Полюс капитана Скотта
Шрифт:
— Отчет, говорите, доктор?… Послание к согражданам? Пожалуй, вы правы. Пока еще есть силы и не помутился рассудок… Сегодня же приступлю к его составлению. Затем прочту вам обоим.
— Наверное, уже только мне одному.
— Думаете, что лейтенант решится пойти в одиночку?
— Уверен, что он давно решил оставить нас.
— «Оставить» — это неверная формулировка, доктор. Лейтенант давно намеревался в одиночку отправиться к складу, чтобы спасти себя и нас. Или хотя бы спастись самому. Мы с Генри откровенно говорили об этом, и я не возражал против того, чтобы он отважился на этот поход. Пусть даже совершенно безумный.
— Принимается и такая
Едва он произнес это, как с тыльной стороны палатки, обращенной входом на юг, раздался тот самый скрип снега под ногами лейтенанта, которого они так терпеливо ждали. В течение еще нескольких минут лейтенант возился у саней, а затем появился во входном проеме с одним из продуктовых мешков в руке.
— Наш сегодняшний рацион, джентльмены, — с ходу объявил он, — будет состоять из сухаря на каждого и последнего, разделенного на три части, кубика пеммикана. Сухарей и сухарных крошек нам хватит еще на два дня. Это все, чем могу вас утешить. — Не дождавшись какой-либо реакции своих спутников, лейтенант извинился за скудность обеда и неприятное сообщение, но подтвердил, что никаких других припасов у них не осталось.
— Мы-то считали, что вы уже в нескольких милях от палатки, — молвил Уилсон. — А значит, на несколько миль ближе к складу с продовольствием, чем наш лагерь.
— Вам, доктор, хотелось бы, чтобы я ушел?
— Если бы это действительно произошло, мы с капитаном очень огорчились бы, лишившись вашего присутствия, и в тоже время молились бы за вас, за ваше спасение.
— Но я не мог уйти, даже не попрощавшись с вами! — возмутился Бауэрс.
— Мы ведь англичане, — напомнил ему Уилсон, — в традициях которых — уходить, не прощаясь.
— Но не в той ситуации, в которой оказались мы с вами.
— Нам действительно хотелось, чтобы вы спаслись, лейтенант, — вмешался в их разговор Роберт Скотт. — Чтобы хоть один из нашей группы достиг базового лагеря и рассказал, как все произошло.
Из груди Генри вырвалось некое подобие стона. Только теперь он понял, что его возвращение вызвало не столько радость, сколько разочарование. «…Неужели эти люди рассчитывали, что по такой погоде я в одиночку сумею дойти до склада, запастись продовольствием и без санок, без палатки, и даже без спального мешка вернуться назад, чтобы спасти их?! — изумился лейтенант. — Но это невозможно! Мечтать о таком не следует даже в самых буйных фантазиях!»
— Я действительно прошел около полумили, чтобы понять, смогу ли достичь лагеря. Но очень скоро убедился, что не смогу, и если бы не следы, уже вряд ли нашел бы палатку. Были даже минуты, когда я с ужасом осознавал, что сбился с пути. Ветер валит с ног, видимости никакой, снег сечет лицо и глаза, как дробью… Поймите, я вернулся не потому, что струсил.
— Мы это понимаем, — заверил его Уилсон.
— Когда я потерял след, то очень испугался. Не гибели, которая, так или иначе, скоро настигнет нас, а того, что перед гибелью оставлю вас двоих, совершенно беспомощных. Только поэтому лихорадочно метался в поисках следов, а затем постарался как можно скорее вернуться в палатку. Уйти в такую погоду из лагеря — значит совершить акт самоубийства, к которому мы с вами, господин капитан, решили не прибегать.
— Подтверждаю, решили, — как можно беззаботнее подтвердил Скотт, чтобы как-то сгладить конфликтность ситуации. — И хватит об этом. Самое время приступить к нашей последней трапезе. По случаю вашего счастливого возвращения, лейтенант.
— Ради такого
38
В течение двух последующих суток буран то на какое-то время утихал, то разгорался с новой силой. Порой Скотту казалось, что сама планета мстила им за то, что, нарушив табу, они проникли туда, куда еще не ступала нога представителя их цивилизации. Он не знал, как завершилась экспедиция Амундсена, но чувствовал, что весь свой гнев природа почему-то обрушила на его группу, превратив их, опытных исследователей, в полярных заложников, в обреченных.
Просто лежать и целыми днями покорно ждать своей смерти было невыносимо трудно. Поэтому лейтенант и доктор дважды выходили из палатки, чтобы усилить ее крепление, а также поставить на место бамбуковый шест, который служил им санной мачтой, и рядом с ним вогнать в снег лыжные палочки. С одной стороны полярники предпринимали все возможное, чтобы со временем поисковая группа еще издали могла обнаружить их лагерь, а с другой — как-то занимали себя, спасаясь от горьких раздумий и устрашающих ожиданий. Сам капитан Скотт в это время трудился над «Посланием к общественности», ко всему ученому миру.
«Причины катастрофы, — вдумчиво оттачивал он каждую фразу, понимая, что от этого будут зависеть оценки его экспедиции, — не вызваны несуразностями организации похода, а тем, что не везло во всех рисках, к которым приходилось прибегать.
1. Потеря конного транспорта в марте 1911 года заставила меня отправиться в путь позже, чем я планировал, и заставила нас уменьшить количество перевозимых грузов.
2. Непогода во время путешествия к полюсу и особенно длительная буря на 83° южной широты задержала нас.
3. Мягкий снег на нижних подступах к леднику опять-таки снизил нашу скорость.
Мы упорно боролись с этими досадными обстоятельствами и превозмогли их, но это сказалось на уменьшении нашего продовольственного запаса.
Каждая мелочь нашего продовольственного обеспечения, одежда и склады, сооруженные на внутреннем ледниковом щите, а также на протяжении всего этого долгого 700-мильного пути к полюсу и назад, были продуманы в совершенстве. Передовой отряд вернулся бы в прекрасной форме и с излишками продовольствия, если бы, к нашему удивлению, не вышел из строя человек, гибели которого мы могли ожидать менее всего. Ведь Эдгар Эванс считался самым крепким из нас.
По глетчеру Бирдмора в хорошую погоду двигаться нетрудно, но по пути назад у нас не было ни одного по-настоящему хорошего дня; этот факт, в соединении с болезнью товарища, неимоверно усложнил наше и без того трудное положение.
Как я уже говорил в другом месте, мы попали в район ужасно разбитого, испещренного трещинами льда, и Эдгар Эванс получил сотрясение мозга. Он умер своей смертью, но оставил наш отряд в расстройстве, а осень наступила неожиданно быстро.
Однако все перечисленные факты были бы ничем по сравнению с тем сюрпризом, который ждал нас на шельфовом леднике. Я настаиваю на том, что меры, принятые нами для возвращения, были вполне достаточными и что никто не мог ожидать такой температуры и такого состояния поверхности, какие встретились нам в это время года. На Полярном плато, на южной широте 85°–86°, мы имели -29°, -34°. На барьере, на широте 82°, на тысячу футов ниже, у нас было довольно регулярно днем -34°, ночью -44°, при постоянном встречном ветре во время наших дневных переходов.