Почти последняя любовь
Шрифт:
…А он нежно шептал, что она его, что больше никто не нужен. Приглашал вместе поехать в Крым. До конца августа. Тамара возражала: что она скажет родителям. Но они придумали. Придумали первую студенческую практику: сбор винограда, хлопка или табака – все равно чего… Лишь бы вместе.
Через две недели Георгий купил билеты и забрал из дома отложенные деньги. Все, что заработал на прошлогодней летней стройке. Прикинул, что должно хватить. С этих денег он купил себе только электробритву «Харьков» за 22 рубля. До сих пор на шкафу стояла коричневая коробка с картинкой центральной площади и гигантских елок. Полчемодана занимали презервативы. Ведь вчера у них это случилось. Впервые для Тамары. И теперь впереди – купания, фрукты и страстные ночи…
В Симферополь приехали в половину второго. От жары в поезде кружилась голова. Соседи по купе называли их молодоженами. В открытое окно, на огромной скорости, залетал плотный южный воздух. И дразнило море своей издалека узкой полосой.
Квас, который купили в Джанкое, – давно выпили, а вода закончилась ночью. И чай, в звенящих подстаканниках с черным шоколадом «Гвардейский»…
Знойный троллейбус № 51, идущий прямиком на набережную Алушты, ушел из-под носа. Прямо из-под «Карты курортников Крыма». И они сели на № 52, по дороге решая куда ехать – в Ялту или Алушту. Полтора часа вагон качало как пароход. Дорога была пустой, чистой и просторной. Только шиковали две «Волги» да мужичок с телегой.
– Томчик, смотри – море!
Море спокойно смотрело на них разными глазами. Оно видело такие истории тысячи раз. И уже утратило
Пахло полднем и вяленой рыбой. Кипарисы подпирали носом глубокое небо. Сосны были похожими на флаги. Тамара с Георгием, держась за руки, строили планы.
– Вот приедем, снимем комнату у хозяйки и сразу купаться. А вечером я покажу тебе Кастель, Аю-Даг. А потом я буду любить тебя. Очень нежно. Не бойся…
У Георгия серые глаза наполнялись чем-то голубым.
А Тамара очень боялась.
На маленьком вокзале, больше похожем на деревенскую хату, сидели уставшие отъезжающие. Везде пестрели таблички «Сдаю комнату». В квадратных палисадниках цвели закаленные розы и алели подвязанные помидоры. Крепилась картошка, и прятались под листья колючие огурцы. Потрескавшаяся земля ждала дождя.
Они выбрали аккуратный дворик с низким узким заборчиком, обвитым глицинией. Во дворе сушилось белье и свисала нитка деревянных прищепок.
– Вам нужна комната? – из-за простыней вышла хозяйка. – Молодожены?
Георгий кивнул.
– Проходите, у меня как раз освободилась. Сегодня выехали. Не большая, но в тени реликтового виноградника. Есть стол, стулья, две кровати. Удобства во дворе. Сдаю недорого, три рубля в сутки. Завтрак и ужин – в стоимость. Обедать можно в городе. На конечной симферопольских троллейбусов есть хорошее кафе «Русские пельмени». Это по улице Горького, в самом конце.
Георгий со смущенной Тамарой зашли и осмотрелись. Чисто вымыт пол, свежее белье, полотенца. На столе графин и два граненых стакана. В открытое окно вылезла вязанная крючком тюль и надувалась, как парус. Кудахтали куры. Бросался в глаза чисто выстиранный передник хозяйки.
– Нам подходит, – решил наконец-то Георгий. – Вот деньги за неделю, а там посмотрим.
Хозяйка спрятала в карман деньги и кивнула.
– Завтрак в 7:00. Ужин в 19:00. Так что располагайтесь.
Георгий внес сумки и пошел искать рукомойник, чтобы умыться с дороги. Тамара стояла, не решаясь сесть. Ей было тревожно и очень радостно. Они будут спать в одной постели, а просыпаясь – слушать утро. Завтракать брынзой за одним столом, лежать на пляже, подниматься в горы. Ходить в кино, пить домашнее вино и… Тамара смутилась. Она еще не совсем понимала, что ждет ее ночью…
Во дворе было тихо. Квартиранты успокаивали свой загар. Блуждающий ветер принес аромат цветущей акации. За забором росло роскошное крупное дерево, похожее листьями на мимозу. Тонкие нити розово-белых цветов топырились в разные стороны.
