Полное собрание сочинений. Том 4

Толстой Лев Николаевич

У[мн йшій] челов къ получилъ тотчасъ же об щанные 15 р., изъ которыхъ только полтинникъ, и то съ бранью перешелъ въ руки притащившейся съ д тьми въ слезахъ Марьи Григорьевны, а на остальныя же умн йшій челов къ и министръ продолжалъ быть бол нъ, т. е. пить запоемъ. Шкаликъ съ радостной улыбкой получилъ, въ зам нъ 15 р., дв краснор чивыя, драгоц нныя бумаги. Эти-то бумаги находились уже въ его кармазинномъ карман , когда онъ посл об дни глубокомысленно говорилъ князю: «Вс подъ Богомъ ходимъ, Ваше Сіятельство».

Глава[6]. Размышленія Князя. [92]

Юный князь скорыми шагами шелъ къ дому. Прихожане съ любопытствомъ поглядывали на него, зам чая отрывистые жесты, которые онъ д лалъ, разсуждая самъ [съ] собой. Онъ былъ сильно возмущенъ. «Н тъ! — думалъ Николинька, — безстыдная ложь, отпирательство отъ своихъ словъ, вотъ что возмущаетъ меня. Я не понимаю, даже

не могу понять, какъ можетъ этотъ челов къ посл всего, что онъ мн говорилъ, посл слёзъ, которыя казались искренними, такъ нагло отказываться отъ своихъ словъ и им ть духу смотр ть мн въ глаза! Н тъ, правду говорилъ Яковъ, онъ р шительно дурной челов къ, и его должно наказать. Я буду слабъ, ежели я этаго не сд лаю. — Но правъ ли я? Не виноватъ-ли я въ томъ, что онъ теперь отказывается? Зач мъ я требовалъ эти проклятыя деньги? Мн и тогда что-то говорило, что не годится въ такомъ д л вм шивать деньги! Такъ и вышло. Можетъ, онъ точно раскаявался, но я привелъ это хорошее чувство въ столкиовеніе съ деньгами, съ скупостью, и скупость взяла верхъ. Точно, 50 р. для Болхи значитъ много, и хотя не полное, но все-таки было вознагражденіе, а для него пожертвованіе 15 рублей было доказательствомъ его искренности. — Разум ется, ежели-бы я теперь пересталъ требовать деньги, онъ охотно-бы помирился и опять поц ловался-бы, — вспомнивъ эту, сд ланную имъ см шную сцену между Шкаликомъ и Игнаткой, Князь вздрогнулъ и покрасн лъ до ушей, — но что же бы это было за примиреніе? комедія. Довольно и разъ сд лать глупость. — Главное то, — продолжалъ Князь, нахмурившись и прибавляя шагу, — онъ меня одурачилъ. Я могу за это сердиться, могу желать отмстить ему, потомъ могу см яться надъ собой и своимъ сердцемъ, могу забывать и презирать его обиды. Все это будетъ очень любезно, — продолжалъ онъ иронически, — но какое я им ю право забывать не свои обиды, а зло, несчастіе, которое онъ причинилъ людямъ, которыхъ я обязанъ покровительствовать, обязанъ, потому что они не им ютъ средствъ сами защищаться. Ежели я оставлю д ло это такъ, то что-же обезпечитъ не только собственность, но личность, семейство, — самыя священныя права моихъ крестьянъ? Они не могутъ защищать ихъ, поэтому обязанность эта лежитъ на мн . Я самъ не могу защитить ихъ, поэтому я долженъ искать защиты у правительства. Да, я не съ Шкаликомъ буду тягаться, а я буду отстаивать самыя священныя права своихъ подданныхъ. Тутъ н тъ ни меня, ни Шкалика, а тутъ есть справедливость, которой я долженъ и буду служить. Николинька въ первый разъ начиналъ тяжбу. Это тревожило его. Хотя онъ и былъ юристомъ въ Университет , но им лъ самое смутное и непріязненное понятіе о присутственныхъ м стахъ. Поэтому, чтобы р шиться им ть съ ними д ло, онъ долженъ былъ вызвать въ окружающихъ должное для него понятіе о долг . —

92

Позднейшая помета Толстого.

