Поместье Кларенс

Девни Перри

— Подожди.

— Что?

— Там, гм… уродство.

Ничто в этом человеке никогда не будет уродством.

— Я хочу это сделать. Пожалуйста?

Он закрыл глаза, но кивнул, и она провела рукой по его груди, осторожно касаясь гипса и различных царапин.

Один взгляд на красные следы от порезов на его торсе, и она почувствовала сильный укол, но не подала виду. Она использовала жизненный опыт, чтобы скрыть выражение своего лица, чтобы он не увидел, как сильно ей больно.

Когда его одежда была свалена на пол, он, шаркая, направился в душ и подставил

голову под струю.

Элора сбросила с себя одежду, затем скользнула в пространство позади него, прижимаясь грудью к его спине и покрывая поцелуями его влажную спину сверху и донизу. Она потянулась за его мочалкой, намыливая ее мылом, затем ее руки прошлись по его телу, прослеживая каждую линию рельефной плоти. Прикасаясь к каждой ране. Прослеживая каждый шрам.

Теперь они были частью его самого, как и татуировки.

И, как и чернила, эти отметины принадлежали ей.

Он принадлежал ей.

Зейн расслабился, вода и мыло каскадом стекали по его коже.

Его член набух, когда она мыла его тело. Слабый пульс расцвел в ее сердцевине. Но ни один из них не двинулся, потому что речь шла не о сексе. Это была любовь.

Когда он был чист, он повернулся, увлекая ее глубже под струи воды. Затем он обхватил ее затылок здоровой рукой, притягивая ближе, чтобы прижаться своим ртом к ее губам.

Движения его языка были медленными и томными. Скольжение ее рук по округлому изгибу его задницы было ленивым и неторопливым. Они пожирали друг друга, облизывая и посасывая, пока ее губы не распухли, а вода не стала чуть теплой.

Элора помогла ему обернуться полотенцем и надеть боксеры, затем, когда он почистил зубы, она сделала то же самое. Как только он оказался в постели, она сменила свое полотенце на одну из его футболок, затем забралась рядом с ним, свернувшись калачиком на его правом боку. На его здоровом боку.

На кухне зазвонил ее телефон с сообщением, вероятно, от Франсэс или, может быть, Айви. Но она не сделала ни малейшего движения, чтобы уйти, положив руку на сердце Зейна.

Его пальцы играли с влажными прядями ее волос, которые не были собраны в беспорядочный узел.

— Я сожалею о Мире.

Элора напряглась.

— Нам не нужно говорить об этом.

— Нет, нужно. Она здесь. И может прийти еще раз.

— О. — Она ненавидела себя за то, что собиралась спросить, но ей нужно было знать. — Ты был с ней? После того, как мы с тобой…

— После того, как ты оставила мне ту гребаную записку?

Она поморщилась. Не самый лучший момент для нее.

— Прости.

— Как только я поправлюсь, устрою тебе взбучку. — Его рука скользнула вниз по ее спине, задирая подол футболки, чтобы погладить ее голую задницу. — И, это не пустая угроза, малышка.

Дрожь пробежала по плечам Элоры при мысли о наказании, которое она с радостью приняла бы.

— Но, отвечая на твой вопрос, «нет», — сказал он. — Ничего не было. Мы с Мирой просто несколько раз встретились.

— Она была твоей девушкой. — Свидание, которое, как он сказал, Элора испортила.

Он кивнул.

— Она хотела попробовать еще раз, и не буду врать, я обдумывал

это. А когда у нас с Мирой все было хорошо, у нас все было хорошо.

Элора изо всех сил старалась дышать ровно, но внутри ей хотелось кричать. Он мог жениться на ней. Мог. Возможно. И если бы не несчастный случай, Элора все еще была бы трусихой, которая бездействовала, наблюдая, как любовь всей ее жизни женится на другой женщине.

Ему пришлось почти умереть, чтобы она начала сражаться. Возможно, ей потребуется вся жизнь, чтобы простить себя за эту ошибку.

— Эл.

— Все в порядке. — Она проглотила комок в горле. — Ты не обязан мне ничего объяснять.

— Посмотри на меня.

Элора покачала головой.

— Будет больно, если я попытаюсь перевернуть тебя, прижать и заставить посмотреть на меня. Но я сделаю это, если придется.

Она нахмурилась, приподнимаясь на локте.

За окном зашло солнце, но она не задернула шторы, так что свет уличных фонарей освещал комнату и очертания его красивого лица.

— С Мирой легко находиться рядом. У нас долгая история.

Боже, зачем он ей это говорит? Разве он не слышит, как разбивается ее сердце?

— Но есть причина, по которой мы расстались много лет назад, — сказал он. — Она чертова змея, когда хочет быть такой. Как, когда она появилась в больнице и блеснула помолвочным кольцом, потому что думала, что это расположит к себе мою мать. Что и произошло. И она подумала, что, может быть, это изменит мое мнение. Чего не произошло. Я не хочу Миру.

Воздух вырвался у нее из легких. Услышав эти слова, может быть, теперь она перестанет представлять их вместе.

— Хорошо.

— Ты заноза в моей заднице. Добиться от тебя чего-либо — это борьба. Я никогда не встречал такой сдержанной и упрямой женщины. Чертовски упрямая. Вместо того чтобы рассказать мне, что тебя напугало, ты убежала. А тут еще эта чушь, которую ты вбила себе в голову, что мне будет лучше без тебя.

У нее отвисла челюсть.

— Ты не думала, что я знаю, не так ли? — Он приподнял брови. — Никто в этом мире не знает меня так, как ты. Потому что я им этого не позволял. Даже Мира. И хотя ты можешь притворяться, что не обращаешь на меня внимания, Элора Мальдонадо, никто в этом мире не знает тебя так, как я.

Она открыла рот, чтобы сказать что-нибудь, что угодно, но у нее кружилась голова, она пыталась все это переварить.

— Ты и я, мы подходим друг другу, — сказал он. — Мы так чертовски идеально подходим друг другу, что это не должно быть по-настоящему. Да, у нас с Мирой все было хорошо. Но даже когда мы были в лучшей форме, ничто не может сравниться с тобой и мной. — Он прижал руку к ее сердцу. — Два сердца.

— Один удар, — закончила она.

Под этой самой кроватью, в тату-салоне Акселя было три разных кабинета для татуировок. Два для художников, которые работали в его студии. И третий, самый большой, был личным пространством Акселя. Он оклеил стены черно-белыми фотографиями своих различных проектов, самых любимых за всю карьеру. Но одну татуировку он превратил в красную неоновую вывеску.