то, после чего ты уйдешь.
Это заставило ее задуматься. Кестрель вспомнила, как тщательно расправляла простыни на его кровати, чтобы уничтожить следы своего присутствия.
— Я не… — Слова застряли в горле. Кестрель села за стол и уставилась на символ, вырезанный на его поверхности. Знак очередного бога, очевидно. У гэррани их полно. — Я не понимаю, почему так много забыла.
— Тебе давали наркотики. — Его голос зазвенел от непонятного напряжения.
— Но это не все, верно?
Он взял второй стул, но сел чуть поодаль, лицом к восточному окну, в профиль к Кестрель, так что шрама на щеке было не видно. Когда он начал свой рассказ, Кестрель вдруг подумала, что, возможно, ее собеседник тоже чувствует себя расколотым пополам. Может, так бывает со всеми? Вопрос не в том, есть ли у тебя в душе раны, а насколько легко их разглядеть.
Кестрель принялась рассматривать своего спасителя — и тюремщика, виновника всех страданий. А он продолжал говорить, и постепенно она начала вслушиваться. Он рассказывал жуткую историю тихим голосом, почти не делая пауз. Казалось, иногда он даже переставал дышать. Когда речь пошла об атаке валорианцев, Кестрель поняла, что он давно научился винить во всем себя. Это стало неистребимой привычкой, неотделимой частью его характера.
«Из-за тебя я оказалась в тюрьме». — «Да».
Только теперь ей пришло в голову, что он мог взять на себя вину, будучи невиновным. Кестрель подумала, что, кажется, догадывалась об этом еще до того, как он поведал свою кошмарную историю без прикрас. Возможно, она была к нему несправедлива. Кестрель продолжила слушать. Когда он закончил, она не посмела нарушить молчание.
— Может, дело не только в наркотиках, — произнес он наконец. — Тебе просто слишком больно вспоминать. — Он посмотрел на нее, потом отвернулся.
Нет, поняла Кестрель, он боялся не собственной тяжелой памяти о прошлом. Он боялся ее потерянных воспоминаний и не хотел показывать этот страх, чтобы не испугать и ее.
— Я не нарочно забыла, — возразила Кестрель.
Уголок его губ приподнялся. Улыбка была и не фальшивой, и не совсем искренней. Он заговорил легкомысленным тоном, будто они оба стали объектом чьей-то шутки.
— Ну а я не нарочно помню. — Он окончательно повернулся к Кестрель. — Можно я задам тебе один вопрос?
Кестрель задумалась, охваченная сомнениями.
— Никаких сведений я не прошу, — поспешил добавить он. — Мне ничего не нужно. Я хочу понять. Но это совсем не то же самое, что просить об услуге… или об ответном чувстве. — Он замолк, столкнувшись с трудностью: ему хотелось говорить открыто, но даже родной язык порой подводит и искажает первоначальный смысл. — Ты можешь не отвечать.
— Да скажи уже.
— Ты не хотела говорить о том, чего не помнишь. Не задавала вопросов. Отказывалась слушать. Ты… — Он не договорил, но Кестрель мысленно закончила за него: «Злишься? Боишься?» — Ты действительно не хочешь знать? Или… ты не хочешь, чтобы я тебе об этом рассказывал?
— Можно я сперва сама задам вопрос?
Он растерялся:
— Конечно.
— Тогда в тундре ты сказал, что я оказалась в тюрьме из-за тебя.
— Да.
— Почему?
— Почему?..
— Ты выдал меня кому-то?