Поэзия народов СССР IV - XVIII веков

Маштоц Месроп

* * *

Пери, сжалься надо мною, я страданием объят, Так несчастного Меджнуна муки страстные томят. Стрелы грудь мою пронзили, и от слез померк мой свет, Словно дым тяжелый, вздохи небо ясное темнят. Грудь на сто частей разбита; друг, взгляни, изранен я, Не найти мне исцеленья, раны смертные болят. Счастье позднего свиданья не могу я перенесть, Даже если издалека на нее я брошу взгляд. Гору горя растопили вздохи жаркие мои, Камни сделались водою и в меня не полетят. Не обманывайся мнимой безмятежностью небес: Небо – хитрый лжесвидетель, предающий всех подряд. Я сходил с ума в пустыне, как несчастный Навои, Ведь красавицы, в гордыне, разум мне не возвратят.

* * *

Связь

с городами я порвал, от шума их я отказался, И от богатства двух миров, от благ мирских я отказался. Но сто несчастий на себя я принял, плача и скорбя, От жизни отвернулся я, и от святых я отказался. К чему богатство, города, душа и все, чем жизнь горда? Когда б желанья я имел, тогда б от них я отказался. Я б Искандаром стать не смог, бессмертьем Хызра пренебрег, На что мне вечной жизни срок? Аллах велик – я отказался! Но от красавицы одной, такой насмешливой и злой, Хоть это мне грозит бедой, я ни на миг не отказался. Мой проповедник, ты давно нам хвалишь райское вино. Я слаб, но взять большой бокал из рук твоих я отказался. Ты кровью плачешь, Навои, но, чтоб достичь своей любви, Идя по собственной крови, от мук таких не отказался.

* * *

Я тыщу раз горел огнем – из тысячи один. Не смел я говорить о том – из тысячи один. Не ужасайся, увидав ожога грубый след - Зловещим проступил рубцом – из тысячи один. Не говори: от всех таи сто тысяч бед своих - Скрыв, я забудусь вечным сном – из тысячи один. Разлука сердце мне дробит на тысячу кусков, Я слаб, но силы нет ни в ком из тысяч, кто один. Я тыщу раз моим друзьям мог верность доказать, Я плох, но не знаком с добром из тысяч пи один. Искал средь тысячи друзей ты верность, Навои, Но был ли верен хоть в одном из тысячи один?

* * *

О розе неживой и живой я и мечтать не смел, Не удивляйся, разум мой в ее огне сгорел. В мои померкшие зрачки ударила стрела, Их сделал целью кипарис для беспощадных стрел. Сияешь, словно роза, ты, стройней, чем кипарис,- Два совершенства я в тебе соединить хотел. Когда не вижу я в саду прекрасный облик твой, В смятенье шепчутся цветы, что сад мой опустел. Я кипариса стройный стаи и розы лик искал, Я счастлив был, что на тебя хоть издали глядел. Друг, омовенье соверши, в литейный дом идя, Но прежде нужно, чтобы ты забыть ислам сумел. О Навои, в мирских садах есть множество цветов, Но не найти тебе цветка, чтоб страсть преодолел.

* * *

Не удивляйся, если я на прочих не похож. Ведь и такой, как ты, второй на свете не найдешь. У изголовья моего поклонники твои, Как будто бы болезнь мою иною назовешь. Волненье в мире, будто я беспечен или пьян, Небрежно повязал чалму, халат мой не хорош. От стрел прямых твоих ресниц огонь мой стал иным, Так розу освежает вдруг росы прохладной дрожь. Я переменчив, как луна, от прихотей твоих, Слежу за тем, что говоришь, за тем, как ты идешь… О виночерпий, другом будь – пусти меня на пир, Мгновенно выпью я вино, что ты мне поднесешь. Гляди, запуталась душа в ее густых кудрях, Не знал я, что тугую сеть вовек не разовьешь. Как быстро зазнается тот, кто в милости сейчас, Но разве человеком ты пролазу назовешь? Знай, Навои, что мир – цветник, где розы расцвели,- Иди, но помни о шипах, разящих, словно нож.

* * *

С кипарисом тонкостанным я не пил вина вдвоем. Рок внимал моим моленьям в равнодушии глухом. Много выпил я в разлуке, чтоб забвение найти,- Ядом скорби обернулась чаша с искристым вином. Долгий день, почти до ночи, без любимой я провел. Этой ночью не дождусь я, чтобы мрак сменился днем… Друг, ответь, где может сердце успокоиться мое. Если даже возле милой нет покоя мне пи в чем? Ветерок мой, юной розе о разлуке расскажи, Отнеси ей, ветер, душу, истомленную огнем. Ведь языческой печалью, как безверьем, полон я, И с моим исламом правоверным я вовеки не знаком. Павой, внемли совету – если утром пьешь вино, То росу рассветной розы не считай своим питьем.

