Подгоряне
Шрифт:
мы собираемся отобедать у нее, метнулась с графинчиком к погребу.
Наполнившись холодным вином, графинчик этот сейчас же запотел, окинулся
слезой, заигравшей на солнце. Ловко прихватив его за ледяное горлышко своею
единственной проворной рукой, бадя Василе стал разливать белое, с золотистым
оттенком вино по стаканам. Разливая, рассказывал, как он его делал, где, на
каком склоне горы находится его небольшой виноградник, каким был прошлый
год - благоприятным для винограда или нет, как созревал урожай. Заметив, что
первый стакан уже опорожнен, а бадя Василе не спеша продолжает свое
повествование, Аника выхватила из рук мужа графин.
– Монаха и то нельзя долго удерживать в гостях. А то заскучает и
полезет к хозяйке на печку!
– заметила она.
В переводе на простой человеческий язык это означало: нечего болтать й
держать стаканы пустыми.
Теперь Аника наполняла их сама. Вино солнечно сверкало, шипело и
пузырилось, как шампанское, тонкого стекла высокие стаканы тоже покрывались
бисеринками влаги. Следя за тем, чтобы посудины наши не пустовали, хозяйка
жаловалась на мужа:
– И талоны у него на бесплатный проезд есть, да разве моего муженька
сдвинешь с места! До сих пор не собрался проведать сыновей в Донбассе!..
– Служба, Аника, у меня такая, не отпускает, - слабо защищался Василе.
– Плюнул бы ты на эту службу аль привязал ее к забору! Другие ездят.
Одних спекулянтов развелась пропасть. Носятся черт знает куда... Только ты
сидишь, как наседка на яйцах!
– Объясняю тебе толком. Почта есть почта, ее не оставишь и не
привяжешь к забору. День, ночь, стужа, слякоть, а почта должна работать.
– Сама бы поехала к сынкам, да вот связалась с этим проклятым ковром.
Мужа почта, а меня он, ковер, не пускает...
Аника нередко сетовала на то, что многие в ее родном селе живут по
старинке, чураются всего нового, а сама не могла изменить прежним привычкам.
Держала овец, стригла их, пряла шерстяные нитки, устанавливала в избе
ткацкий станок, ткала на нем ковры. Из шести сыновей, которых она рожала
очередями (сперва - трех подряд, затем, после небольшой передышки, еще
трех), в родительском доме остался один лишь мальчик школьного возраста.
Остальные поженились, отделились, разлетелись по белу свету. Дочерей у Аники
не было. Но Аника продолжает ткать ковры. Каждый год ткет.
Бадя Василе не забывает похваливать женино рукоделье. Он вообще все
хвалит у себя. Хвалит дом, телевизор в доме. Хвалит трех гусынь с выводками
пушистых гусят, которые с жадностью набрасываются на свежий осот или
молочай, вытряхнутый из мешка. Хвалит свой острый топор, может сорваться с
места, выскочить куда-то и вернуться с плотничьим топориком. Хваля,
перескакивает с одного предмета на другой. Потом вдруг задумается. И я вижу,
что он силится что-то припомнить; не замечая того, мучает в руке кусочек
мамалыги.
– К бензину меня теперь и калачом не заманишь! - встрепенувшись,
решительно объявляет он.
– Правда, с ликвидацией района ездить за почтой
стало далековато. Но к бензину не вернусь ни за какие деньги!
А ведь когда-то он вовсю расхваливал свою работу и на бензозаправке.
Там он сидел на одном и том же месте круглый год, зимою и летом. Туда
подъезжали грузовики и тракторы. Бадя Василе отпускал им бензин и солярку.
Зарплата у него была постоянной во все времена года. Чем не житье! Работенка
что надо!.. Однако с каких-то пор у заправщика стала кружиться голова.
Доктора сказали баде Василе, чтобы поскорее убрался подальше от бензина и
солярки. Получив на фронте контузию, бадя Василе долго мучился головной
болью. В конце концов боль эта прекратилась, но бензиновые пары вновь
возбудили ее.
– И я опять вернулся на почту, - рассказывал сосед.
– На кой черт мне
бензин и солярка! Не приведи господи иметь с ними дело! Возле той
заправочной и трава не растет. Не поверишь - у меня даже борода начала
редеть, волосы на голове стали выпадать. Еще немного - и облысел бы совсем,
как та площадка у бензохранилища. Ходил бы с голым, как у Вырлана, черепом.
Ей-богу!
Подобно ребенку, бадя Василе, похоже, верит в то, о чем говорит, забыв,
что и голова, и подбородок у него обросли дикой густой волосней. Особенно
борода выделялась, была точь-в-точь как черный войлок. Именно непомерная
густота волос на голове и на подбородке бади Василе дала моему дедушке повод
прозвать соседа Арапом. Такому человеку вряд ли стоит опасаться того, что
облысеет; эта беда будет обходить его стороной до самого смертного часа.
Что бы ни хвалил бадя Василе, он хвалил совершенно искренне, с
наивностью ребенка, несокрушимо убежденного в том, что является обладателем
самой лучшей игрушки на свете, что ни у кого таких игрушек нет и быть не
может. Исключительное жизнелюбие руководило этим чернобородым мужиком. И
каким счастливым должен быть человек, которому почти все нравилось в жизни
на грешной нашей земле! Он был доволен, и доволен сполна тем, что имел, тем,
чего достиг в жизни, тем, что сделал своей единственной рукой.