Поединок с собой
Шрифт:
Выслушав рассказ Альбера, Шамфор возмущенно взмахнул руками и забегал по комнате, ероша свои густые курчавые волосы.
– Нет, но это же просто сумасшествие! – кричал он. – Что Лоран скоро свалится, это я видел. Но лежать в таком состоянии там... мой бог, это чудовищно! И Мишель в роли придворного врача! Да он уморит Лорана, этот ваш умница!
– Мишель очень знающий и деловой... – Альбер запнулся: слово «человек» ему показалось все же неподходящим. – И он первый предложил профессору ехать лечиться и отдыхать.
Шамфор остановился так круто, что чуть не упал.
– Ах, вот как, он сам это предложил! – Он задумался, постоял раскачиваясь. – Да... все-таки до чего фантастична и нелепа наша эпоха! Ядерная энергия и полупроводники, полеты в космос и такие создания, как мой Сократ и его старшие, менее умные братья и сестры, и в то же время
– Послушайте... – робко проговорил Альбер. – Мне казалось, вы не очень одобряете то, что делает профессор Лоран?
– О мой бог! Да я не очень одобряю и то, что делали другие чудотворцы, в том числе Иисус Христос! Превращение воды в вино – это, конечно, неплохой номер, и жаль, что его секрет утерян. Но стоило ли, например, топить целое стадо ни в чем не повинных свиней, для того чтобы привести в чувство одного истерика? Я бы назвал такой способ лечения и жестоким, и неэкономным. Воображаю, что сказали по поводу этого чуда хозяева утопленных свиней! У Лорана есть некоторые коренные свойства чудотворцев: они далеко не всегда знали, зачем делают именно это, а не что-нибудь другое и почему именно таким образом, а не другим. И еще: они никому не могли передать секреты своего производства.
– Что же тут общего? – нахмурившись, спросил Альбер: он вспомнил рассказ профессора Лорана о том, как все началось у них с Сент-Ивом.
Шамфор приблизил темно-карие живые глаза к лицу Альбера.
– Вы любите его, мой мальчик! – сказал он. – Это с вашей стороны очень хорошо. Я, слово чести, сколько бы ни злился на Лорана из-за Сент-Ива, я сам восхищаюсь им. Но вы должны любить с открытыми глазами. Лоран – фанатик, сумасшедший, он погубил Сент-Ива, сам стоит на пороге смерти и подвергает опасности всех, кто рядом с ним. Да, я знаю, вы все там молодые, здоровые, смелые, вы думаете, что справитесь с любой опасностью. Но всего не предусмотришь. Кстати, Лоран продолжает опыты со стимуляторами и с гормонами?
– Нет. Поль все еще болен, из-за него профессор боится трогать Пьера: эти двое как-то очень связаны друг с другом. С Мишелем сейчас тоже нельзя экспериментировать, он во многом замещает профессора...
– Хм, он предложил его вообще заместить, значит! Любопытный субъект...
– При нашей помощи, – сказал Альбер. – А Франсуа решено готовить к операции. Главным образом из-за этого я к вам и пришел...
– Ладно, – сказал Шамфор, выслушав Альбера. – Я пойду и посмотрю на месте, как обстоит дело, раз уж мне все равно надо идти в этот ваш паноптикум. Но, во-первых, я согласен с этим чертовым Мишелем, что операция совсем не ко времени во многих смыслах. А во-вторых, я хочу вам кое-что объяснить для вашей же пользы, мой мальчик. Постарайтесь правильно понять. Я повторяю для начала, что достижения Лорана поистине чудесны. Его Мишель, в сущности, такая же конструкция из пластмасс и полупроводников, как мой Сократ. С одним отличием – у него живой человеческий мозг. И этот мозг делает его человеком, с такими достоинствами и недостатками, которые могут быть присущи лишь человеку. Мой Сократ никогда не предложил бы замещать меня, хотя он в этой роли был бы куда надежней, чем Мишель в роли заместителя Лорана. У него нет честолюбия, эгоизма, страха, но зато нет и настоящей широкой инициативы, игры воображения, богатства эмоций...
– Ну, у Мишеля тоже нет ни эмоций, ни воображения.
– И все-таки Мишель – человек, хотя и неполноценный, – сказал Шамфор. – Если б такой тип оказался среди людей, его бы почти наверняка отправили в психиатрическую лечебницу, несмотря на все его поразительные способности... Но я не об этом. Я хочу сказать, что, как бы мы с вами ни восхищались гением Лорана и его бешеным упорством, все-таки факт остается фактом: он не решил той основной задачи, над которой сейчас бьются ученые во всем мире, – он не раскрыл тайны сознания, не смог изучить сложнейший механизм головного мозга. Ведь вы понимаете, что он сделал? Он вырастил в лаборатории человеческий мозг, более или менее жизнеспособный, несмотря на неестественные условия, в которых этот мозг находится. Он вырастил таким же искусственным путем и весь человеческий организм – ну, пускай неполноценный, пускай с пониженной жизнеспособностью и работоспособностью, но все же! Это при современном уровне развития биохимии и нейрофизиологии настоящее чудо.
