Поэзия народов СССР IV - XVIII веков

Маштоц Месроп

НЕ УБЕЙ МЕНЯ ЛЮБОВЬЮ

Ты пышный цветник, ты, как роза, горда. Глаза – морей опьяненных вода. Грудь – сад плодовый. Скрыться куда? Ты грозный судья, и жду я суда. Любовь, не убей меня, Не будь палачом! Сильнее креста твоя благодать, Я сил не найду с тобой совладать. Земля ты иль пламя? Рядом сядь. Я болен – и вот здоров я опять. Любовь, не убей меня, Не будь палачом! И стыд позабыт. Священник, монах, И вам не спастись – настигнет впотьмах, Нарушит ваш сон любовь. Где же страх? Смеется, злословит народ,- все прах. Любовь, не убей меня, Не будь палачом! О, ты молоко, и миндаль, и мед. Пускай острый шип глаза разорвет Тому, кто тебя не чтит. О, разлет Бровей! Кипарис, пронзающий свод. Любовь, не убей меня, Не будь палачом! Как бабочка, опален я огнем, Ты солнечный лик, пылающий днем. Когда остаюсь с тобой вдвоем, Дрожу, и смятенье в сердце моем. Любовь, не убей меня, Не будь палачом! Я светлый твой лоб сравню со звездой. Шамам – твоя грудь, Эдем золотой, О, яблоки щек, коль сахар со мной, То и на Миср махну я рукой. Любовь, не убей меня, Не будь палачом! За твой поцелуй отдам Хорасан, Абаш и Дели, Йемен, Индостан. Цена твоих кос – Китай и Яздан, Стамбул и Хата – все обилье стран. О Тлкуранци, все сказал ты пока, Ведь ум твой легче крыла мотылька! Лишь о тебе помыслю, смерть, в душе тоска. Всего ты горче, пред тобой – желчь не горька! Ты горче горького! Лишь ты к себе близка! Пусть горче ад: в него влечет твоя рука! Ты мстишь Адамовым сынам, ведешь их в ад; Ты – наказанье за грехи, за райский сад. Давида с Моисеем ты берешь подряд; Взят

Авраам, и Исаак под землю взят; Тобой низвергнут Константин и Тиридат. Тебя и тысячи врагов не устрашат. Шесть панцирей надень, их все твой дрот пробьет: В тюрьму всех бросишь и скалой завалишь вход. Ты – тот орел безмернокрыл, чей мощен лет, И волочит концами крыл он весь народ. Блажен, кого в добре найдет его черед, Но схваченных во зле – в огонь твой взмах метнет! О, Тлкуранский Ованес! Ты учишь всех, И семь десятков лет ты сам ласкаешь грех!

ЛИК ТВОЙ – СОЛНЦЕ

Лик твой – солнце, и не мудрено, Что тобою все озарено. Любишь иль не любишь – все равно От любви мне гибнуть суждено. Только что стояла здесь скала, Ты прошла – взглянула и сожгла. Гибнем, но не замечаем зла Мы, чьи души сожжены дотла. Женщины иной, тебе под стать, Не могла родить другая мать, Взор твой излучает благодать, Божья на лице твоем печать. Лоб твой ослепляет белизной, Губы – словно лепестки весной. С чем сравнить мне лик твой неземной? Ты подобна лишь себе одной! Я сгораю; больше нету сил, Я за то страдаю, что грешил. Страшной казнью бог меня казнил: Он тебя из праха сотворил. Плачу я – безумный Ованес, Я сгораю, мой покой исчез. Ты – огонь мой, ты – мое страданье, Кара, посланная мне с небес!

ВСТРЕТИЛ Я КРАСАВИЦУ НЕЖДАННО

Встретил я красавицу нежданно. Глянув на пылавшие уста, Замер я и рухнул бездыханно, Понял: без нее земля пуста. Я такое увидал впервые. Очи, словно волны голубые, Волосы, как нити золотые, Брови – ночи зимней чернота. Светел мир ее лишь благодатью, Я пленен ее лицом и статью. Душу за нее готов отдать я, Столь она прекрасна и чиста. И когда мы встретились глазами, Как свечу, меня спалило пламя. Обезумев, я на месте замер, Ибо понял: я ей – не чета. Ованес, не стоило влюбляться. Наши дни недолго в мире длятся, Чаще вспоминай, чтоб исцеляться, Что не вечна в мире красота.