– Ты что, еще не переоделась? – заглянул умытый, счастливый Георгий. – Томчик, ты чего загрустила? Доставай купальник. – У него в руках был кувшин с козьим молоком и булка хлеба.
– Хозяйка нам дала перекусить с дороги. Садись.
Он налил в стаканы молоко и разломал хлеб пополам. Посыпал солью.
Они ели, радуясь, как дети. У нее над губой выросли белые усы, и он их вытер. Из-под сарафана выглядывала ее бледная кожа, а из-под его шортов – загорелая. Тамара, пока он доедал, вытащила купальник и отвернулась, не зная, как к нему подойти. А он перестал жевать.
Она стояла спиной и снимала через голову сарафан. Из-под беленьких трусиков выглядывала круглая попка. Лифчик с широкими шлейками поддерживал аккуратную грудь.
– Отвернись.
Георгий понимал, что действительно нужно отвернуться, иначе он не дотянет до ночи. А сейчас белый день, открытые окна и двери. Люди, жующие арбузы. Нельзя.Ближе к пяти они вышли к морю. Она с корзинкой, он с тонким покрывалом. Мимо жил рынок с маслами, ракушками и бусами. Набережная, нарядная, выбеленная солнцем и солью. Белые лавочки в тени магнолий и священного горького миндаля. Черные спины и руки. Солнце, небо без единого облачка, и море, гладкое как зеркало. Они выбрали место у самой воды, расстелили покрывало и вбежали в воду.
– Том, плывешь?
– Ты плыви, я буду на тебя смотреть…
Тамара легла на спину и смотрела вверх. Георгий был уже далеко. Шарахались медузы и мелкая пугливая рыбешка. Визжали дети, плескаясь по колено…
Они потом долго отдыхали не шевелясь. На горячих гладких камнях. Мимо проходили продавцы пахлавы и пирожков.
– Тебе хорошо?
– Как никогда…
– Я тебя люблю…
Чуть выше пляжа шелестела эфедра с красными точками, издали похожими на ягоды. Ее ломкие ветки с трудом удерживали семена в красных коробочках. Пахло можжевельником. И наконец-то упало солнце в море. Зашипела уставшая, перегревшаяся вода. Остывающие камни стали поддерживать температуру за счет лежащих. Опустели пирсы…
…Ночью поднялся ветер. Пришлось закрыть окно и сдвинуть вместе кровати. Тамара разделась сама и легла под простыни. Георгий стоял на пороге, с влажными волосами после душа. Плотно закрыл за собой дверь. Снял шорты, под которыми стоял огромный член. Тамара не могла отвести глаз. Как под гипнозом. Крупная красная головка оголилась. Крайней плоти не хватало ее спрятать. Он шагнул к кровати и ее затрясло.
– Тс… Моя маленькая. Это же так сладко. Я все сделаю нежно.
Тамара верила, но расслабиться никак не удавалось. Он отбросил льняную твердую от крахмала простыню и рассматривал ее. Поцеловал в губы. Очень жадно, почти их кусая. Стал обхватывать грудь, – Тамара пискнула, а потом сполз рукой к ее лобку. Она сжала ноги.
– Расставь ножки. Тебе будет приятно.
Он раздвинул в стороны каштановые волосы, поискал вход, проехавшись по клитору, и вошел во влагалище одним пальцем. Было больно. Даже очень. Ее влагу он принял за готовность и резко перевернулся. Лег на бок, повернув ее к себе спиной.
– Подними немножко ножку, я сейчас – …Тамара напрягла спину. Георгий направил еле сдерживающийся член между маленькими губками и резко надавил. Он немного вошел в тугую, узкую вагину и остановился. Тамара вскрикнула. Его было так много, что казалось, все сейчас разорвется. А он входил глубже. Как же было ему приятно! Тесно. Горячо. А потом вошел до конца. Весь. Тамара, напряженная, уже не сдерживала слез, пока он, держа ее руки, двигался. Скользил, чувствуя бугристые мышцы. Они дразнили его красивую уздечку, массировали напряженную головку. Это выдержать не было больше сил, и он стал кончать, изливаясь мощными толчками. Семя брызгало, не помещаясь в презервативе. Капало на ее подрумяненные бедра густой молочной жидкостью. А он целовал ее волосы, шумно дышал носом и благодарил.
И Тамара поняла. Вот как она может его удержать. Вот в чем ее женская сила. Ей только нужно этому научиться.
