Подари мне себя до боли
Шрифт:
— Очень! Это потрясающе! — Соня смотрела, как под чёрным куполом неба пылает огнями и поёт сиренами мегаполис.
— Дарю!
— Спасибо, — машинально ответила Соня.
— Только с одним условием…
— Каким? — она обернулась.
— Это секретное место, никто не должен о нем знать. Только я. И теперь ещё ты знаешь.
Он подошёл ближе, встал сзади. Губы его почти касались Сониного затылка. Когда он снова заговорил, его горячее дыхание обожгло кожу головы.
— Подарки не передаривают, Соня. Если ты понимаешь,
Да, да конечно. Интересно, какая по счету Соня дурочка, из тех, кому он втирал эти сказки?
Скольких сюда привозил? Скольким это «подарил»? Секретный секрет, никому и никогда, ты первая, теперь это наше место… Ну, ладно, про «наше место» это Соня загнула. Такого он не говорил. Но, всё-таки, неужели она и правда выглядит такой наивной дурой, на уши которой можно бессовестно вешать эту лапшу?
Что-то она разошлась…
Когда-нибудь, когда Соня перестанет трепетать перед ним, теряя дар речи, станет смелее, она скажет ему что-нибудь типа… вроде…
Ничего умного в голову не шло. Кроме…
— Подарки можно и вернуть…
Макс сделал шаг, обходя Соню сбоку. Смерил ее одним из своих странных, тяжёлых взглядов, явно хотел что-то ответить, но его сбил телефонный звонок из внутреннего кармана куртки.
Он выругался, взглянув на экран.
— Дрын, если хуйня-вопрос ты завтра вернёшься в банк кофе разносить, — сказал Моронский и надолго замолчал.
— В общем, меня детали мало интересуют, — снова заговорил он, — Мне нужно, чтобы вы решили вопрос с ментами сами. Не разрулите, завтра — весь персонал пойдёт на улицу раздавать рекламки возле Макдака.
Он нажал отбой. Ещё раз витиевато выругался.
— Ну ни хрена не могут! Стоило оставить их на сутки…
Соня хотела спросить, что случилась, уже рот открыла, но Макс поднял ладонь, жестом останавливая ее. Слова зависли на языке. Он снова поднёс телефон к уху.
— Приветствую, Сергей Семенович. Извиняюсь за поздний звонок, — Макс глянул на циферблат часов, — да, дела неплохо в целом — продолжил он после паузы, — как раз по этому поводу звоню. У меня в Ришелье ваши гвардейцы решили в мушкетеров поиграть. Выпили, закусили. Отказались платить. Устроили пальбу. Все в духе Дюма…. Да. Полчаса назад. Там у меня наряд уже работает. Собственно, это и есть главная проблема.
Он опять замолчал. Отошёл на пару шагов. Соня любовалась им украдкой. Высокий, статный. В чёрной коже. Каждое его движение, каждое слово выдавали в нем человека сильного, властного, умного, мгновенно принимающего решения.
Он слушал что-то в телефоне и тоже разглядывал Соню. Медленно поднимал взгляд снизу вверх, скользил по ногам, будто просвечивал насквозь одежду, ощупывал силуэт девушки. Когда он поднял взгляд выше, задержался на ее лице, Соня опустила голову и уставилась на кроссовки. Невозможно было выдерживать его пристальный взгляд дольше нескольких
— Да, спасибо, — услышала она голос Моронского снова, — я знал, что мы поймём друг друга. Единственная просьба… мне не нужна огласка. Можно сделать это так, чтобы ни мое имя ни мой ресторан не фигурировали? Даже не упоминались!
Он опять замолчал. Походил. Сунул руку в задний карман. Достал чёрную плоскую коробочку, зубами вытянул из неё сигарету.
— Спасибо, не сомневаюсь. Доброй ночи.
Он облокотился на байк, подкурил, глубоко затянулся сразу шумно выдохнул.
— Проблемы? — тихо пискнула Соня.
Он коротко мотнул головой, сжал челюсть.
— Не важно. Иди сюда, — твёрдо, властно сказал Макс.
Соня поежилась. Но подошла. А был выбор?
Зажав сигарету в зубах, Моронский поднырнул руками ей под край футболки и по-хозяйски начал там шарить. Скользнул за спину, ловко расстегнул лифчик, грубо смял грудь ладонями. Одну руку вытащил, чтобы перехватить пальцами сигарету. Другой продолжил рыскать за пазухой у Сони. Грубо, дерзко, как у продажной девки.
И Соне бы задуматься, почему ей это нравится, но…
— Почему «Ришелье»? — спросила она, чувствуя, как сознание ускользает. Может, если говорить о чём-то интеллектуальном, оно как-то замедлит своё бегство?
— В детстве запоем читал. — Макс бросил сигарету и затоптал. Юркнул пальцами за пояс ее джинсов, провёл вдоль, забираясь глубже. — Уже тогда он казался мне самым адекватным из всех персонажей. Государственник, которому всю жизнь мотали нервы четыре алкоголика, дегенерат в короне и три проститутки, — все это он сказал, расстёгивая на Соне штаны и стягивая их с бёдер. Вместе с трусами.
— Он всю жизнь безответно любил Анну! — выдохнула Соня, когда Моронский резко развернул ее и нагнул над корпусом байка.
— Единственный его минус! — он покрыл поцелуями ее ягодицы.
А потом Соня услышала, как вжикнула молния на брюках Макса. Тяжёлая лапа Моронского опустилась Соне на поясницу и придавила к холодной коже сидения. Лапа скомкала край толстовки и футболки и одним движением задрала их до лопаток. Пятерня медленно поползла вниз вдоль голой Сониной спины туда, где она расходилась. Джинсы съехали до колен.
Она обязательно бы спросила себя, почему ведёт себя так, почему позволяет ему вести себя так с собой. Если бы не большой палец Моронского, проникший между ее складками, размазывающий обильно проступившую влагу.
— Люто мокрая Соня, — шепнул он, наклонившись к Сониному уху, — очень хорошо тебя понимаю. — Он прикусил мочку ее уха. — Тоже хочу тебя люто!
Она почувствовала у самого входа горячую, гладкую головку. Макс медленно водил ею вверх-вниз по губам, скользя от клитора до попки и обратно, с каждым движением усиливая нажим. Соня заерзала в нетерпении. Макс несколько раз пошлепал ее по попе членом, снова скользнул к входу.