* * *

Земля подобна раю стала По мановению творца, Чьей благодати нет конца, Чьей благодати нет начала. Коснулась божия рука Листа, и ветви, и цветка, В горах замерзшая река Оттаяла и зажурчала. Идут коровы со двора, Пастись в лугах пришла пора. Резвится, пляшет детвора, Как ей по возрасту пристало. Юнцы влюбленные стоят, Вослед красавицам глядят, Но те не ловят жаркий взгляд, Не смотрят на кого попало. Вернулись птицы в свой приют И хлопотливо гнезда вьют, И, завершая тяжкий труд, Они поют свои хоралы. Вновь прилетели в отчий край И соловей и попугай, И, превращая землю в рай, Их песнопенье зазвучало. Простор лугов и склоны гор Покрыл затейливый узор – Раскинулся цветов ковер, И вся земля возликовала. Расцвел нарцисс, как добрый знак, Короной возгордился мак, И орхидея белый стяг Ввысь подняла и засияла. Вот тубероза средь лилей Стоит, других цветов мудрой, Поскольку мудростью своей Больных проказой исцеляла Расцвел весь мир, как вешний сад, И всяк живущий в мире рад, Все господа благодарят: Его глагол – всему начало. Не счесть его благих щедрот, И зреет всякий сладкий плод, Обилье вишен ветку гнет, Склонясь, она к земле припала. Кизила ягоды горят, Каштаны зрелые висят, И соком налился гранат, И зреют груши небывало. И словно поздняя трава, Желтеет на ветвях айва, Отяжелели дерева, И много персиков опало. Но сходит все в краях земных, И вот в садах полупустых Нет абрикосов золотых, И фиников, и яблок мало. Куда ни глянь – пустеет сад, Но дозревает виноград, Чья сладость слаще всех услад В раю Адама искушала. Поднесший виноград к устам, Из рая изгнан был Адам, Но сладость винограда нам Блаженство рая даровала. И вот уже сады пусты. Где нынче листья, где цветы? Былой не видно красоты, Листва пожухла и опала. Страдают птицы без вины, Что в дальний край лететь должны. Не всем дождаться им весны, Чтоб снова все начать сначала. А осень оставляет нам Сады – как опустелый храм, Они подобны старикам: Что отцвело, того не стало.

КОЛЬ НЕ БЫЛО Б МУЖЕЙ…

Коль не было б мужей, что, грешных, нас Предостеречь хотят Святым писаньем, Смерть и без них была бы всякий раз Остереженьем и напоминаньем. Дотянется до всех ее рука, До полководца и до властелина, До богатея и до бедняка. Ты схимник или царь – ей все едино. Я видел покорителей земли, Но ведал я: их слава быстротечна, И в час назначенный они ушли, Взяв лишь одну сажень земли навечно. И тот, кто тело холил много лет, Тот, кто себя умащивал до лоска, Ушел навечно, и его скелет Лежит в могиле на подгнивших досках. Я видел многих богачей скупых, В чьи сундуки текли златые реки, Но даже им всего два золотых В дорогу дали, положив на веки. Твердил владыка:«Есмь я Соломой!» Была блестящей жизнь его и длинной, Но эта жизнь окончилась, и он Стал под землею пищей муравьиной. Не одного я видел удальца, Теперь они давно лежат в могилах, И даже муравья согнать с лица, Ходившие на львов, они не в силах. Красивы, юны были женихи, Невесты были стройны и невинны. Краса поблекла их, и пауки В гробах забытых свили паутины. Единый в мире властвует закон: Все, что на свет родится,- умирает. И если ты рассудком наделен, Тебе об этом помнить не мешает.