Глава. Иванъ Чурисъ. [93]

Подходя къ Хабаровк , Князь остановился, вынулъ изъ кармана записную книжку, которую всегда носилъ съ собой, и на одной изъ страницъ прочелъ н сколько крестьянскихъ съ отметками именъ.

«Иванъ Чурисъ — просилъ сошекъ», прочелъ онъ и, взойдя въ улицу, подошелъ къ воротамъ 2-ой избы съ права.

Жилище Ивана Чуриса составляли полусгнившій, подопр лый съ угловъ срубъ, похилившійся и вросшій въ землю такъ, что надъ самой навозной завалиной виднелось одно разбитое оконце — красное волоковое съ полуоторваннымъ ставнемъ и другое — волчье, заткнутое хлопкомъ; рубленные сени, съ грязнымъ порогомъ и низкой дверью, которые были ниже перваго сруба, и другой маленькой срубъ, еще древнее и еще ниже сеней; ворота и плетеная клеть. Все это было когда то покрыто подъ одну неровную крышу, теперь же только на застрехе густо нависла черная гніющая солома, на верху же м стами виденъ былъ р шетникъ и стропила. Передъ дворомъ былъ колодезъ съ развалившимся срубомъ, остаткомъ столба и колеса и съ грязной лужей, въ которой полоскались утки. Около колодца стояли дв старыя, старыя треснувшія и надломленныя ракиты, но все таки съ широкими бл дно-зелеными в твями. Подъ одной изъ этихъ ракитъ, свид тельствовавшихъ о томъ, что кто[то] и когда-то заботился о украшеніи этаго м ста, сид ла 8-л тняя б локурая д вчонка и заставляла ползать вокругъ себя другую 2-л тнюю д вчонку. Дворной щенокъ, вилявшій хвостомъ около нихъ, увидавъ Князя, опрометью бросился подъ ворота и залился оттуда испуганнымъ дребезжащимъ лаемъ.

93

Позднейшая помета Толстого.

— Дома-ли Иванъ? спросилъ Николинька.

Старшая д вочка остолбенела и начала все бол е открывать глаза, меньшая раскрыла ротъ и сбиралась плакать. — Небольшая

старушонка, притаившись въ с няхъ, повязанная б лымъ платкомъ, изъ подъ котораго выбивались полус дые волосы, и въ изорванной клетчатой понев , низко подпоясанной старенькимъ, красноватымъ кушакомъ, выглядывала изъ за дверей.

Николинька подошелъ къ с нямъ. «Дома, кормилецъ», проговорила жалкимъ голосомъ старушонка, низко кланяясь и какъ будто очень испугавшись. Николинька, поздоровавшись, прошелъ мимо прижавшейся въ с няхъ и подперевшейся ладонью бабы на дворъ. На двор б дно лежалъ клочьями старый почерн вшій навозъ. На навоз валялся боровъ, сопр лая колода и вилы. Нав сы вокругъ двора, подъ которыми кое-гд безпорядочно лежали кадушки [?], сани, тел га, колесо, колоды, сохи, борона, сваленныя въ кучу негодныя колодки для ульевъ, были вовсе раскрыты, и одна сторона ихъ вовсе обрушилась, такъ что спереди переметы лежали уже не на углахъ, а на навоз . Иванъ Чурисъ топоромъ и обухомъ выламывалъ плетень, который придавила крыша. Иванъ Чурисъ былъ челов къ л тъ 50, ниже обыкновеннаго роста. Черты его загор лаго продолговатаго лица, окруженнаго темнорусою съ прос дью бородою и такими-же густыми, густыми волосами были красивы и сухи. Его темно голубые, полузакрытые глаза выражали умъ и беззаботность. Выраженіе его рта р зко обозначавшагося, когда онъ говорилъ, изъ подъ длинныхъ р дкихъ усовъ незам тно сливающихся съ бородою, было столько-же добродушное, сколько и насм шливое. По грубости кожи глубокихъ морщинъ и р зко обозначеннымъ жиламъ на ше , лиц и рукахъ, неестественной сутуловатости, особенно поразительной при маленькомъ рост , кривому дугообразному положенію ногъ и большему разстоянію большаго пальца его руки отъ кисти, видно было, что вся жизнь его прошла въ работ — даже въ слишкомъ трудной работ .

