Поезд жизни на колее судьбы
Шрифт:
Почему-то именно сейчас он вспомнил эпизод из жизни, когда он был еще пацаном. Они были на похоронах бабушки, а ему тогда было четырнадцать лет, когда гроб опускали в заранее вырытую могилу, отец, стоящий рядом, приобнял сына за плечо и сказал:
– Вот так, сынок, заканчивается человеческая жизнь.
Машина из дворов выехала на дорогу, позже на шоссе и направилась в сторону Санкт-Петербурга.
САНКТ—ПЕТЕРБУРГ
Когда Елизавета положила трубку, она, запахнув немного растрепавшейся халат, пошла на кухню, готовить себе ужин. Ее длинные волосы были убраны в хвост, на руках были только часы и обручальное кольцо. Александр очень любил халат, который на ней. Он был красивого бирюзового цвета и облегал стройную фигуру. Пока она была дома одна, она достаточно скромно питалась, в основном овощами, и ей этого хватало. Сегодня она доедала рагу, которое сделала себе на три дня, а также жарила курицу, только на себя одну. Ужинать она села около половины шестого вечера.
Работала
Детей у них с Александром не было и не могло быть. На то были свои причины. Они очень хотели детей, но забеременеть Елизавете так и не удалось. А в больницы выявили, что у нее враждебная патология – перегородка в полости матки. Это значит, что полость ее матки разделена на две половины перегородкой. Такая патология несет отрицательное влияние на протекание беременности: неправильное положение плода, преждевременные роды, выкидыш. Но если у большинства женщин с такой патологии встречается невынашивание беременности, то Елизавета попала в тот небольшой процент женщин, которые бесплодны. После гистероскопии матки ей предложили выбрать – проводить операцию по рассечению перегородки или нет. Без операции у нее никогда не будет детей, а от операции возможен большой процент осложнений в организме из-за специфики ее случая. Посовещавшись с Александром, с родителями, она решила, что операцию делать не будет. Ей тяжело далось это решение. А после ей пришлось взять несколько дней отдыха. Их взял и Александр. Она плакала много и долго, а он постоянно ее успокаивал, искал слова, но ничего не помогало. Мужчине трудно, а может и невозможно понять, почувствовать все то, что чувствует женщина, когда ей говорят – у вас никогда не будет детей. С этими словами отнимают будто часть ее тела, уходит один из смыслов существования ее на этой земле. И она понимает, что слово «мама» она не услышит от своего родного ребенка никогда. Она не будет кормить его грудь, не будь его пеленать, не будет водит его в детский сад, школу, не сможет увидеть его аттестат, а потом диплом. И даже на ее похоронах не будет самого родного для нее человека. Муж – это просто незнакомый, не родной ранее ей мужчина, с которым ее свела судьба или случай.
Но постепенно она успокоилась, пришла в норму. И жили они с Александром в крепкой, очень крепкой любви. Но материнские чувства брали свое и все чаще они заводили разговор о том, чтобы взять ребенка из детского дома, воспитать его. Но они вдвоем понимали, что в каком-то смысле это лотерея. Неизвестна наследственность ребенка, кто были его родители, а главное – каким он вырастет даже при заботе, любви и хорошем воспитании. Из-за всего этого они и не решались пока что на то, чтобы взять ребенка из детского дома. И всегда, когда она думала об этом, она грустно удивлялась и не могла понять – как мать может вот так бросить своего ребенка. Ей, женщине, которая не может иметь детей было очень от этого больно.
«Жизнь награждает их, а они выбрасывают ребенка словно в помойку. Конечно, я не знаю как был зачат ребенок, может и без ее ведома. Но чем виноват здоровый малыш? Чем? А чем виноват малыш инвалид? Почему от детей с отклонениями порой отказываются так легко? Чем они отличается от других? Я не понимаю таких родителей».
Но сейчас она села ужинать в хорошем настроение от того, что завтра вернётся Александр, и думала совершенно о другим. Почти всегда, когда он уезжал куда-то на несколько дней, перед его возвращением она вспоминала то, как они проводили время в Ленинграде, когда были моложе, чем сейчас. В ее памяти возникли дни, которые были немногим позже того момента, когда они познакомились. Их отношения развивались и переходили в другую стадию.
Они гуляли по городу каждый летний день. Дни были у обоих свободны и они не отказывали себе в удовольствие проводить их вместе. Тем более, что через несколько дней Елизавете нужно было уезжать домой, к родителям, в Брест.
Один из дней они посвятили достопримечательностям города. Выйдя на станции метро Сенная площадь, которую никак нельзя было назвать достопримечательностью города. Оттуда они пошили по набережной канала Грибоедова, через Львиный переулок и улицу Декабристов в сторону Мариинского театра. Они просто гуляли, наслаждаясь красотой города, красотой набережных, домов, улиц. На Театральной площади у здания Ленинградской консерватории установлен памятник Римскому-Корсакову, который был профессором консерватории около сорока лет. Александр очень любил того композитора, его творчество и интересовался различными этапами его жизни. А через дорогу уже был Мариинский театр. Его вид завораживал обоих. С одной стороны в нем может и не было ничего особенного, а с другой – все здание было особенным. Каждый его выступ, цвет, мощь которую несет это сооружение. Александр всегда любил этот театр сильнее, чем большой театр в Москве, который он тоже уважал. После того, как они дошли до Кировского театра, вдоль
Так они дошли до сквера. Справа от них стоял памятник Николаю I, а за ним, через Мойку – Мариинский дворец, прямо перед ними гостиница Астория, а рядом гостиница Англетер, где закончили свою жизнь два великих поэта – Маяковский и Есенин, а слева возвышался Исаакиевский собор. В сквере они чуть посидели на лавке, Александр положил руку ей на плечо, а она прижалась к нему. Они практически не говорили в этот момент. Им был очень хорошо быть так близко, чувствовать друг друга и просто молчать. Но для них такое молчание было больше, чем для некоторых слова и диалог.