МКРТИЧ НАГАШ

АРМЯНСКИЙ поэт

1393-70-е годы XV века

СУЕТА МИРА

О братья, в мире все дела – сон и обман! Где господа, князья, цари, султан и хан? Строй крепость, город, иль дворец, иль бранный стан – Все ж будет под землей приют навеки дан. Разумен будь, Нагаш, презри грехов дурман, Не верь, что сбережешь добро: оно – туман; Стрелами полный, смерть для всех несет колчан, Всем будет под землей приют навеки дан. Мир вероломен, он добра нам не сулит; Веселье длится день, потом вновь скорбь и стыд. Не верь же миру, он всегда обман таит, Он обещает, по дает лишь желчь обид. Тех, обещая им покой, всю жизнь томит; Тех, обещав богатство им, нуждой язвит,- И счастье предлагает всем, ах, лишь на вид, Уводит в море нас, где бездн злой зев раскрыт. Проходят дни; вдруг смертный день наводит страх, И света солнца ты лишен, несчастен, наг. Ах, отроки! Ваш будет лик – истлевший прах, Пройдете вы, как летний сон в ночных мечтах. Знай, раб, что и твоя любовь – лишь тень во днях. Не возлюбляй же ты мирских минутных благ. Не собирай земных богатств, с огнем в очах: Одет и сыт? Доволен будь! Иное – прах! Трудись и доброе твори, бедняк Нагаш! Свои заветы чти: другим пример ты дашь! Поток греха тебя, пловца, унес,- куда ж? И, благ ища, стал не добра, но зла ты страж!

О ЖАДНОСТИ

От века и до наших дней любому злу в судьбе земной Тупая жадность – лишь она – была единственной виной. У жадного и бога нет, апостол говорит святой, Того он бога признает, под чьей находится пятой. Он – хищный волк. Его закон: людскую кровь пускать рекой. Он пьет, но кровью никогда не насыщается людской. Хоть и богат и властен он, но по природе он такой: Всех обездолить норовит, все захватить своей рукой. Все, все – и драка, и тоска, и зависть, и ночной разбой, Проделки шайки воровской,- все из-за жадности людской. Клятвопреступники, лжецы, кричащие наперебой, От веры отошли святой,- все из-за жадности людской. Один болтается в петле, другой сидит в тюрьме сырой, Л те пропали с головой,- все из-за жадности людской, Цари садятся на копей, цари воюют меж собой, Гоня покорных на убой,- все из-за жадности людской. Чтоб увести народы в плен, проходят вихрем над страной, Ровняют города с землей – все из-за жадности людской. Один поднялся на отца, братоубийцей стал другой, У них святое под ногой,- все из-за жадности людской. В католикосы лезет всяк, кто в беззаконии герой, Пролез в епископы иной,- все из-за жадности людской. С епископом развратник пьет – и властью наделен мирской За

мзду монетой золотой,- все из-за жадности людской. Архимандритов новых рой во всем плетется за толпой, В прилавок превратив налой,- все из-за жадности людской. Монахи, бросив монастырь, по селам шляются толпой: Забудь молитвы! Песни пой,- все из-за жадности людской, А иереи – за дубье! Тот – с окровавленной щекой, А тот – с припухнувшей губой,- все из-за жадности людской. Нагаш, ты – пленник суеты, следи всечасно за собой; Немало этого добра и ты имеешь, как любой.

СТРАННИК

– Я умоляю: слово «странник» Ты всякий раз не повторяй. В чужом краю скорбит изгнанник, Хоть этот край кому-то рай. Несчастный странник, словно птица, Которой к стае не прибиться, Пока она не возвратится В свой отчий, в свой любимый край. – Не убивайся, бедный странник, Минуют тяжкие года, Не навсегда твое изгнанье, Не навсегда твоя беда. Молись, господь тебе поможет, На родину вернет, быть может, Чтоб ты забыл по воле божьей Чужие эти города. – Я всех молю о состраданье, Шепчу: ‹Ю боже, пощади!» Чернее самого изгнанья Лишь сердце у меня в груди. И от былых воспоминаний Лишь множатся мои страданья, И стеснено мое дыханье, И нет просвета впереди! – Не причитай, не плачь, изгнанник, Не победишь слезами зло. На свете ни одно страданье От причитаний не прошло. От громогласного стенанья Не исполняются желанья, И никого еще рыданье В родимый край не привело! – Изгнаннику повсюду горе, С бедой смирился он давно. Он никогда ни с кем не спорит, Ему надежды не дано. В толпе чужих он горе прячет, Для них он ничего не значит. Кровавыми слезами плачет, Все перед ним черным-черно! – Увы, родимого предела Для смертных нету под луной, Мы странники на свете белом, Не на земле наш дом родной. Но так живи в своем изгнанье, Чтобы за все твои деянья Ты новых не обрел страданий В отчизне нашей неземной.

