Поэзия народов СССР IV - XVIII веков

Маштоц Месроп

* * *

Сердце, столь злое со мной, добрым с другим оказалось, Горечь обмана душе – горше, чем дым, оказалась. Знаю, откуда взялись черные пятна на теле: Это – печати разлук. Я – нелюбим, оказалось. В сердце разбитом моем птицы обиды гнездятся. Столько отравленных стрел!… Яд-нестерпим, оказалось. Сердце разбил ей другой. Плачу, а ей безразлично - Воду ль приносят иль бьют злобно кувшин, оказалось. В черной пустыне обид плачет Меджнун и томится, Горе свое оседлав… Он – пилигрим, оказалось. Мысли мои, как в степи, в сердце пустынном осели, След, что остался, он был следом твоим, оказалось. Смута жестоких времен в сердце посеяла смуту, Время – причина тоски – трудным, дурным оказалось. Пусть нехорош я, зато знаю свои недостатки. Тот, кто доволен собой,- неисправим, оказалось. Золотом, о Навои, стих твой начертан сегодня: Шах – наш ценитель! – его счел

дорогим, оказалось. Почему на лик прекрасный складка гневная легла? Иль сияющее солнце затянула ночи мгла? О свидании услышав, бьется сердце у меня, Но не думай, что разлука тишину ему дала. Я твои рубины-губы выпустил из губ своих Так, как выпускают душу, если смерть за ней пришла. Гибну я, когда ты тонкий опоясываешь стан,- Да, судьба такую стройность мне на гибель создала! Пусть меня ее собака растерзает на куски, Лишь бы мимо окон милой кость мою проволокла. Виночерпий, дай мне чашу, потому что грустен я: Чаша исцелит мне душу, чаше – вечная хвала! Клочья порванного сердца Навои с трудом собрал,- Ты на сто клочков, шалунья, вновь его разорвала.

* * *

Если нам сердце и разум одело туманом безумие - Даже Меджнуна сдается вершиной ума нам безумие. Желтый тюльпан обагрился слезою моей, розощекая! Думать, что пурпур заменится в розе шафраном,- безумие! Солнечный день, омраченный моими тягучими вздохами, Сделало зимнею полночью с лютым бураном безумие. Как я боюсь, что навеки в степи без дорог затеряется Бедное сердце… Его унесло ураганом безумие. Дай мне душистую прядь и в награду возьми мою голову! Век не расстанется с нежным своим талисманом безумие. Жалок спесивый богач, презирающий муки влюбленного: Думать, что можно за все уплатить чистоганом,- безумие. Как ты рыдал по ночам, Напои, у порога возлюбленной! Стоны твои уподоблены выкрикам пьяным, безумие. О друзья, явите милость! Грудь в куски разбейте мне! Ужаснитесь тем мученьям, что сокрыты там, на дне! Если черный лик найдете,- вместе с сердцем рвите вон! Чтоб душа спаслась от муки, да горят они в огне! Нет ее?! Зашейте раны! Но кинжалом вскройте вновь, Если легкий шаг любимой вдруг раздастся в тишине. Если я умру,- просите, чтобы стала в головах, Ниц падите, умоляйте – с жалким нищим наравне! Если даст она согласье, не спешите сообщать, Чтоб не умер я вторично,- не по вашей ли вине? Если встанет в изголовье, мертвый, я начну рыдать. Не мешайте вздохам нери, пребывая в стороне! Если ж это – невозможно, то больного Навои, На руках иль взяв под мышки, волоките к майханс!

* * *

Прилетел из сада ветер – аромата не принес. Весь исколотый шинами, позабыл я запах роз. Вспоминая уст рубины, воду скорби, морщась, пью. О аллах, как успокоить кровь? Сдержать потоки слез? Проглотил я столько скорби, так темна разлуки ночь, Что казалось – в небе солнце в этот день не поднялось. Плакал я под гнетом горя, думал: скоро ли конец? Если б ты не появилась, умереть бы мне пришлось. Ты свиданье подарила – и забилось сердце вновь. О, пойми, что я не в силах больше жить с тобою врозь! Соловей от гнева розы стал бескрыл и безголос, Но цветет, как прежде, роза и не стала жертвой гроз… Навои, запомни – редко дружит верность с красотой, Но пленяет взор и сердце воплощенье страстных грез. Кругом враги, теперь найти мне друга нет надежды, Не дай, аллах, чтоб даже враг терял бы след надежды. Я в этой западне отстал от недругов и друга. Я верю в друга своего и верю в бред надежды. В водоворот я бед попал, где, говорят, есть страхи, Но нет и признаков совсем любых побед надежды. Душой я жертвовал, но нет надежды на свиданье, А жизни жаждущим от губ – одни в ответ надежды. О, кравчий, так печален я, что радость невозможна, Не вижу на веселье я уж сколько лет надежды. Что верности от друга я не жду – не осуждайте, Мудрец уверен: жизнь не даст такой обет надежды. Нет близости и нет надежд! Как не расстаться с жизнью, О Навои, коль я б имел ее и свет надежды!

* * *

Друзьям, наперсникам случайным своих не поверяйте тайн, Сто бед над головой развеяв, чужим не доверяйте тайн. Не выдавайте тайну, ибо того, что вы не сберегли, Другой сберечь не в силах тоже. Итак, не выдавайте тайн. Фальшиво сердце, а язык наш – он сплетни разносить горазд! Так из душевного гарема своих не выпускайте тайн. Коль сердце и язык не стали наперсниками,- лишний труд Твердить: «Теперь – ни слова людям!» Своих не разглашайте тайн! Не испускайте тучи вздохов и не катите слез рекой: Вотще не рассыпайте жемчуг – и нить не разрывайте тайн! И, раскромсав язык болтливый, и сердце вдребезги разбив, И требуху швырнув собакам, вовек не раздавайте тайн! Как исстрадался я в разлуке: во всяком случае, друзья, Вы не усердствуйте, а пейте – в вине не исчерпайте тайн! И коль любви благую тайну сберечь не смог ваш Навои, То и его прозванье тоже вы в свитке начертайте тайн!