Вся одежда его состояла изъ б лыхъ полосатыхъ партокъ, съ синими заплатками на кол няхъ и такой же рубахи безъ ластовиковъ съ дырьями на спин , показывающими здоровое б лое т ло. Рубаха низко подпоясывалась тесемкой съ вис вшимъ на ней негоднымъ ключикомъ.

— Богъ помочь теб , Иванъ, — сказалъ Князь. Чурисенокъ (какъ называли его мужики), увидавъ Князя, сд лалъ энергическое усиліе, и плетень выпростался изъ подъ стропилъ; онъ воткнулъ топоръ въ колоду и, оправляя поясокъ, вышелъ изъ подъ нав са.

— Съ праздникомъ, Ваше Сіятельство, — сказалъ онъ, низко кланяясь и встряхивая головой.

— Спасибо, любезный... вотъ пришелъ твое хозяйство пров дать. Ты в дь сохъ просилъ у меня, такъ покажи ка на что он теб ?

— Сошки?

— Да, сошки.

— Известно на что сохи, батюшка Ваше Сіятельство, все старо, все гнило, живаго бревна н ту-ти. Хоть мало-мальски подпер ть, сами изволите вид ть — вотъ анадысь уголъ завалился, да еще помиловалъ Богъ, что скотины въ ту пору не было, да и все то ели ели виситъ, — говорилъ Чурисъ, презрительно осматриваясь. — Теперь и стропила-ти и откосы, и переметы, только тронь, глядишь, дерева д льнаго не выдетъ. А л су гд нынче возьмешь?

— Такъ для чего-же ты просилъ у меня 5 сошекъ? — спросилъ Николинька съ изумленіемъ.

— Какже быть-то? старыя сохи подгнили, сарай обвалился, надо-же какъ нибудь извернуться...

— Да в дь ужъ сарай обвалился, такъ подпереть его нельзя, а ты самъ говоришь, что коли его тронуть, то и стропилы вс новыя надо. Такъ 5 сохъ теб не помогутъ.

— Какого рожна подпереть, когда онъ на земли лежитъ.

— Теб стало быть, нужно бревенъ, а не сошекъ, такъ и говорить надо было, — сказалъ Николинька строго.

— Вистимо нужно, да взять то гд ихъ возьмешь. Не все-же на барскій дворъ ходить! Коли нашему брату повадку дать, то за всякимъ добромъ на барскій дворъ кланяться, какіе мы крестьяне будемъ? А коли милость ваша на то будетъ насчетъ 2 дубовыхъ макушекъ, что на гумн лежатъ, говорилъ онъ, робко кланяясь и переминаясь, такъ тоже я, которыя подм ню, которыя поур жу изъ стараго какъ-нибудь соорудаю. Дворъ-то зиму еще и простоитъ.

— Да и в дь ты самъ говоришь, что все пропащее: нынче этотъ уголъ обвалился, завтра тотъ и весь завалится. Какъ думаешь, можетъ простоять твой дворъ безъ починки года два, или завалится?

Чурисъ задумался и устремилъ внимательные взоры на крышу двора.

— Оно, може, и завалится, — сказалъ онъ вдругъ.

— Ну вотъ видишь ли! ч мъ теб за каждой плахой на барскій дворъ ходить (ты самъ говоришь, что это негодится), лучше сд лать твой дворъ заново. Я теб помогу, потому что ты мужикъ старательный. Я теб л са дамъ, а ты осенью все это заново и сд лай; вотъ и будетъ славно.

— Много довольны вашей милостью, — отв чалъ, почесываясь Чурисъ. (Онъ не в рилъ исполненію об щанія Князя.)

— Мн хоть бревенъ 8 арш., да сошекъ, такъ я совс мъ справлюсь, а который негодный л съ въ избу на подпорки, да на накатникъ пойдетъ.

— A разв у тебя изба плоха?

— Того и ждемъ съ бабой, что вотъ вотъ раздавитъ кого-нибудь. Намедни и то накатина съ потолка бабу убила.

— Какъ убила?

— Да такъ убила, Ваше Сіятельство, по спин какъ полыхнетъ, и такъ она до ночи, сердешная, за мертво лежала.

— Что-жъ прошло?

— Прошло-то прошло, да Богъ ее знаетъ, все хвораетъ.