ПЛАЧ ОБ УМЕРШИХ

Счел господь нас достойными кары, Тяжки божьей десницы удары. Смерть забыла – кто юный, кто старый, Полыхают повсюду пожары. Ах, как жаль, что пришло это горе,- Разлученным не свидеться вскоре. Гибнут юноши, тонут, как в море, Стынут слезы у женщин во взоре. Ангел смерти мечом своим длинным Сносит головы жертвам невинным, А они, как цветы по долинам… Стонет мать над загубленным сыном. Кто опишет несчастия эти? Худших зол не бывало на свете, На порогах родительских дети За ничто погибают в расцвете. Войте, жалуйтесь: днесь и вовеки Надо зло умертвить в человеке, Плачут горы, деревья и реки, Мудрецы на земле, что калеки. Пали воины – цвет молодежи, Те, кого обожали до дрожи, Те, чьи брови на арки похожи, Огнеглазые в куртках из кожи. И диаконы, что ежечасно Пели богу хвалу сладкогласно, Смерть вкусили. Роптанье напрасно, Лишь в могиле лежать безопасно. Страшный суд совершается ныне, Но заступника нет и в помине… Черный ангел уносится в дыме С новобрачными, а не седыми. Некий юноша, шедший на муку,  Плакал, с жизнью предвидя разлуку, Был бы рад он хоть слову, хоть звуку, Но никто не подал ему руку. И сказал он: «Тоска меня гложет, Смерть состарить до срока не может, Я – зеленая ветка,- быть может, Кто нибудь уцелеть мне поможет. Мне не в пору могила-темница, Сто забот в моем сердце теснится, Сто желаний запретных толпится, Лучше б дома мне в щелку забиться!» И к отцу он воззвал: «Ради бога, Помоги мне прожить хоть немного, Мне неведома жизни дорога, Злая смерть сторожит у порога!» Горько молвил отец: «Вот беда-то,- Ни скотины на выкуп, ни злата; Мог себя запродать я когда-то, Но за старца дадут небогато». И подобно другим обреченным, Сын свалился на землю со стоном: Вспомнил детство, свечу пред амвоном, Вспомнил солнце, что было зеленым… И глаза его скорбь угасила, И исчезла из рук его сила, И лицо словно маска застыло, Неизбежною стала могила. Тут и молвил он: «Отче и братья, Лишь молитвы могу с собой взять я, Умоляйте же все без изъятья, Чтоб господь растворил мне объятья». А потом, отдышавшись немного. Стал просить он служителей бога; «Помолитесь и вы, чтоб дорога Довела до господня порога!» Я епископ Нагаш, раб единой, Видел сам все страданья Мердина, Слышал сам его жителей стоны, Шел сквозь город в печаль погруженный. По большому армянскому счету, Год стоит у нас девятисотый. Приказал я молиться npичетy, Позабыл про иные заботы. Пожалей наших мертвых, Мария, Шлю мольбы от зари до зари я, Рай открой им, спаси их от змия, Лишь молиться мы можем, Мария!

АРАКЕЛ БАГИШЕЦИ

АРМЯНСКИЙ ПОЭТ

XIV-XV века

ПЕСНЯ О РОЗЕ И СОЛОВЬЕ [6]

