Подарок Тартини
Шрифт:
– Какая красивая! – полушёпотом восхитилась Дарья, боясь шевельнуться, чтобы не спугнуть её. – Откуда она взялась здесь, среди снега и мороза?
– Это профессор Зигмунд Шмаль, - покосился на бабочку Гипнос, - исследователь мира сновидений и создатель нескольких теорий сна. Ни одна из них, правда, не является верной. Этот основатель тревожащей меня ассоциации - Рональд Риперт - научил его «заказывать» сны, и теперь он преследует меня, чтобы проникнуть в сущность моего Царства. Что-то у него там не получилось, и сейчас он спит, созерцая себя в образе бабочки, которой, однако, не мешает слышать и запоминать наш разговор.
– Какой нахальный молодой человек! – произнесла бабочка голосом
Дарья с трудом сдержала смех, и снова услышала в своей голове отчётливо звучащие слова. Она взглянула на Гипноса, увидела, что губы его бездвижны, и догадалась, что подобному способу тот отдаёт предпочтение для сокрытия от профессора их разговора.
– Профессор лишь догадывается, но ещё не уверен, с кем он сейчас говорит, - сообщил ей Гипнос, - ведь именно во мне кроется разгадка всех его многолетних трудов. Ты можешь взять его себе в компаньоны, когда будешь бродить по моим владениям одна: хотя его теории по большей части далеки от истины, всё же мир сна знаком ему гораздо больше, чем другим людям. Учёный!
– Профессор, - присела перед насекомым Дарья, - но почему именно бабочка?
– Я ещё не решил, кем хочу быть в своих снах, и пока нахожусь в процессе поиска. Надо отметить, что воображение в моём возрасте уже не столь изощрённое. Бабочка получилась случайно – перед сном я перечитывал трактат китайского мудреца Джуан Цзы, которому однажды приснилось, что был он красивой бабочкой, легко и непринуждённо порхавшей над цветами. В своём трактате Джуан Цзы размышляет после пробуждения – кто же он на самом деле? Джуан Цзы, которому снилось, что он – красивая бабочка? Или он – бабочка, которой сейчас снится, что она – Джуан Цзы? Видимо, эмоциональная память переняла этот образ, как оказавший на меня наиболее сильное впечатление.
– Профессор неугомонен, - предупредил её Гипнос, - в будущем это поможет скрасить твоё одиночество.
– Забавно, молодой человек, - бабочка решительно развернула в его сторону свои усики, - кажется, Вам известно гораздо больше, чем мне.
– Всему своё время, профессор, - почтительно поклонился Гипнос, и вдруг задорный огонёк сверкнул в его глазах, он схватил Дарья за руку и вместе с ней шагнул из окна.
– Мы сбежали от него! – разнёсся над замёрзшим городом его ликующий крик.
Закон гравитации не сработал и молодые люди не упали на землю. Они остановились где-то между, и Дарья со страхом смотрела вниз – смертельным казалось ей расстояние до чернеющих внизу сугробов.
– Самые сладкие сны – это полёты. Люди жаждут этих сновидений, и просыпаются всегда с сожалением, - Гипнос неожиданно отпустил руку девушки, взмыл ввысь и затерялся среди облаков.
Дарья осталась одна, но так как она не падала, то страх вскоре сменился любопытством. Она вспомнила, как своих детских снах головокружительно кувыркалась под потолком, на её пути рушились стены, и она, почувствовав свободу и власть над телом, стремглав уносилась в голубое небо. С возрастом фигуры высшего пилотажа давались уже с трудом. Она осторожно шевельнула руками, и заметила, что фонарь у дороги чуть переместился. Она ощутила в себе возможность двигаться, но выходило это у неё как-то неуклюже, не как во сне. Как только она почувствовала неуверенность, страх вернулся к ней, и она понеслась вниз с криком ужаса.
Этюд 2. Сон Отто Леви.
– Скучаете ли Вы по Германии, Отто? – вежливо поинтересовался новый американский друг теперь уже мистера Леви.
