Поэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов

Гильем IX

* * *

Я подсмотрел секреты Почти что всей планеты, Мужчин и женщин наблюдал И не один скандал видал. Был Рим во славу божью Кругом опутан ложью, И вышел спор двух королей, Какого мир не видел злей. Исход его был странен: Церковник и мирянин Пошли друг друга бить со зла, И гибли души и тела. Церковников миряне Разбили в лютой брани. Те тотчас, отложив булат, Надели столы вместо лат. Но церкви разрушали, Кого хотели — гнали, Не тех, кого бы гнать пора. В углу церковного двора Из кельи в прошлый вторник Взывал один затворник: «Он молод, наш святой отец, Спаси, о боже, христиан, спаси твоих овец!»

* * *

Что же радость — надоела всем? Стали

жить уныло, точно в келье. Молодых я не пойму совсем: Где их пляски, шутки, их веселье? И кого бранить? Кто виноват? Почему угрюмы И юнцы и толстосумы? Не пристала грусть-унылость тем, кто молод и богат. Но судьба не знает, что кому к лицу. Я вот весел, хоть и нищ мой дом. А богатому скупцу Все не так среди его хором. Эх, судьба-судьбина, маху ты дала, Мне, веселому, богатства пожалела. Это разве дело? Бедняку тоска да скука больше бы к лицу была. Но уж я таков: найдет тоска— Вспоминаю о достойной даме. Вспомню лето, зелень, тень леска — Мысли станут радостными сами. В зимний день и я грущу всегда, Но пример мне луг соседний: Луг стыдится грустных бредней, Чуть леса зазеленели, он краснеет от стыда. Ах, когда б ты знала, госпожа: Вспомню, как достойна ты, чиста — Сердце так и вскинется, дрожа. Вез любви оно не может, без любви в нем пустота. А «мила», «милей» —не все ль равно? Что милей того, что я скажу? В целом мире уж давно Я одну мою люблю, обожаю госпожу.

* * *

Я не видал, чтоб кто-нибудь Из вежливости весел был, как я. Среди людей, пусть горе гложет грудь, Смотрите, как я радостен, друзья, Как — тоже для людей — себе же лгу я часто. Тебе везет,— скажу себе,— и баста! Она целебна, ложь моя. Я помню радость, песни, смех — Все, что из сердца выбросить пора. Кто не видал былых утех, Тому ль понять, как боль по ним остра! Нет, радость изменила нам! Душа стремится к прошлым временам, Теперь печаль — ее сестра. Кто, вслед мне глядя, не сказал: Удачлив — вот и радостен всегда! Я сроду радости не знал И не узнаю — разве лишь тогда, Когда хорошим станет немец вновь И та ответит на мою любовь, Кем сожжены мои года. Служу я людям от души И так служить всю жизнь привык. А что в награду мне? Гроши! Все думают: не разглядит старик. Не разглядит! Да разве я слепой? Что я выпрашивал слезами да мольбой, Дурак у них добудет вмиг. Так что же с ними делать мне? Сегодняшний обычай мне претит, А как начну по старине, Удачи нет, лишь натерплюсь обид. Одним держусь: то, чем людей берут Успеха ради и наглец и плут, Ее вовек не соблазнит.

* * *

О князь Апулии, хранящий Вечный град, Я нищ, хотя Искусством так богат. Мне только б свой очаг — я не прошу палат! Я воспевал бы птиц, поля, цветы, потоки, Я пел бы, как умел в былые дин певать, И славили б меня красавицы опять, И вновь бы с розами я сравнивал их щеки. Теперь, незваный гость, стыжусь за свой приход,— Хозяин лучше песнь о солнышке поет. Князь, помогите мне в невзгодах, И бог спасет вас от невзгод.

* * *

Мне Тегернзее хвалил знакомый люд: Мол, гостю там всегда и пища, и приют. Я сделал добрый крюк в две мили, Ведь я же странный человек: Себе не верил я вовек, А верил в то, что мне другие говорили. Я не глумлюсь – господь, помилуй души наши! Поставили мне воду, И, мокрый, дал я ходу: Как под дождем бежал, покинув стол монаший.

* * *

Увы, промчались годы, сгорели все дотла! Иль жизнь мне только снилась? Иль впрямь она была? Или казалось явью мне то, что было сном? Так значит, долго спал я и сам не знал о том. Мне стало незнакомым все то, что в долгом сне, Как собственные руки, знакомо было мне. Народ, страна, где жил я, где рос я бестревожно, Теперь чужие сердцу, как чуждо все, что ложно. Дома на месте пашен, и выкорчеван бор, А с кем играл я в детстве, тот ныне ста]) и хвор. И только то, что речка еще, как встарь, течет, Быть может, уменьшает моих печалей счет. Теперь и не кивнет мне, кто прежде был мой друг. Лишь ненависть и злоба господствуют вокруг. И стоит мне подумать, зачем ушли они, Как след весла на влаге, исчезнувшие дни, Вздыхаю вновь: увы! О молодые люди, увы, прошла пора, Когда, любивший радость, растил вас дух Двора. И вас теснят заботы, вам изменил покой. Как радость обернулась нерадостью такой? Где песни, смех и танцы? Задохлись от забот. Где в мире христианский так низко пал народ? Не