ПОЛЕЗНЫЕ СОВЕТЫ СТАРОСТИ

* * *

Она

ушла, покинув пир, и села на коня, хмельна, Л я ей чашу протянул, с мольбой держась за стремена. Нет, мне ее не удержать, но я бы в жертву жизнь принес За то, чтоб кем-нибудь на пир она была возвращена. Торопит всадница коня – и сердце падает в груди, Мечом обиды ранен я, жестоко грудь уязвлена. Зачем не насмерть я сражен? Не легче ль муки мне пресечь. Чем торопить в обратный путь и гнать сквозь темень скакуна? А без нее шумливый пир печален, горек и уныл, Нарушен сердца сладкий сон, душа покоя лишена. От века так заведено: кто выпьет радости бокал, Сто кубков горечи тому судьба велит испить до дна. Я в одиночестве умру. Не странно ль – преданность моя Ответной верностью в любви ни разу не награждена! Когда белеет голова, с уединением смирись, Ведь не украсят звонкий пир ни грусть твоя, пи седина! Неверную не возвратишь. К чему ж терзаться, Навои? Смотри: ты бледен, стан дрожит, душа печалью смущена. В мой дом, разгорячась, вбежала с вечернею звездой она, Испариной омыла розы, как розовой водой, она. Ресниц разбойничьих кинжалы – похитчики моей души, Прядь амбровым жгутом спустила на стан свой молодой она. Приют мой темный озаряет солнцеподобный лик ее. Я на свету дрожу пылинкой,- не луч ли золотой она? Взяв за руку меня, смеется, сажает около себя. Пересыпает слов алмазы, сверкая красотой, она. И говорит: «Печальный друг мой, как поживаешь без меня?» Что я отвечу ей? Сковала язык мой немотой она. Кувшин с вином она открыла и кубок полный налила, Пригубив, молвила с упреком, с лукавой прямотой она: «Скажи, Меджнун, не сновиденье ль, что разума лишился ты? Испей вина, открой мне душу, какой живет мечтой она?» Я выпил, потерял сознанье, к ногам возлюбленной припал,- Не хмель сразил меня – сразила своею добротой она. Тому, кто в снящемся свиданье, как Навои, блаженство знал,- Не спать до воскресенья мертвых: сон сделала бедой она.

* * *

Только ты взяла с улыбкой пиалу из рук людей, Как порвались от рыданья связки всех моих костей. Гурия к тебе явилась спор вести о красоте, Но и та, тебя увидев, удалилась поскорей. Стала ночь моей разлуки мне опасностью грозить, Потемнела, словно нежный гиацинт твоих кудрей. Сердце гибнет от удара взором пущенной стрелы,- Словно зверя на охоте, ты разишь стрелой своей. Я несчастен: у любимой состраданья нет ко мне,- Эти слезы и рыданья не тревожат сердце ей. Что такое сад свиданья, ты не спрашивай меня: В мире горестной разлуки, как в тюрьме, я много дней. Как беспечен тот, кто скачет, выпустив узду из рук! Упадет он без дыханья, погружен в мечты о ней! Тот свободен от печали, кто бежит толпы людской, Но оставшемуся с нею в мире жить еще грустней. Каждый миг твои собаки прогоняют Навои, Но обманом он в их свору возвращается скорей.

* * *

Здоровым меня оставить не захотела любовь, Во прах обратив, пустила до ветру тело любовь. В разлуке при мне остались отчаянье и болезнь, А душу солью страданья вконец изъела любовь. Грозящее миру пламя гудело в моей груди, Там ярким огнем горела, не искрой тлела любовь. Но люди, теряя душу, прийти умоляют смерть, И палачей луноликих пускает в дело любовь. Жестокости обучила Ширин и Лейли она, Меджнун и Фархад счастливцы, лишь мной владела любовь. Разлука, тоска, безумье – убийцы, но в этот мир Прийти и разить несчастных им всем велела любовь. Однако за благочестье я близости не отдам, Не дам, чтоб в могиле тесной средь роз истлела любовь… О Навои, будь счастлив, что ты еще жив и любишь, Страданьями награждает и сверх предела любовь.

* * *

Я желтухой болен, кравчий. Весь в осеннем цвете яром, Где ж вино, что охмеляет винограда желтым даром? И лицо мое, и тело – листья желтые на ветке. Пожелтели – кто ж излечит их целительным отваром! И в очах зрачки с белками стали желты, как тюльпаны. Что за хворь? Той розоликой жечь меня дано пожаром! Говорят, очам полезно видеть желтое – ах, где же Кипарис в одеждах розы, что пылает желтым жаром? Желтоперой птицей ночи стал среди полдневной стаи Пожелтелый день разлуки, что сражен судьбы ударом. Если ж не больным желтухой ночь и утро, отчего же Ночь распустит кудри, солнце лик свой рвет – в рыданье яром? Желтизну больного тела Навои скрыл в прахе скорби - Так вот нищий в землю прячет золото в кувшине старом!