Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

Коллектив авторов

ХУДОЖНИКУ

Образ дальний, сердцу милый Кистью воссоздай умелой И портрет моей любимой По стихам вот этим сделай: Ты изобрази вначале Смоль и блеск кудрей крылатых, Чтоб они напоминали О дождях и ароматах; Лоб — белее зимней вьюги, Тенью полные ресницы, А над ними — брови-дуги, Что хотят соединиться; Напиши их, чтоб не знали, Как союз основан дружный, Что тут есть: дуга одна ли Или дружба полукружий? Напиши глаза-сапфиры, Пламя их изобрази ты — Синее, как у Афины Или дивной Афродиты; Тронь лицо нежнейшим тоном Лилии и розы разом, Уподобь

лицо бутонам Майским, росным, светлоглазым; Сделай так, чтоб стало ясно: Губы манят к поцелуям. И к гармонии прекрасной Путь блаженный неминуем; Чтобы, отгоняя тучи, Сам Эрот летал над нею, Чтобы мы узрели тут же Душу светлую — Психею; Но чтобы одежда тело, Покрывая, не скрывала, Чтобы красота блестела Под покровом покрывала!

НА СМЕРТЬ ОТЦА

Как и что сказать могу я, где, скорбя, найду слова я, Чтобы выплакаться вволю? Боль и горечь велики. Горе, я отца утратил, а моя страна родная Патриота потеряла, утешенье — бедняки. Был он — как икона в церкви, был он добрым и суровым. Сколько раз он, представая пред внимающей толпой, Из сердец жестоких слезы исторгал горячим словом И гасил порока пламя и страстей порыв слепой. В час, как над землей молдавской гром раскатывался адский, И разор, грабеж, убийство прятались в дыму густом, И над углями вздымался полумесяц азиатский, Он провозглашал победу мудрым словом и крестом. Был ума он преисполнен, благородства был такого И к возвышенным деяньям, к милосердью склонен так, Что и в разоренном доме у него искали крова Муза языка родного и с чужою речью враг. Проповедуя усердно цель, которой нет дороже, Верен зову, что глаголет: «На земле работник будь!», Он указывал дорогу неокрепшей молодежи — Через темные могилы к новой жизни светлый путь. Он всю жизнь свою боролся против вспененного вала, Против гроз, одолевая жизни бурный океан; Чтоб детей растить, отец мой не щадил себя нимало — Так птенцов своею кровью кормит птица-пеликан. Боже, он — перед тобою; если скажешь, что нетленно Хоть одно из дел, внушенных силой духа твоего, Полон грусти и признанья, я молю тебя смиренно: Дай ему покой на небе, мне же — душу дай его.

ГРУСТЬ

Придешь ли ты, кумир мой непорочный? Я жду тебя в печальной тишине С тех пор, как соловей умолк полночный И только вздох мой тяжкий слышен мне. Порой цветенья быть тут довелось мне, И жизнь была весенне-хороша; Минуло время золотых колосьев, Иною стала и моя душа. И, как роса, что умывает даром Цветок, почти убитый жаром дня, Я слезы лью — я так борюсь с пожаром, В могилу увлекающим меня. Здесь счастлив был я под зеленой сенью С тобою, драгоценный мой цветок… Пришла пора жестокому мучёнью — Я гибну, ибо стал я одинок.

АЛЕКСАНДРУ ДОНИЧ(1806–1866)

МЫСЛЬ

Я смотрю на небо. В ясной вышине Взор мой изумленный горестно блуждает. Я любуюсь солнцем, что в сплошном огне, Согревая землю, радостно сверкает. Но и твердь и солнце — от земли далеко. И вовек подняться нам не суждено Выше, чем природой, мудрой и жестокой, Людям от рожденья определено. На орла смотрю я жадными глазами, Как стремит он к небу гордый свой полет, Рассекая воздух мощными крылами Над сияньем вечным снеговых высот. И сдержать не в силах скорбного стенанья, Я к земле склоняюсь горестным челом, — Человек, — шепчу я, — жалкое созданье, Почему не можешь взвиться за орлом? Но внезапно к небу мысль моя взлетает Молнией чудесной, полною огня, Устали не зная, солнце обгоняет И нетерпеливо дальше мчит меня. Все она объемлет, видит, постигает, Суть вещей находит, время и закон И, не зная смерти, дальше улетает К вечному порогу, к тайне всех времен.

