Подвиг ''Тумана''
Шрифт:
– Товарищ комиссар...
– сделал попытку приподняться старшина.
– Я хочу... Я...
– Потом... потом. Лежите спокойно.
– Я хочу рассказать... Это ж я виноват... Я... Было так. Веду огонь из-за камня и вдруг слышу: подходят автомашины. Ну, думаю, туго теперь придется. Что делать? А бочки с горки мне хорошо видать. Потихоньку пополз к ним. И тут мне пуля в спину ударила... Сначала я сгоряча и не почувствовал. Вижу: бочки рядом. С размаху ударил в днище одной ножом. Заструился бензин. Струйка тоненькая, будто из крана бензин льется. Вынул я спички, поджег и ногой оттолкнул бочку. Она покатилась прямо к ящикам. А вот дальше, хоть убей,
Стрельник молча выслушал старшину. Потом встал, несколько раз взволнованно прошелся по кубрику, снова сел. Как ни старался он говорить спокойно, голос выдавал его.
– И ни в чем-то ты не виноват, старшина. Молодец! Спасибо тебе!
– Стрельник наклонился и неловко поцеловал Кочевенко в сухие, горячие губы.
– Ты достоин звания коммуниста! Я первый дам тебе рекомендацию.
Комиссар снова вскочил с разножки и принялся мерить шагами короткое расстояние от койки до двери.
В кубрик, громко цокая подковками ботинок, спустился Саша Пелевин. По яркому румянцу на щеках матроса было видно, что он чем-то взволнован.
– Что стряслось, Пелевин?
– спросил Стрельник.
– Дело, понимаете, деликатное, - замялся матрос.
– Как быть с музыкой на текущий момент, товарищ комиссар?
– С музыкой? О какой музыке вы говорите?
– удивился Стрельник.
– Да про гармошку я. Можно ли сейчас на ней играть?
– Если исправная гармошка, то, конечно, можно, - улыбнулся Стрельник.
– А разве вам не позволяют?
– Я было начал, а Поляков ругается. «Не время, говорит, сейчас музыкой заниматься... Кругом такое творится». И Марченко тоже с ним заодно. А другие матросы против. Поспорили, а решить не можем... Вот я и пришел.
Комиссар подошел к Пелевину:
Песня и стих -
Это бомба и знамя,
И голос певца поднимает класс...
–
Помните, чьи это слова?
– Как же, помню. Маяковского!
– расцвел улыбкой матрос.
– Верно. Песня и музыка никогда никому не мешали - играйте и пойте! С песней веселее воевать!
«ПОСЛЕ БОЯ СЕРДЦЕ ПРОСИТ МУЗЫКИ ВДВОЙНЕ»
На войне, как известно, не бывает выходных дней. На фронте и в воскресенье и в будни - всегда дел по горло. И потому так радостно становится на душе у матроса, когда вдруг нежданно-негаданно выпадает желанный отдых. Пусть редко это случается, тем радостнее короткие минуты фронтового веселья.
Сегодня кубрик «Тумана» полон музыки и песен. Моряки не привыкли грустить. Коль драться так драться, а веселиться так веселиться! Такова уж морская душа!
Тесно в кубрике. Все свободные от вахт матросы собрались здесь. Старается гармошка. Трудно ей. Веселые возгласы, дружный раскатистый смех забивают ее переливчатые трели. Но напрасно! Не сдается гармонь. Надрывается, но не сдается.
– А ну, шире круг!
– Шире!
– Еще шире!
Негде развернуться для настоящей матросской пляски. Плотным кольцом окружили моряки гармониста Сашу Пелевина:
Эх, яблочко, Корабельное! Наша дружба с тобой Нераздельная!Басит вместе со всеми радист Михаил Анисимов, и ноги его в такт музыки выбивают лихую чечетку:
Эх,– Э-эх!
– сбросив фланелевку, чертом выскочил в круг пулеметчик Рахов. Походка у Аркадия плавная, перестук каблуков о палубу легкий, еле слышный. Трудно устоять, чтобы не пуститься с ним в пляс!
– Давай, Иван! Давай! Поддай жару!
– кричат ему друзья. Все знают, пляшет он сегодня от большой радости: письмо получил от зазнобы. И портрет во весь конверт. А на обороте всего два слова. А какие слова: «Навек твоя». Ну как тут не заплясать!
Вчера перед строем командир благодарность Ивану объявил за быстрый и отличный ремонт материальной части. После возвращения из похода он первым доложил, что его боевой пост к бою готов.
Жарко Ивану, щеки румянцем расцвели, по лбу капельки пота ползут, но он не сдается. А матросы хохочут, подбадривают:
– Жми, Иван! На полные обороты!
Не всем, конечно, пляска по душе. Немало на корабле и любителей песни. Стоит только старшине 2-й статьи Георгию Бессонову начать: «Ревела буря, дождь шумел...» - как песню подхватывают десятки голосов.
Любит эту задушевную русскую песню и комиссар Стрельник. Об этом на корабле знают все. Что нравится ему в ней? Тревожная грусть или широкое раздолье? Трудно сказать. И вообще нелегко ответить, почему у каждого своя любимая песня. Есть она и у Петра Стрельника.
Рожденный в степном украинском селе, с детства мечтал он о море, о его широких и бескрайних просторах. Мальчишкой часто убегал к Днепру и подолгу сидел на крутом берегу, любуясь плавным течением усталых летних вод. По Днепру шли красавцы пароходы. Белые и легкие, пролетали они, как чайки, и манили Петю за собой в неизвестные морские дали. Видимо, в эти минуты и родилась в его мальчишеском сердце мечта стать моряком.
...Милые, беззаботные детские годы! Неповторимое время мальчишества! Кажется, оно ушло от нас навсегда. Но так ли это? Вот даже сейчас, когда нам далеко за сорок и на плечах у нас погоны старших морских офицеров, когда серебристым инеем посыпаны волосы, а дети наши окончили десятилетку, мы не забываем свои далекие мальчишеские мечты. Откуда и как прилетела в наше детство первая чайка, на каком ветру мы впервые услышали трепетание корабельных флагов, какие волны пересыхающих летом речек подняли нас однажды на пенящийся гребень? Мечта, родившись, жила и вела за собой, поднимала нашу юность на могучих крыльях... Нет! Мы никогда тебя не забудем, наше детство! Ведь из твоей радостной бухты мечтаний мы выходили в свое первое плавание. Ты нам всегда дорого, золотое время мальчишества!