Поход на полночь. Александр Невский
Шрифт:
Так, постепенно, против русских городов, на низких песчаных берегах Балтики и в эстонских и ливонских лесах вырос целый чужой Православию западный католический мир, с каменными стенами, с башнями, с тесными улочками городов, с полумраком готических соборов, со всем укладом средневековой жизни.
Однако многим на Руси этот мир казался привлекательным, и многие желали подобия его в землях своих. Потому стремились дружеством, а то и родством, к тому миру приблизиться. Таков был, как считали новгородцы, и сосед – пригород Господина Великого Новгорода – Псков.
Псковичи постоянно стремились укрепить торговлю и военное дружество с орденом. Орденские братья постоянно гостили во Пскове, немецкие купцы держали
Псковичей, пуще, чем новгородцев, донимала литва. Уцелевшие после разгрома князем Ярославом на Омовже меченосцы заключили с ним мир. Потому на Новгород, хотя бы некоторое время, наступать не могли. Однако, подкрепив свои силы большим числом новых рыцарей, приехавших из Германских княжеств, по благословению Папы Римского обратили свои устремления на языческую литву. В этом их новом походе горячо поддержали псковичи. Двести псковичей, не уступавших рыцарям ни вооружением, ни воинским мастерством, выступили в совместный поход с меченосцами.
Кроме рыцарей, прибывших из Европы, собрались рыцари из Риги и других прибалтийских городов, а также эстии и ливы во множестве. Они как саранча все сметали и сжирали на своем пути, оставляя за собою пожарища и горы трупов. Зверства, чинимые орденом и под эгидой его, подняли на борьбу и сплотили литовцев. С ними заодно были и славяне и все народы, державшие сторону литвы.
Потому, чем дальше заходили в леса и болота орденские братья и слуги их, тем опаснее им становилось отделяться от войска. Посланные в зажитья – не возвращались. Войско вытянулось в плотную колонну и медленно ползло по узким лесным дорогам. Белые плащи с алыми крестами, сверкающие доспехи, пестрые щиты и флюгера на тяжелых копьях, бряцанье оружия, скрип телег и фырканье коней, тяжкая поступь пехоты, песни, которые горланили эстии и ливы, стройное суровое пение рыцарей на марше не дали заметить войску, как стало подозрительно тихо в лесу. Понятное дело – сентябрь, птицы не поют как весной, но даже ведь и сорок не слышно!
Совершив победный марш, нагруженные добычей, рыцари и вспомогательные отряды двигались в обратный путь другой дорогой, чтобы не возвращаться через ограбленные пустые села, с грудами разлагающихся трупов, коих некому хоронить.
В полдень 22-го числа войско спустилось с лесного холма и ступило на болотистую почву громадного луга. Кони начали вязнуть, а твердая тропа стала слишком узка для всей рыцарской колонны. Всадники остановились, кто-то сказал, что нужно заставить эстиев и ливов проложить через болото гать.
Позади колонны, действительно застучали топоры и стали валиться деревья. Но падать они начали на рыцарей, и сейчас же на дальней кромке болота появились несметные толпы литовцев.
– В ряды! Становитесь в ряды! – кричал магистр ордена Фолькпин.
– Не можем! – отвечали рыцари: – Негде расступиться, кони вязнут!
Но никакое, хоть и самое правильное по военной науке, построение уже бы и не помогло! Со всех сторон на колонну валом обрушились толпы латгалов, замгалов, славян и жемайтийцев. Началась свалка, отдаленно не напоминавшая европейский, привычный рыцарям, бой – когда, после того как рати сошлись, он рассыпался на десятки поединков. Звероподобные полуголые дикари, в медвежьих и волчьих шкурах, с топорами на длинных рукоятях и деревянными щитами, не отягощенные железными доспехами, разбрызгивая грязь, бежали по болоту, с ревом прыгали на всадников с деревьев. Впятером, вшестером схватив бревно, с разбегу, как тараном, сшибали им с коней зашитых в броню крестоносцев, рубили ноги коням и дубинами превращали рыцарские шлемы в лепешку. Повалив рыцаря, наваливались на него всем скопом и совали ножи в любую щель, в отверстия для глаз, резали ремни креплений, выковыривая рыцарей из доспехов как рачье мясо из панцирей. В несколько минут были убиты гроссмейстер Фолькпин и другие рыцари ордена, десятки ливов, эстиев и почти все псковичи.
Троих же еще живых рыцарей литовцы усадили на израненных коней, сгрудили в кучу, завалили хворостом, смольем и зажгли громадный костер, принеся их в жертву своим языческим богам войны и возмездия. Вопли погибающих в костре смешались с криками жемайтийских жрецов, благодаривших богов за победу.
На это чудовищное беснование спокойно смотрели по-европейски вооруженные, богато одетые воины и литовские военачальники, среди которых выделялся молодой князь Миндовг.
Двадцать человек чуть живых псковичей он приказал отпустить. Рыцарей же и всех прочих раненых добили и потопили в болоте.
3.
– Ну, вот, – сказал Александру князь Ярослав, – Крестоносцам крышка, нам передышка. Ордену меченосцев – конец! Это нам от Господа повеление! Услышал Господь мои молитвы, прошение мое, чтобы тебе полегче было на княжении, ну хоть на первых порах. Чтобы не сразу ты, в одиночку, в бой да в сечу. Стало быть, теперь самое время тебе вокняжиться по истине, по всему обычаю и вере Христовой.
К предстоящему готовился не только княжеский двор, но весь Новгород. Александр понимал, что этим торжеством отец хотел показать строптивым и буйным новгородцам, что правит в Новгороде не пришлый князь на правах наемника, коего сегодня позвали, а завтра и не надобен – другого позовут, а вождь, какой от этой земли возрос, владеет Новгородом и всею землею Новгородской по праву, как своей вотчиной. Все торжество устроили так, чтобы и горожанину и смерду ясно стало: не золотые пояса, не посадники Новгородские, князя позвавшие, ему на верность присягают, но отец сыну княжество свое передает, дабы и впредь все разговоры пресеклись. Сын отцу наследует, а Новгород – владение князей суздальских, вотчина князя Ярослава Переяславского, и никто же кроме его рода владеть Новгородом не может. Таким образом, о черниговской крамоле теперь и помыслить невозможно.
Предвидя, что новгородцы могут такому княжескому замыслу воспротивиться – мы, де, новгородцы, на своих правах стоим, да и в вечевой колокол ударить, Ярослав стянул в город дружины – каждый приглашенный владетель с немалым отрядом дружинников приезжал. Новгородцы – народ ушлый, все сие понимали, но предпочитали до поры помалкивать, смуту не поднимать.
Какой тут вечевой колокол, когда в Новгороде целая разноплеменная рать стоит!
Но ведь не век она в городе стоять будет! Уберутся гости восвояси, уведут дружины, а там, коли князь не гож окажется, ему и отворот поворот показать можно прежним обычаем: «ты – собе, а мы собе! Новгороду другого князя помыслим».
Из Переславля приехала княгиня – мать Александрова и все младшие братья его.
Наполнилось княжеское Городище шумом, зазвенели за толстыми стенами детские голоса. Александр всех привечал, всем радовался, и по обычаю и от души, но с младшим братом Андреем дружества у него, как у них с Федором, не заладилось.
Андрей сперва предложил померяться ростом. Александр оказался выше. Тогда Андрей предложил померяться силой. Скинули кафтаны, стали бороться. Брат, слов нет, был и крепок и увертлив, но Александр сильнее. И когда он хотел нарочно поддаться младшему брату, отец и прикрикнул: