Полынный мёд. Книга 1. Петля невозможного
Шрифт:
– Ку-ка-ре-ку! – дико заорал Копейкин и очнулся.
Он лежал на боку, а рядом, в каких-то двадцати сантиметрах, сидела лягуха с золотистой короной на макушке. Возле нее из земли торчала стрела с роскошным черным оперением.
– Сгинь! – заорал Костя и, вмиг оказавшись на ногах, помчался прочь.
Сквозь вой ветра в ушах Копейкин услышал девичье: «Больно надо», а, может, это ему только почудилось. Кто знает?
Но чем дальше убегал Константин, тем больше его брала оторопь, потому что бежал он по лесу, дремучему и гнилому. Под ногами что-то хлюпало и пенилось, вывороченные с корнями стволы цеплялись за одежду, а редкие лучики солнца, с трудом пробивавшие дорогу сквозь густые кроны деревьев, не могли разогнать холодный лесной полумрак.
– Боже мой, – думал на бегу Копейкин, – куда это меня занесло, каким образом?
И тут он вспомнил те ужасы, что приключились с ним в родной квартире в Горбатском переулке. А вспомнив, понял, что жизнь его уже никогда не будет той плавной и безоблачной, как прежде, что вторглось в нее нечто потустороннее и липкое.
Костя остановился и огляделся. Лес и впрямь был страшный: ни одного молоденького деревца с веселенькой дурашливой зеленью, только могучие столетние стволы, поросшие мхом, судя по наклону солнечных лучей, почему-то с южной стороны. Но еще хуже было то, что вокруг стояла прямо-таки замогильная тишина. Либо не водились здесь птицы, либо они молчали, словно рыбы или индейцы в засаде. Да и зверюшек там разных, жучков-паучков тоже не наблюдалось.
– Ау! – тихонько всхлипнул Копейкин.
– Аун Синрикё! – угрожающе и непонятно заорали в ответ.
– Мамочки! – взвизгнул Костя.
– До лампочки! – ответили ему.
– Помогите! – взвыл Копейкин.
– Утопите! – не то предложили, не то пообещали. Причем очень серьезно.
– Кто это? – дрожащим голосом прохрипел Копейкин.
– Сотовая связь Трилайн. Передаем вашу речь без искажений.
– Уф, – выдохнул Константин, вытирая пот со лба. – Так ведь и заикой можно стать.
– Ту-ту-ту, – запищали короткие гудки, и, ломая вековой лес, к Копейкину устремился тепловоз, загребая под себя землю здоровенными колесами, словно ретивый конь копытами.
Литератор бросился в обратную сторону и через секунду оказался на том самом месте, где очнулся всего лишь несколько минут назад. Промелькнуло черное оперение, а рядом – зеленое с золотом.
– Ты вернулся, милый! – почудилось набиравшему скорость Косте.
А тепловоз не отставал, тепловоз радостно гудел, предвкушая легкую добычу.
Копейкину почему-то вспомнилась Анна Каренина, и он понял, что Толстой безбожно врал. Не могла хрупкая женщина таким диким образом наложить на себя ру… какой к черту руки – колеса. Есть тысячи способов уйти из жизни тихо и без показухи, чтобы кровь с перрона не смывать и кости с рельс не отскребывать. Нет, не женское это дело – под паровозы сигать…
На седьмом километре тепловоз, поскользнувшись, пошел под откос. Сперва завалился на бок, потом кверху колесами и жалобно запищал. Копейкин пригляделся и ахнул. И не тепловоз то был вовсе, а нескладный мужичонка в лапотках обутых наоборот: левый – на правой ступне, правый – на левой. И еще у мужичка была борода дикого зеленого цвета, горящие огнем глаза и нос изъеденный колорадским жуком.
Мужичок, кряхтя и постанывая, поднялся, потирая ушибленный зад, и заорал, брызжа слюной:
– Ты на кой ляд мою дочурку чуть не расплющил? Невесть сколько лет она своего женишка дожидалась, а тут появляется… короче, бог весть что, без роду и племени, и давай всех давить, не глядючи!
– А ты на кой ляд за мною по лесу гонялся?! – взорвался Копейкин.
– Да потому, что ты в мои владения без спросу заперся.
– Ты что, лесник? – огрызнулся Костя.
– Леший я! Ле-ший.
– Тот самый? Из сказки? – оторопел новеллист.
– Сам ты из сказки, – обиделся леший. – А я здеся испокон веков живу, таких, как ты, попугиваю або щекочу до смерти.
– Развлекаешься, значит? – устало кивнул Костя, усаживаясь на пенек.
После стольких приключений на него снизошла меланхолия. Теперь ему было исключительно на все наплевать, даже если прямо сейчас ему начнут загонять под ногти сосновые иглы или, того хуже, щекотать пятки. Человеческая психика имеет сволочное свойство бросать тебя на произвол судьбы, когда все остальное борется за свою оболочку, то есть за шкуру, а мозг благим матом вопит на одной ноте о помощи. Психика же говорит: «Э, братцы, я ведь могу и того… крыши лишиться, шарики растерять или двинуться не в том направлении. Так что уж, эскюзьми, но я не с вами».
Вот и сейчас Копейкину стало абсолютно все параллельно до полной перпендикулярности. Хотелось просто закурить и сидеть так на пенечке до самой смерти, которая, судя по обещаниям Зеленой бороды, уже спускалась с вершин деревьев.
– Сигареткой не угостишь? – вяло спросил Костя, потому что своих у него быть никак не могло, ибо по-прежнему он пребывал в одних трусах, розовеньких в крупный желтый горошек. Как отправился утром в ванную, так привести себя в порядок и не успел. Недосуг было. И удивляться тут нечему.
– Капля никотина убивает лошадь, – ощерился гнилыми зубами леший.
– Ага, а ёжика рвет в клочья. Знаю я эту песню, – вздохнул новеллист, уяснив, что перед смертью здесь никто не собирается выполнять последнее желание приговоренного.
Именно это хамское безразличие к кандидату в усопшие и вывело Копейкина из ступора.
«Да что я сижу? Чего жду? – всполошился он. – Старикашки плюгавенького испугался. А каратэ, а почетное предпоследнее место на чемпионате Волопаевска и его окрестностей? Ну, уж нет, никакому там пережитку прошлого не защекотать насмерть настоящего спортсмена!»
И резко выкинув ногу вперед, Копейкин залепил голой пяткой лешему в нос.
Но удар пришелся мимо. Нога новеллиста чуть ли не по колено ушла в древесную труху, и тут же что-то огромное и тяжелое обрушилось на Костю.
Клацнув подковой, тяжеленный сапог опустился на пол. Впрочем, Феофану Савельевичу в самый последний момент все же удалось вывернуться из-под импровизированного пресса армейского образца.
– Ух ты, шустрый какой! – тут же раздался над головой громовой голос майора Живодерова.