Поцелуй победителя
Шрифт:
Может быть, Кестрель просто пришла за ответами. Он знал их… или только делал вид. Возможно, это плохая идея. Кестрель вошла в комнату, которая, судя по всему, служила ему спальней. Пусто. Кровать аккуратно заправлена. Только теперь Кестрель заметила, что все окна в покоях закрыты. Воздух в комнате застоялся. Здесь никого не было уже несколько дней. Рука, державшая лампу, затекла. Все тело ныло от усталости. Кестрель поставила лампу на столик, положила рядом ключи. Она коснулась подушки. На ощупь — просто подушка, ничего особенного. Дотронулась до одеяла — совершенно обычное. Кровать как кровать. Как раз то, что ей сейчас нужно. Кестрель отказывалась задумываться над тем, что значит ее поступок. Она улеглась на живот, уткнулась лицом в подушку и почувствовала его запах. Она уже пожалела, что пришла, но сил, чтобы уйти, не осталось. Кестрель словно ощущала его призрачное присутствие. Тень той, кем она когда-то была, уснула, обнявшись с его тенью.
Кестрель проснулась на рассвете, потому что привыкла в тюремном лагере вставать рано. Комнату заливал красивый розоватый свет. Поняв, где находится, она не испытала радости.
«Все дело в привычке», — решила Кестрель. Вот почему она пришла сюда прошлой ночью. Нет никакой загадки, никаких сложных, путаных причин. Все просто. Кестрель привыкла спать рядом с ним в тундре. Ей было холодно, а он ассоциировался с теплом. Привычка — вторая натура. Вот и все. Но в глубине души Кестрель чувствовала себя униженной. На этот раз она не забыла, что ей приснилось. Кестрель заправила кровать. Все выглядело так же, как раньше. Прежде чем уходить, она убедилась, что не оставила никаких следов.
— Ты его сестра, — заявила Кестрель несколько дней спустя.
Сарсин уговорила ее выйти посидеть на лоджии. Солнечный свет придавал коже янтарный оттенок. Тепло пронизывало тело, и Кестрель вдруг поняла, что раны почти перестали болеть, если не считать самых глубоких рубцов. Кинжал в ножнах, закрепленный на поясе, лежал возле бедра.
— Нет, — рассмеялась Сарсин. — И не любовница.
Кестрель нахмурилась в растерянности. Она не понимала, что так насмешило Сарсин и почему та вдруг стала отрицать то, на что не было и намека.
— Ты задала такой же вопрос, когда мы впервые встретились, — объяснила Сарсин. Она подула на горячий чай. — «Сестра или любовница?» Я его кузина.
— Где он?
Сарсин промолчала — судя по ее лицу, она не то чтобы не собиралась отвечать, а просто пыталась подобрать слова. Но, пока длилась пауза, Кестрель вспомнила его пустые покои и решила, что не хочет знать ответ на этот вопрос. Поэтому она поспешила задать новый:
— А почему бы и не любовница?
Сарсин подавилась чаем.
— Кузины порой выходят за кузенов, — добавила Кестрель.
— За Арина? О боги, нет уж. — Сарсин никак не могла прокашляться.
Кестрель подумала, что ей не нравится стремление заводить о нем речь, едва успев сменить тему.
— Я люблю его, — объяснила Сарсин, — но не в этом смысле. Я осталась сиротой в раннем возрасте. Брат матери взял меня к себе. Родители Арина хорошо со мной обходились, а вот сестра недолюбливала. Сам же Арин… — Она стряхнула с пальцев капельки пролитого чая и задумалась. — В детстве он рос очень замкнутым. Любил читать, все время витал в облаках. Он был такой худенький. Иногда мне удавалось вытащить его на улицу, и он щурился на солнце, будто в жизни его не видел. Но все равно шел гулять, просто потому что я попросила.
Когда напали валорианцы, я была за городом, в поместье к югу отсюда, принадлежавшем моим родителям. Мы поехали туда с няней, чтобы забрать некоторые мои вещи, прежде чем дом закроют на зиму. Валорианский генерал — твой отец — сначала захватил город, а поместьями занялся уже потом. Мы попытались закрыться в доме, но ставни сорвали… Не знаю, что стало с моей няней. С тех пор я больше никогда ее не видела. Меня оставили трудиться на ферме. Даже для десятилетнего ребенка там можно найти работу. Потом продали в другое поместье. Уезжать было тяжело, но оставаться рабыней в родном доме было не легче.
Я заставила себя покориться. Не всем это удается. Вот Арин никогда не умел, разве что на короткий срок. Зато меня не секли. Я вела себя послушно и мило, выполняла все, что прикажут, хотя порой то, что меня заставляли делать, было хуже наказания. В конце концов очередной мой владелец перевез меня в город.
Еще до войны — в последний день перед моим отъездом за город — Арин подарил мне засушенный розовый цветок. Формой он напоминал веер. Я вложила его в медальон и села с ним в карету. Потом медальон потерялся, и цветок вместе с ним. Но я до сих пор его помню.
— Зачем ты мне об этом рассказываешь?
Сарсин повернулась к Кестрель, щурясь от яркого солнца.
— Хочу, чтобы ты поняла меня. — Гэррани помолчала. — И его… Ты спросила, где он.
— Мне все равно.
— Он уезжал. И только сегодня вернулся.
Сказав это, Сарсин сразу же ушла. Она явно показывала, что стоит сходить к нему. Прозрачность намека так разозлила Кестрель, что сперва она даже задумываться об этом не хотела. Раздражение нарастало, закрывая собой все. Если бы Сарсин вложила ей в руку тот самый засушенный цветок, Кестрель с удовольствием раскрошила бы его и развеяла розовую пыль. Сейчас она чувствовала себя точно так же, как на рассвете, когда проснулась в его пустой постели. В конце концов, именно злость заставила Кестрель встать и выйти в сад на крыше.
Она шла через коридор, ведущий от его лоджии в одну из комнат, когда из глубины покоев донесся приглушенный стук шагов. Раздался металлический грохот, затем еще какие-то звуки, едва слышные. Наконец наступила тишина. Потом тишина приобрела иную окраску, словно идея переросла в план, а затем стала решением. Снова раздались шаги, но теперь — навстречу Кестрель.
Сердце застучало чаще. Она застыла как вкопанная, цепляясь за собственную злость… Но это чувство растворилось, когда ее спаситель возник на пороге комнаты. Кестрель не ожидала увидеть его таким. Без сапог, в полурасстегнутой куртке, в пыли, с щетиной на подбородке, рассеченной белой линией шрама.
Он вздрогнул и уставился на нее. Потом уголки его губ приподнялись. Улыбка была милой и совсем не сочеталась с тем, что чувствовала Кестрель. Поразительно, какие разные чувства могут испытывать два человека, находящиеся в одной комнате. Но, задумавшись об этом, Кестрель поняла, что не смогла бы теперь сказать, что именно ощущает.
На его коже виднелись бурые следы. Кестрель решила сосредоточиться на том, что видела, — так проще разобраться. Она вспомнила металлический грохот, раздавшийся в глубине покоев. Воевал, значит.