РОДНОЙ ПЛЕМЯННИК

Под лавкой ночью в час мышиный Собрались все мышиные старшины. Они решили, что отныне В их родовой твердыне Лишатся полномочий И потеряют все посты Те, у кого окажутся хвосты Размеров установленных короче. И что в годину бед Они оставят просто Жестокой кошке на обед Мышей не долгохвостых. Хвосты, как видно, в их общине Явились знаком гордости как раз, Как составляют бороды у нас Понятие о месте и о чине. По той ли, по иной причине, А принят был такой указ И был приведен в исполненье. Но через пару дней Средь тех мышей, Чей хвост достоин удивленья, Мышонок без хвоста, склонясь над списком, Перечислял опальных с писком! Один хвостатый вытерпеть не смог, Толкнул соседа лапкой в бок: «Каким путем — понять я не могу — Он оказался в избранном кругу? Таких, как он, взашей мы гоним! И как молчишь ты, убеленный сединой?» «Молчу, ведь он — племянник мой родной. «Достаточно, я понял». Неужто даже в норках мелких Законны сделки?

АЛЕКСАНДР ХАЖДЕУ (1811–1874)

МОСКВА В 1812 ГОДУ [2]

Века ты простоял, град сильный, величавый! Хоть разражался гром о белый камень твой, Ты уцелел в борьбе и с Польшей и с Ордой. Их следу нет! А ты, повитый древней славой, Все тот же исполин над бездной роковой Народов и времен. О, знает путь кровавый Назад, кто дерзко в брань вступал с твоей державой, Союзник божий, град Георгия святой! Но вот из Франции победы гордый гений Подвинул на тебя, как ангел разрушений, Мир вражий двадцати племен, с мечом, с огнем. И устоишь ли ты?… Пожар! Пожар! Но в нем Родное пламя: то не блеск Москвы прощальный, А тризна по врагам, их факел погребальный!

2

Стихотворения А. Хаждеу написаны по-русски.

_{Москва, 1830}

МОГИЛА ВОЛОШАНКИ В МОСКВЕ

Ввек не забыть Кремля! Он рассказал мне быль О жизни и судьбе Стефановой Елены. Я видел красные ее светлицы стены, Где в счастье дни вела, покуда царь любил Ее, как дочь, за ум и нрав ее смиренный; И мрачный терем тот, где Грозный заключил Ее, невинную, по проискам измены, Где север нежный цвет Молдавии сгубил! Опальный гроб ее я оросил слезою, И рассказал ему моей души мечтою, Как Русь для счастия Молдавии льет кровь. О, дорога для нас страдалицы могила: Она нас первая с царем Руси сроднила И завещала нам царей Руси любовь!

АККЕРМАН

Приветствую тебя, первопрестольный град Молдавии! Я на кладбище разрушений Средь лавы отыскал твой древний славы клад: След первой пристани, след первых поселений. И первый хлебный злак, и первый виноград. Но мне милей встречать среди полночных бдений, За городом, как с лимана веет хлад, То Святослава, то Назона славны тени. На Святослава зов приходит Вейсенштейн. На зов Овидия — дух Пушкина слетает. Герой герою быль гласит про вражий плен. Певец певцу про свой здесь жребий напевает, Герою пир — рассказ о новой русской славе, Певцу печаль — что жил не в русской он державе.

ВАСИЛЕ АЛЕКСАНДРЕ (1821–1890)

ДОЙНА

Дойна, дойница! Где ты, милая девица, В золотых цветах косицы, Губы — ярче заряницы? Хорошо с такою милой, С голубицей сизокрылой, С сердцем, полным гордой силой! С белокурой недотрогой, Схожей с ланью быстроногой, Нежной полною тревогой! Соловей неутомимый, Я в прохладе нелюдимой Спел бы дойну о любимой!

*

Дойна, дойница! Ружьецом бы мне разжиться Да с топориком сродниться, Не тужить — а веселиться! Под седло б не вороного, Что черней греха людского, — Горделивого и злого! Семерых бы мне с мечами, Братьев с гневными очами, На конях, чье имя — пламя! Мне б орлиный лет и зренье, Пел бы яростно весь день я Дойну гнева и отмщенья!