С этой ночи жара не заканчивалась днем. Она продолжалась каждую ночь. По нескольку раз. Георгий не мог остановиться. Только видел ее плоский животик, тут же начинал возбуждаться… И Тамаре вскоре стало больно ходить.Алушта, окруженная с трех сторон горами, проснулась рано. Обветренная за ночь, облизывала сухие губы. Уютные домики с черепичными крышами остыли и дышали морем. Разлогие старые чинары кряхтели в городском парке. Диоритовая дача «Голубка», заваленная книгами, превратившись в библиотеку, была горда. Набережная, построенная купцом Стахеевым, сохранилась почти полностью. Открыл цветы гранат, посматривая с любовью на свои зеленые плоды. И башня крепости Алустон возвышалась на холме.
Георгий проснулся первым и смотрел, как по-детски, положив ладошки под голову, спала Тамара. Он отдохнул и был полон сил. Вышел в трусах во двор, где поливала цветы хозяйка.
– Доброе утро. Как спалось?
Она поднесла руку к белому платку, прикрыв глаза от солнца. Посмотрела внимательными глазами.
– Здравствуйте. Очень хорошо.
Розовая текома ждала воду из лейки. Из-за забора смотрела кружевная скумпия и куст лаврового листа. Из летней кухни сытно пахло
– Завтрак на столе. Жена проснулась?
Георгию было приятно слышать слово «жена». И чувствовать себя самым главным. Быть в ответе.
– Еще нежится. Сейчас придем.
Тамара медленно встала. Как бы проверяя целостность себя. Внутри неприятно жгло. И ощущалось при каждом шаге. Но утро, розовощекое, пахнущее сырниками и сметаной, бризом и магнолией, перетянуло внимание на себя. При мысли о Георгии из сердца вытекла вся кровь и стала щекотно растекаться по груди. И она осознала, насколько она влюблена.
– Проснулась, дорогая? – Гоша подошел и поцеловал, легонько шлепнув по попе. – Собирайся завтракать и на пляж…
Тянулись беззаботные дни. Без быта и суеты. Через пару дней начался шторм. Нервно закричали чайки, раздирая крылья в разные стороны. Словно хотели их вовсе от себя оторвать. Волна, больно ударяясь об пирс, разбивалась пополам. Одна часть падала назад, в море, вторая, мертвая, обрушивалась на набережную. Белые скамейки были обкатаны водой с головы до пят. Неприветливые, смурные горы. Люди, обходящие пляж стороной. Георгий попросил у хозяйки одеяло и, укутав Тому, занимался с ней любовью.
Прожив неделю в Алуште, объездив все ее окрестности, решили ехать дальше.
Два месяца они жили как муж и жена. Снимали комнаты, номера в гостиницах, жили на катере и просто на песке. Они путешествовали по всему жаркому берегу. Симферополь, Алушта, Ялта, Алупка, Форос, Балаклава, Николаевка, Евпатория. В каждом городе останавливались на неделю или на день, и ехали дальше. И не заметили, как закончился мягкий август, и запахло сентябрем. Тамара была смуглая, как цыганка. Георгий, возмужавший, окрепший, тосковал по работе. В Крыму неожиданно задождило.
В отношениях тоже стало по-осеннему тоскливо. И они стали собираться домой…Осень паутинки развевает,
В небе стаи будто корабли —
Птицы, птицы к югу улетают,
Исчезая в розовой дали.
Сердцу трудно, сердцу горько очень
Слышать шум прощального крыла.
Нынче от меня не просто осень —
От меня любовь моя ушла…
За пляжем поднималась высокая сухая трава. Солнце купалось в вечернем прибое, и красная вода с шумом выкатывалась на холодный песок. Сероватое сентябрьское небо ползло на локтях. И пару дней как зацвел поздний крокус Палласа.
Они сидели в единственных теплых свитерах и мерзли. Георгий, вытянув спортивные ноги пятками к морю, качал Тому на коленях. Она прятала руки в рукава и обнимала его за шею.
– Том, нужно собираться. Засиделись мы в Крыму. У твоих уже перепуганные голоса по телефону.
Он протяжно вздохнул. Пока они тут любовь сочиняют, идет стройка века…
Тамара боялась спросить, что будет дальше. Она глотала свои сомнения и страхи. Холодная луна блеяла слабым голосом, как овечка. Ветер пробирал до костей.
– Я уже купил билеты. Завтра вечером поезд. Что молчишь?
– А как же мы? Что теперь будет с нами?
Тамара случайно проговорила то, что уже давно бередило душу. Сказала и пожалела. Готова была проглотить свой язык. Потому что Георгий изменился в лице.