Немного отдохнув они пошли дальше. Обойдя собор и перейдя дорогу, они попали в сад Трудящихся имени Максима Горького и пошли по нему к Адмиралтейству, к Сенату и Синоду они решили не идти. Миновали памятник путешественнику, натуралисту, и исследователю Пржевальскому Николаю Михайловичу. Бюст установлен на постаменте в виде части гранитной скалы, а внизу лежит верблюд, нос которого постоянно стерт, и который у Елизаветы вызвал восхищение, хотя она сама не могла не то, что Александру, а себе объяснить – почему. Они остановились около большого фонтана, который был прямо перед зданием Адмиралтейства и оттуда оно очень красиво смотрелось: фонтан, листва деревьев и само здание – ни близко, ни далеко, а на идеальном расстоянии. Будто ты можешь до него дотронуться и одновременно не можешь этого сделать. Вокруг фонтана стояли три памятника-бюста: Михаилу Юрьевичу Лермонтову, Николаю Васильевичу Гоголю (который, сколько Александр его не видел, всегда был то в большей степени, то в меньшей в голубином помете), и Михаилу Ивановичу Глинке.
Они довольно на долго задержались у фонтана, несколько раз обойдя его. Беседовали они о том, о чем придется. Темы архитектуры сменялись музыкой, литературы фильмами, история политикой. И им все было интересно. Александр сам будто бы гулял по городу первый раз. Он открывал для себя новые черты хоть и не родного, но своего, по душевному состоянию, города. И впечатлений для обоих было очень много.
От фонтана они пошли дальше по саду. Там их ждал еще один бюст – Василию Андреевичу Жуковскому. Все памятники-бюсты, которые они увидели сейчас были открыты около ста лет назад, возможно, в будущем здесь появится и новый памятник.
Ну а дальше, после выхода из сада, их ждало самое знаменитое и самое узнаваемое место города – Дворцовая площадь с расположенным в центре Александрийским столпом (официально Александровская колонна, но в стихотворение Александра Сергеевича Пушкина «Памятник» – Александрийский столп), Александр любил его называть именно по произведению Пушкина, да и Елизавете название нравилось больше. Огромная, просторная площадь, по сравнению с Красной в Москве (Дворцовая площадь примерно в два с половиной раза больше нежели Красная) площадь. И там же, значимое место как и в истории города, так и в жизни Елизаветы и Александра – Зимний Дворец или Эрмитаж. Многое произошло в этом месте, много тайн хранит он. Великие произведения искусства собраны сегодня в его стенах и остается надеяться на то, что в будущем все эти произведения не продадут, не украдут и не заменят на подделки или копии. В Эрмитаж они решили пойти в другой день, а сейчас, побродив по Дворцовой, они вышли через Арку Главного штаба по небольшому участку улицы Герцена на Невский проспект. И пошли по теневой стороне, потому что солнце в тот день пекло, а при Ленинградском климате, климате города, который стоит на болоте, температура плюс двадцать восемь была страшнее и переносилась намного тяжелее температуры плюс тридцать три на юге, например в Сочи или Краснодаре. И они пошли прямо, никуда не сворачивая. А достопримечательности города буквально сыпались на них со всех сторон.
По Народному мосту, держась за руки и лавируя в потоке людей, они пересекли Мойку, а сразу за ней – Строгановский дворец. Слева, чуть дальше вперед, в проспект упиралась улица Желябова, на которой располагалась знаменитая на весь город Пышечная, куда они вдвоем иногда заходили, как и в Пирожковую на Московском проспекте у станции метро Парк Победы, и Дом Ленинградской Торговли (ДЛТ). Дальше улица Софьи Перовской. И так, спокойно гуляя они дошли до Казанского собора, который был по правую руку от них, а перед ним раскинут Казанский сквер с памятниками двум фельдмаршалам по краям: Барклаю Де Толли со стороны, которая ближе к ним, и Кутузову с противоположной, там, куда они идут. А в центре сквера – фонтан. На противоположной стороне находился Дом Книги, куда Александр и Елизавета, перейдя Невский проспект и зашли. Со второго этажа открывался прекрасный вид на Невский проспект и Казанский собор. Они обняли друг друга в районе пояса, прислонились друг к другу головами и стояли так казалась вечность, но на самом деле это было всего лишь несколько секунд. Выйдя на улицу они не стали переходить обратно на теневую сторону и пошли по солнечной. Перейдя канал Грибоедова по Казанскому мосту, но на котором задержались. С моста открывался великолепный вид на Спас на Крови.