Подлеморье. Книга 1
Шрифт:
«Моя рыба! Мой промысел!» — поет душа, позабыв про «Ку-ку».
Омулей понатыкалось в сети тьма-тьмущая. Проворны девичьи руки, сноровисты, привычны, да еще вдобавок страх хлестко подгоняет их.
Подтянут немного за обе тетевы да через борт в лодку вывалят всю массу рыбы. Весело смотреть, как плещется серебристый красавец омуль.
Вдруг до слуха Матвея донесся глухой шум.
«Ку-ку» идет!» — словно огнем обожгло рыбака.
— Девки, тяните с рыбой! — крикнул Матвей.
Вскоре подошел хвост сетей с небольшой крестовиной маяка. Луша с Парашей проворно
— Облейте дужки водой!
Матвей направил лодку прямо на берег Безымянки.
— О господи, помоги удрать!
От страха на лицах рыбачек расплылась желтая бледность.
— Жмите, девки! Не жалейте себя!
А стук раздается все громче и громче. «Ку-ку» где-то совсем рядом, но туман мешает ему обнаружить беглецов.
— Девки, гребитесь путем!
Матвей изо всех сил помогает кормовым веслам.
— Жмите, девки, куплю вам на платья! — хрипит Третьяк.
Рыбачкам сладко слышать от отца слово «девки», и они напрягают все силы, чтоб хоть еще раз услышать сказанное отцом без злого окрика это простое слово.
Шипит под носом лодки вода, бурлит от упругих сильных лопастей весел. Но все равно им не уйти от «Ку-ку», если рассеется туман.
Вдруг слева по борту зарябила вода, и в следующий миг налетевшая «ангара» обдала холодком. Заклубился легким ворохом туман, и его быстро подняло вверх.
Матвей Третьяк бросил весло и утер с лица пот. Девушки все еще продолжают грестись. Они тупо смотрят на свои грязные босые ноги и делают свое дело.
— Бросай, кобылье! И-и-и-х! — зло выкрикнул Третьяк.
Огромный «Ку-ку», как злой дракон, несется на всех парах прямо на крохотную лодчонку, которая от богатого улова так погрузилась в воду, что в запасе осталась лишь узенькая полоска верхней доски борта.
Луша с Параней не смотрят на «Ку-ку», черт с ним, с «Ку-ку»! Они позабыли все на свете, впервые увидев слезы на суровом лице отца. Слезы текут обильно, крупными, как у нерпенка, каплями. Наверно, льется все, что накопилось за всю горькую жизнь — наконец, видимо, прорвалась какая-то плотная стена в душе Матвея и выпустила эту неведомую ему жидкость.
«Ку-ку», обдав рыбаков паром и прогорклым дымом, остановился недалеко от лодки. Огромный детина гаркнул с палубы:
— Эй, ты, ворюга!
Матвея этот окрик, словно цыганским бичом, хлестнул вдоль спины.
— Красотки, подгребайтесь! Не то буль-буль со своей калошей! — кричит матрос.
Рыбачки робко подгреблись к фыркающему огнем, дымом и паром чудовищу.
Матвей с ужасом и ненавистью смотрит на «Ку-ку». Людей он не замечает, не видит и не слышит.
Подошел к своему пирсу «Ку-ку». Ему такой уж почет от хозяина! Лозовский построил сторожевику специальный причал. Катер на буксире притащил лодку Третьяка.
— Эй, сволочи, гоните свое корыто к рыбоделу! — гаркнул капитан.
Третьяк как сидел, так и сидит. В последний раз смотрит на свои сети, в которые вложено столько труда всей семьи.
— Кормилицы мои! —
Лодка мягко стукнулась о песок. Параша выскочила прямо в воду и стала подтягивать лодку. То ли до этого, то ли когда соскакивала с лодки, зацепилась юбкой за гвоздь, только не заметила девушка, как разорвала ее выше колен, в самом неудобном месте. О нижнем белье Параша не имеет понятия, а штаны носить грех; оголилось белое девичье тело. Стоявший на борту катера Сердяга громко захохотал, показывая на Парашу.
— Чего ржешь, ирод! — крикнула смуглая бабка, подошла к девушке, шепнула на ухо. Луша со старенькой шубейкой бросилась из лодки и прикрыла сестру.
Матвей поднялся, раскачиваясь словно пьяный, покинул свою хайрюзовку и, прихрамывая, отошел в сторону. Отсюда он смотрел, как складывали в носилки его рыбу и уносили в купеческий амбар. Быстро исчезли куда-то его сети. Его оголенная лодка сиротливо стоит теперь, понуро уткнувшись в песчаный берег Онгоконской губы.
— Вот и все… Ложись и помирай, — тихо прошептал он Магдаулю, пришедшему поглядеть на свой разлюбезный катер, которому он, не щадя себя, дрова колет.
Магдауль удивленно глядит на изможденное черное лицо Третьяка. Вот это вор?! Острая жалость поднялась в душе Магдауля.
— Проси Михаила Леонтича, хороший она купец, отдаст, — посоветовал он Третьяку.
…В летний привал рыбы любит Лозовский проводить время в Онгоконе. И в это утро, радуясь яркому солнцу, посылавшему тепло, он вышел на прогулку. Прибрежная тайга — в самом пышном своем уборе. Ядреный воздух бодрит, поднимает и без того хорошее настроение: удалось Михаилу Леонтичу уговорить госпожу Розальскую поохать на Байкал. Та согласилась путешествовать, но только в окружении подружек. Вот и устроил он пышный банкет, а вечером даже заманил подвыпившую госпожу Розальскую на Елену. Восхищена была Розальская чудесным скалистым островком, уютно укрытым густым лесом.
— Да ведь я читала, что Наполеон был узником острова Святой Елены! — воскликнула красавица.
Лозовский смеялся:
— Да, да, да!
— О, на таком знаменитом острове можно допустить и шалости! — прошептала наконец Розальская.
При воспоминании этом Лозовский довольно ухмыльнулся…
«Совсем забыл! На двенадцать я вызвал к себе Тудыпку… Солнце уже высоко. Который же сейчас час?» — Сунул руку в карман, где обычно хранились часы, а их не оказалось. Михаил Леонтьич остановился.
«Ведь часы-то золотые… «Павел Буре»… Подарок покойной мамаши!..»
В растерянности начал перебирать события вчерашнего вечера. И вспомнил!
После «шалостей» Розальская спросила время, а потом, смеясь, сказала: «Ах, какие прелестные часики! Если любите меня, закиньте их в кусты… Подарите вон тому кедру, как это делают буряты… Жертвоприношение за нашу любовь… «Лозовский в пылу и бросил их под развесистый кедр, у которого…
«Подарок покойной мамаши! Золотые! «Павел Буре»…»
Не замечая народа, Лозовский быстро пошел к берегу, чтоб взять прогулочную лодочку и вернуться к развесистому кедру!