– Тебе нужно учиться, догонять пропущенное. Ведь только первый курс. А мне устраиваться на работу. – Он промолчал, что одно очень важное предложение уже пропустил…
И больше ничего. Ни намеков, ни планов на завтра. Ни надежд на семью. А Тамара была уверена. Она думала, что такая смелая поездка означает только будущую свадьбу. Она даже мечтала о беременности. Но он был очень осторожен, и месячные начинались вовремя.
Он уже насытился. Отдыхом, морем, Тамарой…
В Киеве было холодно. И темно. Моросил дождь, и плотно ложились тучи. В летних ветровках было, как совсем голышом. Босоножки сразу напитались из луж. И было страшно возвращаться домой…
Стояли носильщики, предлагалось такси, но уже закончились деньги. Георгий молча нес рюкзаки и чемоданы. На огромных часах стрелки, понурив голову, покорно плелись друг за другом. Над перроном – купола зонтов и везде озябшие паровозы. Тамара с вокзала поехала на метро объясняться с родными, не подозревая, что это их последняя встреча. Почти… Он больше к ней не пришел…1994 год. Прага. Медицинская конференция
Ему уже было хорошо за сорок. Он давно занимал высокую должность, всерьез занимался наукой и писал книги. Он уже построил огромный дом за городом, упирающийся окнами в лес. С розарием, плетеной беседкой, бассейном. Дом окружал идеально подстриженный газон, среди которого возвышались модные альпийские горки. Цвел древовидный пион, миллионы лилий и редкий алый клематис… И объездил полмира…
На конференции в Праге они столкнулись в позолоченном холле гостиницы. И сразу узнали друг друга. Тамара, чуть пополневшая, с сеткой мелких морщинок вокруг глаз, еще очень и очень хороша, опять нежно покраснела. Смотрела на когда-то любимое лицо и молчала. И в этом молчании было все: первые, полностью сломанные чувства, отчаяние, тоска по юности. По тому, что никогда нельзя повторить. Она была замужем, родила двоих детей и тоже успешно занималась медициной.
В холле сразу запахло крымскими акациями, воблой, безумием. Они смотрели в глаза, и юность поднималась во весь рост. Такая же ветреная и бесшабашная. Соблазнительно подмигивала счастливым глазом.
Вечером, в старом пражском кафе, всплывали воспоминания. Такие радостные, умытые белой пеной и надеждами. Тамара рассказывала о своих достижениях, а Георгий о своей гордости за нее. А потом все случилось снова. Само собой. Как будто так было им предписано. Предречено. Они стояли в темном номере, не зажигая свет. Вспоминали на ощупь тела друг друга. Тамара беззвучно плакала и целовала его шею. Такая же легкая, как когда-то. Он узнавал и нет линию ее бедра и располневший, после родов, животик. И входил так же мощно, как тогда…
У них были только три дня. Три дня счастья.
А в Киеве он долго не отвечал на ее звонки. А когда, наконец-то, ответил, сухо отрезал:
– Тамара, я занят. У тебя семья. Ничего вернуть нельзя. И не звони мне больше.
Она стойко страдала. Терпела. Но один раз не выдержала и набрала домашний. Трубку взяла жена. На той стороне молчали.
– Говорите, вас не слышно. Але…
Таня не понимала, какое это счастье, что в трубке так тихо. Да и Георгий никогда не тревожил ее своей второй жизнью. Но она все знала. Всегда… С первого дня их счастливой семейной жизни. Но ее любовь была сильнее всех измен…
Остатки зимы. 2010 год. Киев
Это было вчера: стон.
На полу кое-как плед.
Так назойливо твой телефон.
И ты снова включил свет.
Две руки – электрический ток.
И опять я целую шаг.
Ты ушел. По-другому не мог.
Я ушла от тебя кое-как.
Это было вчера: миг.
За окном спохватилась луна.
Эхом в комнате мой крик.
Ты стоишь у двери. Я одна…
– Привет. Не разбудила?
– Я читал…
– Любимый, я хочу остановиться…
В трубку вошла напряженная пауза. А потом стало слышно, как он думает.
– Не продолжай. Я не могу тебя отпустить…
Да она и не собиралась уходить. Ей просто было его катастрофически мало. И она, по-своему, пыталась об этом сказать. Ей было очень больно быть запасной. Второй. Или третьей… Ей так хотелось быть главной… Единственной…
Села плакать. Сидя не плакалось. Решила походить. Болели ноги. А потом, как безумная, рыдала в душе. С водой ушла боль…