красят женщин ваших уборы головные. В крестьянском платье ходят и господа иные. А тут еще и буллу прислали нам из Рима, И, горе нам оставив, проходит счастье мимо. Все это мучит, гложет — иль так я сладко жил, Что смехом только слезы под старость заслужил? В лесу от наших жалоб печалится и птица, Так если я печален, увы, чему дивиться! Но почему, безумец, браню я все кругом: Кто счастлив в этом мире, тот кается в другом! И вновь и вновь: увы! Увы, под маской доброй тая повадку волчью, Мир угощает медом, который смешан с желчью. Снаружи мир прекрасен: он зелен, розов, бел, Но смерть и мрак увидел, кто в глубь его глядел. Соблазны всех прельщают, надежда тешит всех: Мол, покаяньем легким искупишь тяжкий грех. О рыцари, вставайте, настал деяний час! Щиты, стальные шлемы и латы есть у вас. Готов за веру биться ваш посвященный меч. Дай сил и мне, о боже, для новых славных сеч. Богатую добычу я, нищий, там возьму. Мне золото не нужно и земли ни к чему, Но, может быть, я буду, певец, наставник, воин, Небесного блаженства навеки удостоен. В град божий через море, через валы и рвы! Я снова пел бы радость и не вздыхал: увы! Нет, никогда: увы!

* * *

Земля, хозяину скажи ты, Коль обо мне случайно спросит: Я расплатился, мы с ним квиты, И вексель пусть под стол он бросит. Я должников его жалею: По мне, чем быть в долгу у черта, уж лучше должным быть еврею: Он выждет всем известный срок, Потом, коль ты платить не можешь, процент учетверит в залог. «Нет, Вальтер, ты еще побудь, За что ты сердишься, старик? Когда просил ты что-нибудь, Я все давала в тот же миг, Чего душа твоя желала. И больно мне лишь оттого, что редко ты просил и мало. Смотри, тебе здесь благодать, А если ты решишь расстаться, то радости не будешь знать». Я насосался до отвала, И грудь твою забыть бы рад. Ты мне веселье обещала, Но лгал он, любящий твой взгляд. Твое лицо светло и ясно, И вся, коль спереди смотреть, не стану спорить, ты прекрасна. Но сзади — что за мерзкий вид! А я тебя увидел сзади, с тех пор мой стих тебя язвит. «Пускай меня ты разлюбил, Но лишь одно: хоть иногда Припоминай, как счастлив был, И на меня смотри тогда, Ведь там бывает так тоскливо!» Я был бы рад, по мне противно, что лицемерна ты и лжива И всех умеешь обмануть. Дай бог тебе спокойной ночи, а я иду в последний путь.

* * *

Я разделю, пока я жив, И земли и добро свое, Чтобы не смел, кто нагл и лжив, Не о своем сказать: мое! Свои злосчастья оставляю тем я, Кто сеет зависти и ненависти семя, Но им же — яд раскаянья в крови. Мои печали — Тем, кто клялись и лгали, Мои дурацкие порывы — Тем, кто в любви фальшивы, А женщинам — тоску по радостям любви.

* * *

За красоту хвалите женщин — им по нутру такая дань, Но для мужчины это будет так скользко, что сойдет за брань. Пусть у него отважным, щедрым и постоянным будет дух, И это третье — постоянство — отличный спутник первых двух. Послушайте, что вам скажу я, и вы тотчас поймете сами, Как надобно хвалить мужчину, чтоб не бесчестить похвалами. В нем человека надо видеть, чтобы его попять сполна. Когда по внешности мы судим, нам сердцевина не видна. Как много в мире чернокожих, в чьем сердце дух прямой и смелый, И сердце черное как часто скрывается под кожей белой!

* * *

Плох ты, мир, ты совсем оголтел — Все от черных, от собственных дел. Миримся мы с тобой против воли! Ты потерял последний стыд. Бог видит, я на тебя сердит. Мир, мы терпим и ждем, но доколе? Честь — о ней помышляешь ты мало. Радости прежней совсем не стало,— Где ей, бедной, теперь цвести! «Щедрость» и вовсе бранное слово. В моду вошли богатей и скряга. Мир, ты забыл, что такое благо, Сбился ты, бесноватый, с пути. Верность и Правда остались без крова, Все достоинства не в чести.

* * *

Господь! Кто набожен на вид И десять заповедей чтит, Но преступает их, тот вряд ли любит бога. Тебя отцом назвать он рад, Но если я ему не брат, То чувства в нем сыновнего не много. Мы все в родстве. Богатый, нищий Равно для тела просят пищи — Да претворится в плоть она! Кто отличит слугу от господина (Хотя б мы их живыми знали), Когда их черви доконали, Объев скелет? И заповедь одна Для всех, кто смертен — для христианина, Язычника, еврея — все едино: Служить тому, кем жизнь сотворена!