Песню изумительную вы услышите сейчас,- И телу и душе она готовит радость в нас. Я буду славить соловья, чей так приятен глас, И розу, чей цветной убор так сладостен для глаз. Так молвит розе соловей: «Влечешь меня лишь ты! Знай: я тебя люблю; ты – храм любви и красоты! Должна в тебя войти любовь святая с высоты; Твоей любовью расцветут по всей земле цветы». Так молвит роза соловью: «О дивный соловей! Как счастлива, в душе моей, я от твоих речей; Но ты летаешь высоко,- я вечно средь полей: Я слить могу ль свою любовь с любовию твоей?» Так молвит розе соловой: «Внемли что я пою. Чтоб сердце поняло твое до дна любовь мою, Я, красоту твою ценя, с небес росу пролью; С моей любовью ты сольешь тогда любовь свою». Так молвит роза соловью и это говорит: «Боюсь, что молния с небес ко мне с росой слетит, Что яркость лепестков моих то пламя опалит, И станет на смех всем цветам мой искаженный вид»… Так молвил розе соловей: «Хочу я тучей стать, От солнечных лучей тебя я буду защищать, И с нежностью в палящий день навесом оттенять, И сладостной своей росой, в часы зари, питать». Так молвит роза соловью и это говорит: «Мне страшно, я боюсь, что гром из тучи загремит. Что лепестки мои, гремя, всех красок он лишит, И станет на смех всем цветам мой искаженный вид». Так молвил розе соловей: «Я солнцем стать могу, Свой заревой, свой нежный свет я для тебя зажгу, Я красок тысячу твоих любовно сберегу, И честью всех других цветов ты станешь на лугу». Так молвит роза соловью: «Так хрупок мои наряд!  Рассветные часы меня пугают и палят; Боюсь я солнечных лучей: они меня пронзят, И упадут все лепестки на луг, за рядом ряд». Так молвит розе соловей, и так поет певец: «Достойна ты! Ты всем цветам – прекраснейший венец; Что я любовью опьянен, признаюсь наконец! Тебя зеленой навсегда да сохранит творец!» Так молвит роза соловью в ответ на песнь певца: «Твой нежен голос, веселишь ты всех людей сердца, И песнь на тысячу ладов ты строишь без конца, Ты – честь и ты – краса всех птиц, по милости творца!» Так молвит розе соловей: «Ты всех лекарство зол; Кто болен, исцеленье тот в любви к тебе обрел; Кто страждет и еще к тебе за благом не пришел, Томим раскаяньем, что он спасенья не нашел». Так молвит роза соловью: «О дивный соловей! Откуда песнь твоя, что всех певучей и сильней? Я в умиленье от твоих властительных речей. Наверно, равного тебе нет во вселенной всей». Так молвит розе соловей: «Есть царь, что надо мной, Дарует всем цветам дары он щедрою рукой. И если жаждешь ты узреть его перед собой, Прославлена в века веков ты будешь всей землей!» Так молвит роза соловью: «Я завистью полна! Служить ему – тебе судьба бесценная дана! Да, если осыпал тебя он милостью сполна, Понятно мне, я почему томилась здесь одна!» Так молвит розе соловей, и вот его ответ: «Когда всем сердцем примешь ты мой радостный обет, Тебя, и телом и душой, прославит целый свет, И, как рабы, все будут чтить твой непорочный цвет». Так молвит роза соловью: «Спеши мне все открыть! Я вся желанием горю твои слова испить. Что есть на сердце, ничего не должен ты таить, Когда любовию меня ты хочешь покорить!» Так молвит розе соловей: «Несу благую весть: Рабою быть царя – твоя достойнейшая честь! Начнут тебя превозносить все птицы, сколько есть, И песен про тебя спою я столько, что не счесть!» Так молвит роза соловью: «Тебя благодарю; Служить желаю всей душой подобному царю, Но пред величием его я радостью горю. Чем я пленю его и что ему я подарю?» Так молвит розе соловей: «Тебе я бодрость дам. Узнай, что снизойти к тебе сей царь желает сам. Ты, в радости безмерной, верь божественным мечтам, Затем что будешь ты его нерукотворный храм!» Тот соловей, краса всех птиц,- архангел Гавриил, И богоматерь – роза та, святее всех святых, И царь тот – Иисус Христос, владыка вышних сил. В бессмертной розе воплотись, он к людям нисходил. Все это, полн земных грехов, писал я, Аракел; Так соловья и розу я, как только мог, воспел, А Гавриила в соловье изобразить хотел, Марию – в розе, и Христа – в царе, как я умел. И всех молю я ныне, кто мои стихи прочтет, И всех, кто на веселый лад иль нежный их споет, Да богу имя он мое в молитве назовет, И за молитву ту господь к нему да низойдет.

6

Сокращенный перевод.