Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

Коллектив авторов

БОЛТОВНЕ ОТВЕТ- МОЛЧАНЬЕ

Болтовне ответ — молчанье. Ни похвал, ни порицанья. Ты пляши себе как хочешь И не жди рукоплесканья. Только я плясать не стану Под фальшивое бренчанье. Правду я ищу лишь в сердце — Вот оно, мое призванье.

₁₈₇₆

Я ИДУ ЗА МИЛОЙ СЛЕДОМ…

Я иду за милой следом В темной чаще, в глухомани, Чуть приближусь к ненаглядной Прерывается дыханье. Еле выговорил слово, Что огнем души согрето, — Смотрит мимо дорогая, Не давая мне ответа. Подхожу к ней блинке, ближе, Уговариваю нежно — Озирается пугливо, Отстраняется поспешно. Изогнулась, вырываясь, Чуть я обнял стан прелестный; Жарких рук не размыкаю, К сердцу привлекаю тесно. То ль не

рада, то ли рада Мне на грудь она склониться. Без конца целую губы И смеженные ресницы. Крепче к сердцу прижимаю Даже дух перехватило. Отчего грустит, спросил я, Неужели разлюбила? И она мне отвечает, Озарив сияньем глаз: — Ты мне дорог бесконечно, Только дерзок ты подчас.

₁₈₇₆

ЖИЗНЬ

Нередко слышу я, как, выпятив живот, Румяный жирный поп с амвона речь ведет О том, что род людской идет путем страданья, Что наслаждение — преддверье покаянья… Но разве может знать откормленный такой, Какой бывает жизнь и быть должна какой? Над тесной уличкой ночь блещет и сверкает, Лучи ста тысяч звезд мне под ноги бросает. До слуха моего доносятся едва И жалобы, и смех, и смутные слова Из мира старых стен, из-за окон разбитых, С забытых пустырей, из-за дверей раскрытых. Вот скромной спаленки я вижу полумглу. У лампы девушка вдевает нить в иглу. Та девушка бледна, глаза у ней потухли, Над покрасневшими белками веки вспухли — Ночной упорный труд погибелен для глаз, В них не осталось слез… Зачем ты родилась? Зачем живешь? Ведь жизнь тебя несет, Как веточку по лону пенных вод, Ты — тень в толпе. Куда тебя забросит Житейский пыльный вихрь? Но кто об этом спросит? Вот так и день и ночь все трудится она, И можно разглядеть сквозь занавес окна, Как ловки пальчики, как эти очи зорки! Почувствовать легко, как эти слезы горьки. Ведь на день брось иглу — и будешь голодать, Вот, кажется, и все, что в силах ты понять! Работа сделана… Пойдет она куда? Творенья твоего священного труда Перед клиентами торговец расстилает. Огромный солитер лучится и сверкает На пальце у купца… И куплен камень тот На прибыль от ночных девических работ. Твой труд, о девушка, стал ценностью отныне: Купец его теперь предложит герцогине; Получит деньги он, отвесит ей поклон… Та ткань, в которую вплелись — жизнь, слезы, сон, Ткань, белая как снег, на ком теперь надета? Когда тебе, дитя, на ум приходит это, Ты смотришь в зеркальце и плачешь, плачешь ты От жалости к себе. И кроткие черты Лица ты своего запечатлеть стремишься… Так вот какая ты! Страдаешь и томишься, Живешь, послушна всем, боишься ты всего, Лишенное поддержки существо. И только смерти ждешь с готовностью покорной, Как утешительницы в жизни этой скорбной. Но все же у тебя одна подруга есть — Откуда ни возьмись явившаяся здесь Пчела! Она нашла пути в твою светелку. И, отворив окно, ты приглашаешь пчелку Хотя бы до весны с тобой вдвоем пожить! Две пролетарки вы, пристало вам дружить — Букашке-девушке с букашкою крылатой. Когда, подавлена нуяедой своей проклятой, Вдруг девушка взгрустнет в обиде на судьбу, К ней пчелка резвая садится на губу. И словно говорит любезно и учтиво: «Подруженька, мила ты и красива! Ты знаешь, как цветок, прелестен ротик твой! Ты очень хороша! Прекраснее святой! А глазки у тебя! Ну, как их не похвалишь!»

*

…И смерть настигла девушку. Она лишь Сказала: «Отдохни! Пришли покоя сроки». Вот девушка в гробу. Еще бледнее щеки, Но мертвого лица столь хороши черты, Что те, кто жив, дарят покойнице цветы.

С. Кудрявцев. Белорусский крестьянин в праздничном наряде. XIX в.

Как благороден, строг и величав он, Труп девушки, в льняной одетый саван! К открытому окну, любуясь, подошла Цветущая весна… Но бедная пчела Забыла о полях и с грустью беспокойной Все время кружится над девушкой покойной, Как будто говорит, что хочет быть она С подругою своей в земле погребена. И потому когда, перетянув живот, Румяный жирный поп с амвона речь ведет О том, что род людской идет путем страданья, Что наслаждение — преддверье покаянья, То разве может знать откормленный такой, Какой бывает жизнь и быть должна какой?