* * *

Красотой

твоей, как солнцем, свято дорожит народ. Как пылинки в свете солнца, вкруг тебя кружит народ. Так жестоко я ославлен, что, куда ни покажусь: «Вот пришел безумец жалкий!» – хохоча, кричит народ. Если б только ты предстала в полном блеске красоты, Был бы, верно, с лика мира, как волною, смыт народ. Видя пламя ада, люди в рай его перенесли, Как же тайного сиянья до сих пор не зрит народ?! От разлуки, от несчастий стал я с бледной тенью схож, Удивляться ль, что смущает мой убогий вид народ?! Меч любви глазам не виден, если же его извлечь,- Он пронзит меня, и, воя, в страхе побежит народ. Нет числа разящим стрелам, что печалью рождены, Больше их, чем тех, какие в тайниках хранит народ. Если в мире все решает пустота глухих небес, То спешит уйти от смуты, от глухих обид народ. Если преданность народу выражает Навои, Преданность свою поэту про себя таит народ.

* * *

Только солнце помянув, лик твой описать возможно. О живой воде сказав, губ рубин познать возможно. Говорят: «Походка, стан – жизни свет в саду телесном». Лишь от зависти к тебе так их принижать возможно. Лик твой в зеркале узрев, солнца луч в струе Ковсара Полон зависти: ему ль блеск твой перенять возможно? Цель потока – учинять, как и ты, опустошенье. Твоего коня догнать – тучам ли мечтать возможно? Раны, что нанес Фархад толще скал киркой,- ничтожны, Так израненной душе ль их не пожелать возможно! На страданья обрекло небо всякую песчинку. Что, помимо злых обид, от него нам ждать возможно? Навои, ее слова о неверности – жестоки. Чтоб помянутою быть, ей и лживой стать возможно…

* * *

Меджнунам пылким каждый миг даря забвение иное, Лишь мне, безумному, она песет мучение иное. Не видя друга, я умру; друг – жив и в радости свиданья. Я – не Фархад, у нас в любви и поведение иное. Она приветом на пиру всех воздыхателей одарит. Ко мне, злосчастному, увы, и отношение иное. Меня с собою не равняй, о соловей, любовь поющий: Стенанье, вопль души – одно, а трель и пение – иное. «Мир – бренный, в нем безгрешен я»,- толкует шейх нам, лицемеря, Но духовник о чувствах нам дал наставление иное. Пусть пьют, кому судьбой дано, нектар любовного свиданья, А нам лишь яд разлуки пить, судьбы решение иное. Ты гонишь сердце Навои, а с ним самим ты как поступишь? Свободна – птица! Для раба освобождение – иное…

* * *

Друзей, что нас утешат в горе, зря не ищите, нет. Готовых нас обидеть – море, быть на защите – нет! Душа послушной нитью вьется вокруг твоей стрелы. И кровь из раны сердца льется. Зашить – так нити нет. Не говори: «О ней безвольно ты в горе слез не лей». Ведь и безвольному мне больно, что в сердце прыти нет. Пусть веет на меня дыхание любимой – тщетно все: Опоры этому дыханью в душе, как в сите, нет. Скажи я, что любовью пери не дорожу,- не верь: К речам безумца и доверья – уж не взыщите! – нет. Когда пустые разговоры тебе претят – уйди. Все суета, все споры, ссоры… От них укрытья нет. Среди бездумного веселья будь трезвым, Навои. Иного, кроме как похмелья, в пиру не ждите, нет.

* * *

Тебя увидя в цветнике, смутясь, затрепетала роза. Роняя лепестки в тоске, от зависти увяла роза. И, раскрасневшись от вина, разлукой злой опьянена, Как сердце красное, сама от крови стала алой роза. В стране священной красоты, шахиня, всех прекрасней ты, И все сады, и все цветы взяла ты под начало, роза. Когда гуляешь ты в саду, чтоб оградить тебя от зла, Все розы встанут, как щиты, шипы их словно жало, роза. Пурпурных уст блаженный зной меня влечет к тебе одной. Когда ты на пиру со мной, я нью, и сердцу мало, роза. Пой днем и ночью, соловей, в честь гостьи утренней моей, Знай, быстротечна смена дней, летят, и жизнь промчалась, роза. Когда все розы расцвели, в дорогу вышел Навои, Но для души его теперь разлука раной стала, роза.

* * *

В разлуке телом я ослаб, сгораю сам не свой. Не только телом слабну я, живу с душой больной. Убить решила ты меня, рази своим мечом, Смешаю с ветром кровь мою и с влагой дождевой. Огонь разлуки сжег меня, я отсвет тех лучей, И стоны жаркие мои, как пламень вихревой. Не прогоняй меня – я пес, хранящий твой порог, Не удивляйся, что не смог расстаться я с тобой. Я грудь раскрою, чтобы дать тебе в душе приют. Увидев тайный мой недуг, проникнись добротой. Не пощадили бы меня пи время, ни судьба, Когда б не винный погребок, где я обрел покой. Похороните Навои на улице любви, Успокоенье он найдет под каменной плитой.