Покушение
Шрифт:
— Учитывая создавшееся положение, мы ввели в действие план «Валькирия».
Еле сдерживаемое внутреннее волнение генерал-полковника Фромма мгновенно прорвалось наружу. Он сжался, будто от внезапно нанесенного удара, потом вскочил, опрокинув стоявшее у письменного стола кресло, и в ярости закричал:
— Это открытое неповиновение! Кто отдал такой приказ?
Ольбрихт взял всю ответственность на себя. Штауффенберг ободряюще улыбнулся ему. Однако Фромм не удовлетворился таким «джентльменским» решением вопроса.
— Ответственным
Фромм считал, что в создавшемся положении это самый верный ход, поскольку фон Квирнгейм умен, хладнокровен, мыслит вполне реально и не способен ни на какую спонтанную глупость. Командующий почти с надеждой смотрел на дверь.
Мерц фон Квирнгейм вошел через несколько минут и испытующим взглядом окинул Фромма.
— Мерц, — закричал командующий, — я не могу себе представить, чтобы вы отважились отдавать приказы без моей санкции!
— Я сделал это, — спокойно подтвердил полковник.
— Я не верю, не могу поверить! Вы же не идиот, Мерц!
— Я ориентировался на точные факты, господин генерал-полковник. И этими точными фактами для меня были данные, что Гитлер мертв.
— Безумие! — воскликнул Фромм. — Этот тип… этот субъект… я хотел сказать, фюрер… жив! Я в этом убежден. И тех, кто не верит этому, кто не хочет считаться с этим, я прикажу арестовать! Я всех вас прикажу арестовать, если будет нужно!
Полковник Мерц фон Квирнгейм оставался невозмутим. Он отступил назад и встал между Штауффенбергом и Ольбрихтом. Теперь перед Фроммом стояла стена.
Первым заговорил полковник Штауффенберг.
— Я сам подложил бомбу.
Фромм покачнулся, однако вновь выпрямился и твердым голосом заявил:
— Если это так, вы, Штауффенберг, должны застрелиться. Другого выхода у вас нет. Покушение не удалось.
Полковник несколько иронически поклонился, собираясь выйти из кабинета. При этом темная прядь волос упала на его высокий, покрытый каплями пота лоб, и он быстро отбросил ее назад.
— Я объявляю всех троих арестованными, — жестко произнес Фромм.
— Вы ошибаетесь в реальном соотношении сил, — заявил Ольбрихт. — Вы не можете нас арестовать. Это вы арестованы нами!
— Вы не осмелитесь это сделать, — тихо сказал Фромм и двинулся вперед, как бы повинуясь толчку извне. Казалось, еще мгновение, и он бросится на Ольбрихта, однако в этот момент командующий наткнулся на стоявшего на его пути Штауффенберга, и его руки непроизвольно уцепились за мундир начальника штаба. Но Штауффенберг мгновенно отпрянул, и Фромм пошатнулся, беспомощно огляделся и отчетливо произнес:
— Это же недопустимо…
— Вы вынуждаете нас к этому, господин генерал-полковник, — сказал Ольбрихт. — Расценивайте это как неизбежную, превентивную меру. Если ваше отношение к событиям изменится, сообщите нам немедленно.
— Вы еще пожалеете об этом, —
Штауффенберг открыл дверь. Вошли два офицера и потребовали, чтобы командующий армией резерва следовал за ними. Он повиновался, словно автомат. Его заперли в соседней комнате.
Часы показывали 17.15.
На третьем этаже дома номер 13 по Шиффердамм лейтенант Константин фон Бракведе пережил несколько тревожных минут. Он был убежден, что действует абсолютно правильно, однако внутреннего удовлетворения не чувствовал.
— Я не понимаю тебя, Элизабет, — вымолвил он. — Я сделал лишь то, что было необходимо. Мы же, в конце концов, не дикари.
— Ты навлек на нас опасность, — с горечью заметила графиня и посмотрела при этом через широко открытое окно.
Небо над Берлином было покрыто свинцовыми тучами, они закрывали солнце, тем не менее жара оставалась такой же невыносимой, а дышать было тяжко.
— Мне многое непонятно, — произнес он. — Но я убедился, что никогда не надо спешить с обобщениями, потому что всегда найдутся исключения.
Элизабет, казалось, начала уступать. Она в волнении ходила взад-вперед возле узкого стола. Затем прислонилась к стене и спросила:
— Ты хочешь нас выдать?..
Она избегала смотреть на него — это он заметил, а ему так хотелось, чтобы она улыбнулась.
— Ты беспокоишься, потому что здесь я?
— Нет, Константин, не то. — Она взглянула на комод, где лежал портфель. — Нельзя допустить обыска. А это может случиться, поскольку мы имеем дело с гестапо. Ты действительно не понимаешь, что это значит?
Константин самоуверенно улыбнулся:
— Эти люди шныряют у вас на службе там и сям. Я немного знаю штурмбанфюрера Майера, а полицей-президент Берлина, кажется, дружит с моим братом. Может быть, поговорить с ними?
— Пожалуйста, сделай это! — настойчиво воскликнула Элизабет. — Поговори с ними сейчас же, пока не поздно.
— В квадрате «А» вновь все спокойно, — доложил штандартенфюрер Раттенхубер рейхслейтеру. — Мертвые и раненые убраны, пострадавшим оказана медицинская помощь. Место происшествия охраняется надежными людьми. Специальная комиссия прибудет из Берлина с минуты на минуту.
— Хорошо, — вполголоса проговорил Борман и махнул рукой. — Фюрера не беспокоить, он думает.
Раттенхубер, слегка обиженный, удалился.
«Нужно проверить, не подведут ли органы охраны, — размышлял Борман, делая пометки в блокноте. — Да и этот Раттенхубер слишком исполнителен…»
Конечно же, Борман не преминет использовать сложившуюся ситуацию, чтобы укрепить свои позиции. Это ему удавалось уже не раз, и особенно успешно в тех случаях, когда он заранее высказывал сомнения и подозрения по отношению к неугодным ему лицам. Гитлер зачастую реагировал на это, хотя не всегда в нужный момент.