Поезд для Анны Карениной
Шрифт:
– Я набрала ванну, – сказала Далила, сидя на лестнице у своей двери.
– «Скорую» вызывала? – Ева подняла рукой лицо Далилы за подбородок, нашла перепуганные глаза.
– Вызывала...
– Ну и?
– Воспаление легких. Бронхит. Подозрение на туберкулез. Истощение. Асфиксия кишечника. Чесотка и вши. Меня называет дочкой, красавицей, сердцем, цветочком, душечкой и золотой пчелкой.
– Пошли, – тащила ее за руку Ева, – почему его «скорая» не забрала?
– Они сказали, как мне не стыдно, сказали, что в больницах нет мест, что стариков все бросают умирать, сказали, что меня надо под суд отдать за то, что я довела до такого, и спросили, умею ли я делать уколы.
– А ты что? – Ева толкнула от себя дверь в комнату, откуда особенно сильно воняло.
– Я сказала, что умею. – Далила выглядела покорной и несчастной.
– Бери за простыню покрепче. – Ева спокойно наклонилась, захватывая концы простыни, над воняющим человеком в плаще. С длинными волосами и бородой, он неподвижно лежал на кровати и тяжело дышал. Далила отворачивала голову, сглатывая тошноту.
Они протащили тяжелую ношу по коридору, подняли над ванной и бросили в воду с пеной, заливая пол.
Ножницы, – сказала Ева.
В номере Димы Куницына провели тщательный и не особо аккуратный обыск. Номер Хрустова не трогали. На вопрос Хрустова, не пора ли уже приобрести оружие, Дима отрицательно покачал головой.
– Вот твой номер отшмонают, тогда приобретешь. Ее муж еще ничего толком не понял. Я скажу, когда пора.
Ева разрезала одежду на мокнущем в ванне мужчине. Далила помогла вытащить его тело из лохмотьев. Тело было белым, почти безволосым и очень худым. Каждые тридцать секунд оно содрогалось в утомительных попытках прокашляться. Ева вздохнула и взяла в руку длинную прядь волос. Далила выгребала то, что было одеждой, в помойное ведро. Они стояли уже совершенно мокрые, в голубоватой воде перед ними плавало странное существо, напоминающее дистрофично-го снежного человека, – огромные руки и ступни, косматая заросшая голова. Ева отрезала первую прядь. Мужчина вдруг открыл глаза и совершенно осмысленно осмотрел склонившиеся над ним два женских лица. На Еву он таращился с испугом, а Далилу словно узнал, обрадовался и сказал: «Милая».
– Ты все-таки вспоминай, не расслабляйся! Родственник из Урюпинска, знакомый пациент с нарушенной психикой, брат-близнец? – Ева отстригала волосы от самых корней. – Почему это ты – милая, а я нет?
– Замолчи. Я уже сказала, что не знаю этого человека.
– Подожди, мы его обстрижем, высушим, тогда и будешь так категорично заявлять.
– Я думаю, – задумалась Далила, – вдруг это Ангел Кумус сделал себе пластическую операцию...
– Не расслабляйся. Ты Ангела, как сейчас помню, из ванной на руках вынесла. А этот дядя очень длинный, видишь, как у него коленки торчат! И руки. Огромные руки. Кумус был поизящней.
– Знаешь что! Ты у нас специалист. Ну-ка определи побыстрей, кто это такой и что он делает в моей квартире!
– Стели простыню на полу в коридоре. Приготовь место. Я приступаю к бороде. – Ева стряхивала с ладоней мокрые длинные пряди. – Вытащим в коридор и замотаем в простыню.
Сначала они уронили мужика в воду, уже почти вытащив его. Отдышались, сидя на краю ванны и глядя друг на друга. Первой улыбнулась Ева. Далила ответила на ее улыбку, но отвернулась и махнула рукой. Через несколько секунд они хохотали, совершенно мокрые и уставшие.
Далила показала жестом, что все, хватит, – выставила перед Евой ладони, перестала смеяться и подхватила ноги мужчины за щиколотки. Ева просунула руки ему под мышки. Мужчина застонал.
Они опять бросили его, тяжелого и скользкого, в воду. Озабоченно осмотрели.
– У тебя что, ни одного мужика нет на примете? – Далила мыла руки под краном. – А лучше – двух. Например, твой муж. Позвони, пусть приедет и поможет вытащить.
– Слушай, а пусть живет здесь, в ванне. Будешь подливать ему теплой водички. Кстати, в таких случаях зовут соседей.
– Нет, – сказала Далила, – не могу, я и так их перепугала. Сначала спрашивала, живу ли я здесь, узнают ли они меня. Потом кричала, что в моей постели изгаженный мужчина. Теперь пойду и позову голого мужика из ванны вытащить, да?
– У меня есть одна мысль, – задумчиво сказала Ева, вытирая руки и направляясь к телефону.
– Два мужика лучше! – крикнула Далила из кухни. Она разбивала ампулы с лекарством и набирала шприц.
Во Владивостоке шел дождь. Дима сказал, что это не дождь, а тропический ливень. Хрустов смотрел в окно: по стеклу стекали струи воды, ему вспомнилась мокрая стамбульская зима, сильный дождь, он – в машине едет по городу за двумя женщинами и прослушивает их, и вдруг – на грани воображения и реальности – темные тяжелые волосы прохладным крылом по щеке и губам. А ведь она в его квартире не распускала волосы. Они были стянуты. Назад, он это точно помнит.
– Женщину вспомнил? – спросил Дима. Он видел лицо Хрустова в зеркале, пока завязывал галстук.
– Я не люблю дождь.
– И я не люблю. Я люблю жару и открытое пространство. Ну что, готов?
– Какие-нибудь конкретные указания будут? – поинтересовался Хрустов, запирая дверь номера.
Просто будь рядом.
В районном отделении милиции Западного округа Москвы полтора десятка футбольных фанатов сидели на скамейках, на полу, плевались, ругались матом и иногда вдруг начинали дружно и громко петь. Один наряд выехал снимать самоубийцу, который стоял на крыше шестнадца-тиэтажки и ждал чего-то. Другой – на звонок о стрельбе по джипу, в котором теперь «лежат трое мужиков, кажись мертвые». Майора Карпелова полчаса искал дежурный, а Карпелова не было. Дежурный передал сообщение оперуполномоченному Январю, но за эти полчаса забыл, как женщина назвалась. То ли ананас, то ли арбуз. Но на букву «а» – это точно.
Январь выдернул Карпелова из разграбленного среди бела дня продовольственного магазина. Народ спокойно и чинно, без суеты и криков, нагребал продовольствие в тележки, проходил мимо пустых касс и выезжал с тележками на тротуар, разбредаясь в разные стороны. Карпелов в оцепенении некоторое время смотрел на серьезных и озабоченных людей, больше всего его поразило, что народ не просто набрасывал в тележки все, что попадется, а выбирал каждого продукта по две-три упаковки и совершенно не спешил. Цены на упаковках были в «у, е.». Магазин оцепили, из подсобки вытащили два десятка перевязанных и залепленных скотчем кассиров, грузчиков, буфетчиц из отдела «кафе-бар», двух охранников, крикливого худого главного бухгалтера и молчаливого толстого директора. На вопрос Карпелова, кто их всех связал, один из охранников пожал плечами, осмотрел плененный штат, который он должен был охранять, и уверенно произнес: «Люди!»
В этом интересном месте Карпелова утащил с собой Январь. В машине возбужденный опер в двух словах объяснил, куда они едут. Карпелов выслушал, провел у себя по ежику на голове туда-сюда ладонью и сказал: «Не понял».
– Ну включитесь, нам позвонила женщина, которая из журнала, ну! Ева...
– Николаевна, – тут же сказал Карпелов, – а мужик в ванне живой?
– Не знаю. Его надо вытащить из этой ванны и узнать, как он туда попал.
Через пятнадцать минут Карпелов осматривал квартиру Далилы Мисявичус. Осмотрел дверной замок, полы в коридоре, окна, а потом ему надоело изображать опытного сыщика, он пошел в ванную. Миша Январь к этому времени справился с удивлением, которое его охватило, когда он увидел голого худого мужика со странно общипанными волосами на голове и на лице в области бороды. Мужик лежал в ванне с закрытыми глазами, хрипел при каждом вздохе и трясся.