– Но ведь если в мире многое изменится, – сказал Альбер, – ну, если на всем земном шаре будут свобода, равенство и братство, – тогда воздействие на человеческий мозг может пойти правильным путем? Вы в принципе считаете возможным усовершенствование мозга?
– Да, конечно. Как считаю в принципе возможным наступление всеобщей свободы, равенства и братства, уничтожение неграмотности, дикости, болезней. Не только возможным, но и необходимым, неизбежным. Другой вопрос, доживем ли мы до этого. Сомневаюсь, даже по отношению к вам. А решать все вопросы нам с вами приходится, учитывая современную обстановку. Но ответ Лорана нелеп вдвойне, он трагически нелеп. Я, собственно, потому заговорил о политической стороне вопроса, что меня поразило, как это Лоран, мой товарищ по маки, хороший боец, вдруг несет такую чушь, будто с луны свалился! А ведь можно было бы и не говорить обо всем этом. К чему? Ведь Лоран вовсе не научился управлять сознанием. Способности Мишеля и Франсуа случайны и сомнительны; даже если допустить, что Лоран и в дальнейшем сможет получать такие же результаты, как в этих двух случаях (пока всего в двух, заметьте, мой мальчик!), то надо еще проверить, насколько они устойчивы и не перекрывается ли их польза многими и сейчас хорошо заметными недостатками развития. Давайте-ка сообразим, что получается. Лоран вырастил четыре мозга. Три из них существуют отдельно от живого организма, значит, в условиях явно неестественных. Один – у Поля – управляет, как и положено человеческому мозгу, живым организмом и находится с ним в естественной неразрывной взаимосвязи. Электроды вживлены во все четыре мозга. Питание у всех одинаковое. Так почему же способности какого бы то ни было рода удалось развить только у двоих? Вдобавок, именно у тех, кто был создан раньше, а не наоборот, как можно было бы ожидать! Лоран объясняет, что Поль был оставлен для контроля, а у Пьера мозг сильно поврежден.
– Это правда, – поторопился сказать Альбер. – Мишель рассказывал мне, что Франсуа и Поль ни с того ни с сего начали бегать по лаборатории и все опрокидывать. Профессор в это время был внизу, и, прежде чем Мишель успел вмешаться, они натворили массу бед. Термостат, где лежал в питательной среде мозг Пьера, они тоже опрокинули. Мишель, конечно, сейчас же кинулся спасать мозг, но повреждения уже не удалось ликвидировать.
– Вот видите – не удалось! Это тоже очень показательно. Но ладно, сбросим Пьера со счетов. Однако почему же «контрольный» Поль получился полуидиотом, психически больным? Ведь не этого же хотел Лоран?
– Так ведь это совсем другой вариант работы. Поль рос слишком быстро для нормального организма. Отсюда его слабость и неустойчивость.
– Ну, прежде всего нельзя тогда говорить: это, мол, контрольный экземпляр, а надо честно сказать: неудача. Но все-таки, если электропроцедурами, витаминами, гормонами – чем там еще оперирует Лоран, – если всем этим можно хоть отчасти влиять на работу головного мозга, то как же было не повлиять своевременно на Поля? И почему сейчас Лоран не пробует пустить в ход свои процедуры, когда Поля надо вывести из тяжелого состояния?
– Поль сейчас слишком слаб...
– ...чтоб подвергать его случайностям и неизвестным опасностям? Да. Но в том-то и дело: если б Лоран добивался честных, надежно проверенных на эксперименте научных результатов, а не бил на эффект, на чудо, на шумный успех у профанов, то он знал бы, что можно, а чего нельзя делать, он должен был бы это знать! Нет, мой мальчик, человеческий мозг и для Лорана, как это ни печально, остался «черным ящиком». Мы знаем, какая информация входит туда, внутрь, и какие выводы делаются из нее, но как, где, какими путями идет этот сложнейший анализ и отбор, мы не знаем. Хотя речь идет о нас самих! Смешно, не правда ли? Но что поделаешь! Мы знаем пути движения далеких звезд, мы можем предсказать лунные и солнечные затмения, а не понимаем, как же наш мозг всего этого добивается. Да что там! Леверрье и Адамс при помощи карандаша и бумаги нашли невидимую до тех пор планету Нептун, сказали, что она должна существовать именно в том месте, а не в другом. А вот попробуйте объяснить, почему Фанфан-Тюльпану вздумалось в эту минуту перебраться со шкафа на спинку кресла. Мы этого пока не можем, несмотря на все гениальные опыты Павлова с животными.