Кончался день. Из алых роз коронаУвенчивала вдохновенный лик.Божественных созвучий бил родник,Полн искристого солнечного звона.В лад сладостный стихам АнакреонаЗвук мерный и глухой вдали возник:Мычало море, как безрогий бык,Впряженный в колесницу Аполлона.И ливень роз!.. Поэт склонил чело.В его душе отрадно и светло, —Как будто в жилы юный пламень влили!Он чувствует — в его кудрях цветы,К ним протянул дрожащие персты…Венок был не из роз, — из белых лилий.
Кокетка
Перевод М. Донского
В обрамленье струистом золотого каскадаАбрис нежной головки так утончен и строг,И просторный капотик ей приют и оградаОт забот повседневных и житейских тревог.Вырез
в меру нескромен. Дразнит запах медвяный.И лазурная жилка размытой чертойБелизну оттеняет лилейной поляны,Затуманенную лишь слегка кисеей.Как хрупка ее грация, как подобраны краски,Как идет ее облику этот деланный сплин,И толику иронии к ее милой гримаскеДобавляет умело нанесенный кармин.В глуповатых глазах нет та дум, ни мечтаний,Затуманен вечерними бденьями взор,А тщеславною ножкой в узорном сафьянеПопирает она пестроцветный ковер.Что-то шепчет поклонник. Речь игриво-пустая,Она веер сжимает, — поза так ей к лицу! —Бзмахом томно-лукавым невзначай осыпаяЕго чуточкой сердца, превращенной в пыльцу.
Старый холостяк
Перевод П. Грушко
Вечерняя мгла несмелов слепой альков натекла,где зеркало запотело,подрагивая оробелостуденой глубью стекла.Баул на ветхой подставе,белая стынет постель,на кнопках, красных от ржави,в плюшевой синей оправестаренькая акварель.На вешалке пугалом длиннымчернеет распятый фрак,пахнущий нафталином.Чернильница в духе старинном,над нею медный Бальзак.А ветер, беспечней птицы,влетает в тесный приюти паутину в глазницыцелует — словно ресницына старой ширме живут.Там ласточек вьется стая,незримым стрекозам вслед,меж розовых туч витая,таинственно выплетаяна шелке прощальный привет.И в этом алькове сонном,в кресле, которому век,подбитом ветхим кретоном,у печи с огнем, заметеннымзолою, сидит человек.Смотрит в пространство пустое,трубку жует в тишине,чувствуя в хмуром покоесмерти соседство слепоев мертвых часах на стене!
Волшебство
Перевод М. Донского
Тих вечер. Ни одна не кружит птица.Морская гладь — расплавленный сапфир.С небес на умиротворенный мирЛазурное сияние струится.Простерлись в синеватой дымке дюны…И спорит с общею голубизнойЛишь белый парус, — слившийся с волной,Восходит он, как полумесяц юный.Настолько наше счастье совершенно,Что к горлу вдруг подкатывает ком…И море плачет горестно о том,Что солоно оно, что неизменно.
Ты стала родной нам, дорога,как вещь домашнего обихода;и все здесь родное: над тротуаромвысоких деревьев своды,веселое буйство мальчишек,и лица друзей старинных,и шепотокбесконечных историй интимных,блуждающих по кварталу,и монотонные стоны шарманки усталой,которые нравятся нашей соседке,большеглазой, печальной.Мы любим тебянавечно и изначально,дорога к нашему дому. Ей-богу,мы любим тебя, дорога!Здесь всенам тревожит память!Кажется, каждый каменьв своих тайниках скрываетшелест шагов знакомых,которых с годамимы не услышиму нашего дома.Дорога, для насты, словно лицо дорогое,которое мы целовалинесчетное множество раз.Видишь, как мы сроднились с тобою!Ежевечерне, без перемены, —мы видим на улице той жевсе те же привычные сцены…И девушка та же, — скромна и тиха,—стареющая постепеннов ожидании жениха…Порою нежданные встречи:незнакомцы, приветливо или строго,глядят на прохожих с порога.И расставанья бывают тоже —кто-то тихо уходитна новое место иль в бездорожье,покинув тебя, дорога.Уходят люди —соседи, которых больше не будет!И мы — даже страшно подумать —однажды уйдем, кто знает — куда,тихонько уйдем, без шума,уйдем, как они — навсегда.
54
Эваристо
Карриего(1883–1912) — прогрессивный поэт постмодернистской школы, автор многочисленных стихотворений, посвященных жизни трудового Буэнос-Айреса. Основные книги: «Еретические мессы» (1908), «Песня моего квартала» (1911), «Душа предместья» (1913). На русском языке печатается впервые.