₁₈₇₉

ВЕНЕЦИЯ

Угасла жизнь Венеции счастливой, Замолкли песни, отблистали балы, Лишь от луны на мраморе портала, Как в старину, сверкают переливы. И бог морской грустит во тьме канала: Он юн — и верит, что былое живо, Звеня волнами, просит он тоскливо, Чтобы невеста из гробницы встала. Но спит она, над нею — тишь могилы, Один Сан-Марко — страж ее бесстрастный, — Как прежде, полночь отбивает с силой, Провозглашая медленно и властно Зловещим, низким голосом Сивиллы: — Не воскресишь умерших, все — напрасно

₁₈₈₃

ИЗ ТЬМЫ ЗАБВЕНИЯ…

Из тьмы забвения, куда Стекают, как ключи, И боль, и радость, и беда, И сумерек лучи, Оттуда,

кто уже угас И не вернется вспять — Хотел бы я, чтоб ты хоть раз Пришла ко мне опять. И если глаз твоих огни Уже не вспыхнут вновь, Спокойно на меня взгляни, Потухшая любовь. И если даже нежных слов Ты не произнесешь, Пойму я замогильный зов — То ты меня зовешь.

₁₈₈₄

ЗВЕЗДА

Звезды новорожденной свет, Стремясь к земле, проводит В пространстве сотни тысяч лет, Пока до нас доходит. Быть может, он уже угас В просторах мирозданья В тот самый миг, когда до нас Дошло его сиянье. Звезда потухла, умерла, Но свет струится ясный: Пока не видели — была, А видим — уж погасла. Была любовь, ее уж нет, Затмилась мраком ночи, Но все любви угасшей свет Мне ослепляет очи.

СЕРЖИУ ВИКТОР КУЖБЭ (1875–1937)

ГИМН БУДУЩЕГО

Разрывая цепи рабства, Поднимайтесь, о народы! Справедливости сиянье Ваши озарит деянья, И взойдет заря свободы. Просыпайтесь, о народы! Судьбы мира, судьбы жизни Вы в свои возьмите руки. Вековые ваши муки, Слезы горя и печали Предки помнить завещали, Так несите же сквозь годы Знамя предков, о народы! Прошлое сегодня гибнет. Тьму веков, былые беды — Все сметет заря победы. Новое наступит время, Чтобы свет царил над всеми. Пусть рабы о злом уделе Песни пасмурные пели, Песни те мы переправим, Мы печаль их переплавим В светлые, как солнце, оды. Пойте гимн весны, народы! О свобода золотая! Землю темною порою Обвенчай навек с зарею! Чтобы и зимой и летом Озарялись вешним светом Горы, небо, земли, воды, Чтобы пробуждать народы! Лучезарная свобода, Средь мечей на поле боя Ты цветы несешь с собою. И возводишь ты упрямо Из руин угрюмых — храмы Прямо к сини небосвода, Чтоб восславить гнев народа!

СВОБОДЕ

Свобода, ты зовешь на путь свершений, И над сердцами власть тебе дана. Как свежий воздух, людям ты нужна В долине жизни, полной искушений. О, если бы в какой-то миг кровавый Вдруг воедино слились наконец И вздохи тяжкие людских сердец, И слезы из-за попранного права, — То разразились бы над миром бури, Потоп залил бы землю, ураган Взметнул бы в небо черный океан, Туда, где вечный бог в венце лазури. Когда бы ты не стала, о свобода, Святым путеводителем моим — Как я развеял бы сомнений дым, О чем бы пел в преддверии восхода? В дыму боев, где рушатся твердыни, Тоскуют о тебе сердца во мгле. Ты как роса на утренней земле, Ты нам дороже, чем вода в пустыне. Народы истомились в ожиданье. Когда ж погибнет рабство, сгинет зло?! Где ни взмахнуло бы твое крыло — Все расцветает в радостном сиянье. Все отступает пред твоею властью. Ты цепи рвешь. Тираны пред тобой Трепещут. И трубит им голос твой О боге, справедливости и счастье. Свобода, ты зовешь на путь свершений, И над сердцами власть тебе дана. Как свежий воздух, людям ты нужна В долине жизни, полной искушений.

ТУДОСЕ РОМАН (1887–1921)

СУДЬБА КРЕСТЬЯНИНА

Ох и жизнь! Не жизнь, а горе: Он в полях встречает зори. Больше зерен капли пота — Капли тяжкие без счета. Нагибается над лугом, Надрывается за плугом. И за это вместо платы Прибавляются заплаты. Он беспомощен, бесправен, Он теперь скотине равен. Разве жизнь? Одно названье: Жалкое существованье. Чужаки над ним лютуют, И барышники плутуют, И, один другого хуже, Плугарю скрутили душу. Неразрывными кругами — Неизбывными долгами Так беднягу окрутили, Что и пикнуть он не в силе. Чужаки к нему — в запале Насмерть оводом припали, И высасывают силы, И доводят до могилы. Что им жалобы и стоны? День и ночь сосут бессонно: Пусть подохнет он, потея, Были б сыты богатеи!

ЗНАЮ ЛИ Я?

Зачем пою, строкой звеня? Безумец — так зовут меня! Зачем, не знаю, как в бреду, Я к стайке девушек бреду, Их останавливаю вдруг, Цветы беру у них из рук, И к шляпе старой, как мечты, Прикалываю я цветы. Я сам пойму себя едва ль: Меня ругают — мне не жаль. И, сам не знаю почему, Вдруг стан девичий обниму, Шепну словечко на ушко, И на душе моей легко. Меня одернут: «Как, пострел, Позволить ты себе посмел?!» Я сам не знаю: прав — не прав, Хорош иль плох мой странный нрав, Но тропка снова из села Глаза девичьи принесла. Ко мне с цветами на груди Они подходят: «Погоди! Я умираю без цветов, Я за любовь на смерть готов!»