Поместье Кларенс
Шрифт:
Жестокая честность его признания вызвала у нее желание свернуться калачиком и спрятаться. Потому что он был прав. Они были чем-то особенным. Но в континууме чего-то они были прочно зафиксированы посередине. Нейтральная зона.
Не совсем случайно. Не совсем серьезно.
Не совсем доверительно.
И Кассия не могла винить его за это. Она с самого начала старательно устанавливала границы дозволенного. Дерьмо.
— Что ж… — Она вздохнула
За исключением того, что она хотела, чтобы он доверял ей. Она хотела, чтобы он доверился ей и рассказал, когда ему будет трудно. Она не хотела, чтобы он отгораживался от нее.
— У меня проблемы с доверием, — сказала она, устремив взгляд в потолок.
Глубокий смешок Эдвина наполнил комнату.
— Да что ты говоришь.
Она улыбнулась, когда он встал со стула и направился к кровати. Он занял место рядом с ней, лежа на спине. Его тело вытянулось рядом с ее, всего в нескольких дюймах, но они не соприкасались. Близости было достаточно. На сегодня.
— Я разговаривал с юристами, — сказал он. — О моих трастовых фондах. После несчастного случая с Зейном я подумал, что мои родители могли сплотиться. Они и сделали это, примерно на сутки. Но потом жизнь для них вернулась в нормальное русло, и они как будто забыли, что у них в больнице ребенок. Зейн взрослый, но все же. Разве ты бы не навестила своего ребенка в больнице?
— Навестила бы, — сказала она, переплетая свои пальцы с его.
— Они просто вернулись к нормальной жизни. Пожертвовали больнице кучу денег. Убедились, что у него лучшие врачи и медсестры. Но это все. Папа приезжал дважды. Мама трижды. За целый месяц это все время, которое они ему уделили. А потом, на День благодарения, они устроили гребаный званый ужин.
Спор с Айви и разочарование Эдвина в тот день теперь обрели смысл.
— Это неправильно. — Он покачал головой. — И все, о чем я могу думать, это то, что это потому, что Зейн не играл в папину игру. Он занимается своими делами. Живет своей собственной жизнью. Так что теперь в глазах папы он стал менее значимым.
— Мне жаль, — прошептала она.
— С меня хватит. Папа ожидает, что я буду работать в его компании, но он может пойти к черту. Я хочу убедиться, что полностью понимаю условия получения доступа к трастовым фондам. Для этого я и нанял юристов. Если мне придется ждать, пока мне исполнится тридцать, чтобы получить деньги, пусть будет так. А до тех пор, что ж…
— Ты можешь найти работу, как и все мы, пеоны (прим. ред.: Пеон обычно относится к лицу, подлежащему пеонажу: любой форме наемного труда, при которой рабочий (пеон) мало контролирует условия труда).
Уголок его рта приподнялся.
— Может быть, ты поможешь мне отшлифовать мое резюме.
— Я с удовольствием дам рекомендации.
— Обязательно укажи количество оргазмов, доставленных за одну ночь.
Кассия рассмеялась.
И он одарил ее мегаваттной улыбкой, которая включала в себя ямочки на щеках.
—
— Я тоже скучала по тебе. — Признать это было не так трудно, как она думала. — Спасибо, что рассказал мне.
Эдвин пошевелился, поворачиваясь боком, чтобы заправить прядь волос ей за ухо.
— Мне бы сейчас не помешала девушка.
Тяжесть этих слов ударила ее, как кувалда. Он просил о доверенном лице. О чем-то священном. О друге. И она так сильно хотела быть этим человеком.
При осознании этого должна была возникнуть паника. Волна ужаса.
Девушка.
Но, она хотела получить эту работу.
— Нужен доброволец? — спросила она.
В мгновение ока он перевернул ее на спину, нависая над ней. Затем его губы прижались к ее губам, лишая ее дыхания и заставляя разочарование последних двух недель исчезнуть восхитительным движением его языка.
Она прильнула к нему, наслаждаясь тяжестью его тела, глубже вдавливающего ее в матрас. Она скучала по этим губам. По его широким плечам. По силе его тела. Она скучала по тому, как он посасывал ее нижнюю губу и касался кончиком языка ее языка.
Тело Кассии воспламенилось от одного поцелуя, и она выгнулась навстречу ему, желая большего.
Вот только Эдвин оторвался от ее губ и прижался лбом к ее лбу.
— Жаль, что я не могу провести здесь остаток дня. У меня занятия через час.
— Хочешь немного вздремнуть? Ты выглядишь так, будто тебе это не помешало бы.
— Вообще-то, да. — Он свернул их, притягивая ее обратно к своей груди. — Ты останешься со мной?
Она еще крепче прижалась к нему.
— Я сожалею о Зейне. И о твоих родителях.
— Мои родители — придурки. Не то, чтобы я был в шоке. Просто… я надеялся, что на этот раз все будет по-другому.
— Я могу это понять. Моя мать — засранка. — И если бы она была честна с собой, то могла бы признать, что ее отец тоже им был. Но было легче сосредоточиться на недостатках Джессы Нилсон.
— Ты расскажешь мне о ней? — спросил Эдвин.
— Она ушла, когда мне было два года. Вернулась, когда исполнилось три. Снова ушла, когда мне было четыре. Вернулась, когда мне было пять. Снова ушла, когда мне было шесть. Такова была закономерность. Она была матерью меньше года, прежде чем это становилось для нее невыносимым. Потом она уходила, полностью вычеркивая нас из своей памяти, пока не вспоминала, что у нее есть муж и дочь.
— Черт. — Эдвин напрягся.
— Я не знаю, что возвращало ее обратно. — Это то, что было труднее всего понять в эпизодическом присутствии матери. — Я понимаю, почему она уходила. Помню, однажды я застала ее в прачечной, рыдающую над корзиной с одеждой, совершенно обезумевшую от того, что ей пришлось ее складывать. Вскоре после этого она ушла.
Затем пришло воспоминание о маме на кухне, о том, как завыла пожарная сигнализация, потому что она поставила замороженную пиццу в духовку и забыла установить таймер, так что она подгорела до хрустящей корочки.