Помеченный смертью
Шрифт:
Хатыгов кивнул, одобряя.
– Что за обстановка там? Где он живет?
– Частный сектор. Кирпичный дом, две комнаты, кухня.
В руках Александра Борисовича в мгновение появилась схема.
– Вот этот дом.
– С соседями он как стоит? Забор к забору?
– Да.
– А это что? – ткнул пальцем в схему Хатыгов.
– Сарай.
– Между дворами стоит? Прикрывает ползуновский дом?
– Да.
– Чей сарай?
– Соседки.
– Кто, кроме нее, в этом доме живет?
– В соседском доме?
– Да, в соседском.
– Никого. Она одинокая.
– Возраст?
– Под шестьдесят.
– Эт-т-то хо-о-орошо-о, – с растяжкой произнес Хатыгов и бросил задумчивый взгляд вдоль взлетной полосы.
Внезапно встрепенулся:
– Въезд во двор есть? К соседке этой.
– Есть.
– Фургон твой войдет туда?
– Да.
– Хо-о-орошо-о, – опять с растяжкой повторил Хатыгов, но теперь уже не был задумчив. – Так и сделаем. Въедем к ней во двор, оттуда и будем выдвигаться на захват. Сарай нас прикроет, все сделаем тихо.
Его бойцы уже перенесли свой багаж в фургон.
– Едем, Шурик. Ты – в кабину. Значит, приезжаем на место, загоняем фургон во двор к соседке – под любым предлогом, – и только когда уже ворота закроешь, чтобы нас с улицы не было видно, тогда только и выпустишь нас из фургона.
Ехали, как показалось Хатыгову, долго. В фургоне было темно и душно. Кто-то не выдержал и стал негромко материться, возвышая голос на каждой новой кочке, но Хатыгов прикрикнул; снова воцарилась тишина.
Машина остановилась, были слышны какие-то голоса, затем проехала еще немного и опять остановилась. Двигатель замолк.
Пауза, затем щелкнули внешние запоры, и створки дверей распахнулись. Александр Борисович выглядел возбужденно-напряженным. Хатыгов, покинув душное нутро фургона, огляделся, оценивая обстановку. Фургон стоял во дворе – широком, но порядком запущенном. Справа высился сарай, тот самый. Хатыгов показал на него глазами, и Александр Борисович кивнул, подтверждая – да, за тем сараем – ползуновский дом.
– Хозяйка где?
– В доме.
– Что ты ей сказал?
– Что ей, как ветерану труда, мебель привезли. По решению исполкома.
Хатыгов вздохнул.
– Ну и трепло ты, Шурик. Она поверила, наверное. Расстроится, когда поймет, что ее надули.
– А мне плевать. Лишь бы сейчас она сидела тихо, без шума.
– А чтоб она тихо, без шума сидела, пойди к ней, – сказал наставительно Хатыгов. – В самую дальнюю комнату уведешь – и будешь там при ней неотлучно, пока мы все не сделаем.
– Так ведь она не усидит.
– Ты ей удостоверение покажи. Очень хорошо парализует. Заодно она поймет, что мебели ей сегодня не видать. По другому адресу ушла.
Хатыгов засмеялся почти неслышно, но, несмотря на этот смех, вид он имел совсем невеселый. Подтолкнул собеседника к дому:
– Иди, Шурик. Чтоб я хозяйку ни одним глазом не видел. Работа у меня нервная, да и стрельба может приключиться.
– Вы его будете брать?
– Кого?
– Ползунова.
– Будем, естественно.
– Живым – я имею в виду?
И опять Хатыгов засмеялся:
– Да он живой ли? Я так и не пойму. Вроде как его уже расстреляли, так ему лишняя дырка во лбу вреда не принесет.
Махнул рукой своим бойцам, и те высыпались из фургона горохом. Вошли в дом, Хатыгов одному из парней показал в сторону сарая:
– Проследи за соседями, пока мы соберемся.
Из сумок извлекли камуфляж, бронежилеты, шлемы, оружие, стали торопливо переодеваться. В переговорном устройстве у Хатыгова раздался щелчок.
– У соседей гости, – сказал голос наблюдателя.
– Сколько?
– Двое. Мужчины в возрасте до тридцати. У обоих в руках сумки.
– Вот черт, – сказал Хатыгов. – Этого нам еще только не хватало.
56
Кириенко и Тосунян стремительно, почти бегом миновали двор. Остановились перед входной дверью, почему-то оба подумали, что должно быть заперто, но Кириенко толкнул дверь, и она открылась. Вошли. В доме было тихо. Кириенко извлек из сумки пистолет, неслышно снял с предохранителя, и Тосуняну тоже показал – доставай оружие. Дождался, пока Тосунян достанет свой пистолет. В комнату шагнул первым. Здесь была Полина, она при виде вооруженных людей охнула и привстала на стуле. Кириенко подтолкнул к ней Тосуняна – займись ей, мол, – и бросился в смежную комнату. На кровати с закрытыми глазами лежала мать Ползунова, больше здесь никого не было.
– Где Жорж? – зарычал Кириенко, вернувшись в комнату, где были Тосунян и Полина.
Полина, белая как мел, сидела на стуле с широко раскрытыми глазами. У Тосуняна сдали нервы, он ударил ее по лицу рукояткой пистолета и тоже крикнул:
– Где Жорж?
У Полины из рассеченной губы брызнула кровь.
– Тосик, поосторожнее, – предупредил Кириенко. – Не порти товар.
Подошел ближе, склонился над Полиной, приподнял ее подбородок стволом пистолета.
– Где он прячется?
Она замотала головой.
– Что? – не понял Кириенко. – Не скажешь? Считаю до трех…
Он еще не придумал, что будет после трех, и теперь лихорадочно соображал.
– Раз…
– Он ушел!
– Куда? Два…
– Не знаю. Сказал – к знакомым.
– Врешь. Три!
На счет «три» Кириенко вспомнил о матери Ползунова, спящей в соседней комнате.
– Я старуху пришью, если не скажешь!
Схватил Полину за волосы и потащил в соседнюю комнату. Старая женщина спала, не ведая, что происходит рядом.