Ты вернулась, шарманка
Ты вернулась, шарманка. Ты снова запела,вызывая улыбки, рыдая,устало выдыхая… Слепец престарелыйвсе сидел на пороге, тебя поджидая.Он слушает молча. И смутным наплывом —в уголках его памяти где-то —возникают года, когда был он счастливыми глава его полнились светом,вспоминает невесту, о чем-то жалеет —неповторимыни радость, ни грусть… И он тихо светлеет,упиваясь напевом старинным.Что волнует его, что тревожит?..Ты вернулась, шарманка. И вновь — как обычно —тебя слушает каждый прохожиймеланхолично.Ты неспешно шагаешь по улице нашей,озаренная зимней луною белесой,и мотив тараторишь — извечный, домашний.На углу задержавшись, поешь безголосопростодушную песню, напев безыскусный, —что соседке-портнихе по вкусу.А затем ты на вальс переходишь с налета,наполняется улица грустной тревогой,отворяются двери, и кто-тосмотрит в зимнюю лунность с порога.В этой нежной мелодии, в зыбкости легкойсколько образов милых, далеких!А когда ты ушла в молчаньена ночную легло мостовую,то слепые глаза — как печально! —уронили слезинку живую.
Твой секрет
Забыла обо всем… И здесь, на фортепьяно,к которому давно ты охладела,оставила дневник — своей души частицу,записки девушки, болезненной, несмелой.Интимный мир. Я заглянул в него случайнои никому не выдам твоего секрета —поверь, твоим друзьям совсем неинтересно,что именем моим полна тетрадка эта.Витаешь в облаках… Рассеянно глядишь…Вернись скорей — дневник я положил на место.Оставила мечты вот здесь, на фортепьяно…Забыла обо всем… Наивная!.. Невеста!..
Сорок восемь балконов у этого дома,И ка все сорок восемь хоть один бы цветок.Что за люди живут в этих серых хоромах,Ароматы земли не пустив на порог.Строй равняют балконы мышиного цвета,Камень душу гнетет, зажимает в тиски.Неужели стихов здесь не пишут поэтыИ не плачут невесты от внезапной тоски.Проживающим здесь неужели не надо,Чтобы вился жасмин и дышал за стенойИ цветок за окном как подобие садаГоворил о природе, хотя бы ручной.Вам растенья чужды, незнакомы вам птицы,Вам, не знающим песен, любви и стихов.Вас обходят дожди, вам не светят зарницы……Сорок восемь балконов, и все без цветов.
55
Бальдомеро Фернандес Морено(1886–1950) — поэт-постмодернист. Как и другие представители этого течения, Морено стремился к реалистическому изображению будничной жизни. Он стал основателем литературной школы «сенсильизма», которую также отличает тяга к простоте и безыскусности, явившаяся реакцией на экзотическую поэзию модернизма. Автор почти двух десятков поэтических сборников, среди которых — «Стихи о негритяночке» (1920), «Сонеты» (1929), «Множество» (1949) и др.
Молча ты пьешь у стойки маленькой пульперии [57] ,молча стоит у привязи твой неразлучный конь.Черными были виски твои, стали совсем седыми.Знаки судьбы положены на лоб твой, как на ладонь.Тебе высматривать тучи, выслеживать ливней лавины,с ветром сухим и пыльным вести мужской разговор.Лоб твой похож на поле. Четыре глубоких морщиныпересекают, как изгородь, его опаленный простор.
56
Пампа— южноамериканская степь.
57
Пульперия— мелочная лавка и кабачок.
Одной сеньоре бальзаковских лет
Вы храбро вступили, сеньора, в единоборство с годами.В вашей упряжке ходят солнце, воздух, вода.Утром вместо молитвы крутите вы ногами,Овощи, фрукты и овощи — вот и вся ваша еда.Пускай вам шьет туалеты Рафаэль портняжного дела,Пускай закованы в каучук вы с головы до ног.Снова не станет мраморным уже размякшее тело,Время не пересмотрит сполна отсчитанный срок.На шею кораллы и жемчуг навесили вы напрасно.Поверьте, они не скроют жалобных ваших морщин.Только одно искусство времени не подвластно,Только оно вашу прелесть векам передаст без седин.Простые, дешевые краски, пятна тени и света,Суровой рукой художника брошенные на холст.Всего лишь четыре слова, но найденные поэтом…Секрет сохранения юности, как видите, очень прост.Целуйте меня, сеньора! Не медля, целуйте смело!Я этих слов хозяин, и только за вами дело!