Учёный замедлил шаг и внимательно взглянул на своего коллегу.
– Мне казалось, Вас больше интересуют мои исследования в медицине и психологии. Тоска по родине – удел мечтателей и романтиков, а я не из их породы. Я не думаю о Германии: мне приходится много работать здесь, в США.
– Всё ищите доказательства теории химической трансмиссии нервного импульса? – не без весёлого огонька в глазах спросил собеседник.
– Смейтесь, смейтесь! – обречённо махнул рукой Леви. – Мне известно только одно: возможно, нервные импульсы в организме передаются электрической волной. А, возможно, нет. Это спор семнадцатилетней давности.
– Дорогой Отто! – проникновенно пожал ему руки друг, давая понять, что их прогулка подходит к завершению. – Вы знаете, что лично у меня Вы пользуетесь огромным уважением. Но доказательства, доказательства! Ими Вы могли бы обессмертить своё имя в науке.
– Спасибо, - еле усмехнулся Отто, - за прогулку. Завтра Пасхальное воскресенье. Я буду очень рад увидеться с Вами у нашего общего знакомого мистера R. Только, ради Бога, не заводите при нём разговоров о нервных импульсах: ему становится ужасно скучно, когда он слышит незнакомые слова.
Они тепло расстались, и Леви вернулся в свой дом-лабораторию. «Доказательства, доказательства!
– бормотал он, развив в себе привычку постоянно думать над своей гипотезой о химической трансмиссии. Со временем эта идея ушла в его сознании на второй план, и стала самым худшим соседом, с которым не видишься и не общаешься, но который вечным стуком в стенку напоминает о своём существовании. – Проклятье! Где же мне взять доказательства?»
Прогулка утомила его, и он решил лечь спать раньше обыкновенного. Около полуночи что-то разбудило его, что-то очень важное. Он сделал над собой усилие, повернулся к свету и, нащупав под рукой обрывок тонкой бумаги, набросал на нём несколько заметок.
Но по утру, как ни старался, Отто не смог расшифровать свои каракули. В окна уже вовсю светило солнце, а его всё никак не покидало ощущение, что этой ночью он записал что-то очень важное. Забыв о приглашении мистера R., он весь день просидел над непонятными записями. Настало время для сна, но очень уж не хотелось ложиться спать неудовлетворённым. Только глубокой ночью, не в силах совладать больше с приступами зевоты, Леви разрешил себе прилечь. Он стал медленно погружаться в сон, увидел свою лабораторию, лягушачье сердце, приготовленное для каких-то экспериментов… - неожиданно оно стало медленно увеличиваться, позволяя Леви в деталях фиксировать взглядом малейшие изменения, происходящие внутри. Стоило ему пожелать, и он сам оказался там, и теперь мог наблюдать все процессы из самого сердца несчастной твари. Дальше он увидел то, что больше не могло удерживать его в постели. Он немедленно поднялся, пошёл в лабораторию, и на лягушачьем сердце поставил эксперимент, увиденный им во сне.
Когда на следующий день к нему заглянул обеспокоенный его отсутствием на празднике американский коллега, он застал Отто лежащим в кресле, утомлённым, но с блестящими от радости глазами.
– Отто, Вы забыли вчера приобщиться к воскресшему Христу. Мистер R. недоумевал.
– Зато Христос не забыл приобщиться ко мне, - устало улыбнулся Леви, - там, на столе, посмотри.
Прибывший с любопытством повернулся к столу. На нём в беспорядке были разбросаны какие-то бумаги, но среди них заметно выделялась та, на которую указывал учёный. Неровным почерком выведенная надпись завладела пристальным вниманием посетителя. Но Отто уже не увидел выражения его лица после ознакомления с основой теории химической трансмиссии нервного импульса, потому что крепко спал, теперь уже без снов, освободившись от идеи, которая жила в нём целых семнадцать лет, и которую он вынужден был постоянно подпитывать, чтобы этой ночью она, наконец, покинула его.