Помощник хирурга
Шрифт:
— Баранина сносная, — сказал Джек, переходя к десерту, — хотя смородинового соуса маловато.
Французы могут говорить что хотят, но они ничего не смыслят в пудинге, пусть и считают себя великой нацией. Это не фруктовый пудинг, а какая-то жалкая жижа с пеной.
Стивен оторвал взгляд от тарелки и заметил, что смотровое окно позади Джека потемнело. В нём показался чей-то глаз и детально, без всяких эмоций, осмотрел компанию. Спустя некоторое время он сменился другим, голубовато-серым, тогда как первый был тёмным. Эти глаза по очереди наблюдали за ними на протяжении всего обеда, который увенчался порцией бренди. И хотя доктор не поворачивал головы, чтобы удостовериться, Стивен почти наверняка знал, что и другие окошки
На некотором отдалении от адмиральского стола сидел среднего возраста гражданский в потрёпанном тёмном сюртуке и красивом белом шейном платке. У него были седые волосы и тёмные глаза. Лицо показалось Стивену смутно знакомым. Он не принимал участия в расспросе, но внимательно наблюдал, впрочем, делая вид, будто происходящее его ничуть не интересует.
Сам адмирал скрывал собственное смущение за некоторой строгостью и формальным подходом, но полностью в этом не преуспел. Он задал Джеку несколько явно заранее подготовленных вопросов о походе — откуда тот начался, куда, каким курсом следовали, в какие даты, попросил охарактеризовать конвой и так далее.
Поведение Джека без промедления приняло столь же формальную и холодную манеру, что и у адмирала, хоть и в большей степени. Он бросил холодный взгляд через стол и сказал:
— Сэр, я выполнял приказ моего короля. Я уже изложил вам состав и число членов команды «Ариэля». По военным законам ни один из захваченных в плен офицеров не обязан сообщать что-либо ещё. Со всем уважением, сэр, я должен отказаться отвечать на эти вопросы.
— Запишите этот ответ, — сказал адмирал секретарю и повернувшись к Стивену продолжил: — Не вы ли тот джентльмен, что недавно был приглашён выступить в институте?
— Мне жаль разочаровывать вас, сэр, — сказал Стивен. — Но мой ответ будет таким же, как у капитана Обри.
Они испытали несколько беспокойных мгновений, ожидая ответа Ягелло. Но юноша был не дурак.
Он повторил их слова с такой же уверенностью.
— Должен вам сказать, что мы находим ваши ответы неудовлетворительными, — заключил адмирал. — Вам придётся проследовать в Париж для дальнейшего разбирательства.Он позвонил в колокольчик и велел ординарцу собрать вещи пленников.
— Немедленно, сэр? — воскликнул Джек. — Но вы ведь позволите повидаться с моими людьми до отъезда? Я ещё не видел как их снабжают продовольствием! Обращаюсь к вам, сэр, как к офицеру и моряку, мне нужно хотя бы словом с ними перекинуться, по крайней мере дать им немного денег на расходы. Разве вы сами поступили бы иначе, сэр: капитан не может бросить своих людей в беде.
— Времени нет, — отрезал адмирал. — Экипаж уже ждёт. У меня свои приказы. Если я не получу удовлетворительных ответов, вы отправитесь в Париж.
— По крайней мере, сэр, — сказал Джек, достав кошелёк и положив его на стол, — я любезно прошу приказать доставить им это — через человека по имени Витгенштейн, — с моими инструкциями поделить деньги честно в соответствии со старшинством.
Адмирал бросил взгляд на гражданского, тот пожал плечами.
— Хорошо, капитан. Желаю вам приятного дня. Месье Дюамель проводит вас до экипажа.
Во время путешествия, днём и ночью Стивен прокручивал в голове сложившуюся ситуацию. У него была масса времени, так как присутствие Дюамеля делало невозможным любые откровенные разговоры, сам же француз едва ли произнёс больше нескольких слов. Это не означало, что он оказался неприятным, грубым или суровым, но действительно был молчалив и скрытен. Француз сидел в своём углу и рассеянно рассматривал пейзаж или их многочисленный вооружённый конвой, но впечатление
С самого начала он заявил, что всем будет гораздо проще, если пленники дадут честное слово не пытаться бежать во время путешествия — чистая формальность, ведь экипаж охранялся целым конным отрядом, — и компания обедала и ужинала в лучших городских кабаках по пути. Гонца отправляли вперёд занять отдельную комнату, заказать нужные блюда, которые от города к городу несколько менялись, и убедиться, что с пищей будет подано приличное вино. Дюамель не ел с друзьями за одним столом, как не снимал и своей непроницаемой маски, хотя особенно удачные блюда отсылал пленникам — «сладкое мясо» под мальвазией,*3] порцию потрохов, от которой невозможно оторваться, пирог с филе из жаворонков — и в конце концов они полностью доверились его вкусу, хотя ему по душе было заказывать множество блюд, которые он поглощал без остатка, обтирая тарелку куском хлеба с выражением молчаливого удовлетворения на лице.
Он был худощавым человеком, но его, казалось, вовсе не беспокоило то количество еды, которое он поглощает, как и то, что он пил дважды в день: ни намёка на больную селезёнку или поджелудочную, ни печёночных колик или тяжести в желудке. Это было выдающееся зрелище. И еда замечательная. Так что спустя пару таких банкетов (их вполне стоило таковыми считать), нрав Ягелло, подавленный было молчанием спутников, начал брать верх и он тихонечко стал напеватьсебе под нос. После следующей трапезы литовец принялся наигрывать в рожок, подарок одной дамы в Ламбале, пока отблески солнца не заставили его опустить стекло в карете с намереньем отсалютовать небесам.
Дюамель восседал с напускным безразличием, переваривая съеденного индюшонка, однако наполовину опущенное окно полностью не исключало возможности побега для худощавого и подвижного юноши, и в руке француза тут же возник пистолет, направленный прямо на Ягелло.
Стивен заметил, что ствол окрашен в матовый серый цвет.
— Сядьте, — сказал Дюамель.
Ягелло немедленно сел.
— Я всего лишь хотел отсалютовать, — сказал он испуганным голосом, с гораздо большим достоинством добавив — Вы должно быть забыли, что я дал слово.
Проблеск звериной жестокости оставил лицо Дюамеля, на смену ему пришёл скептический и апатичный вид.
— Отсалютуете на полустанке, — сказал он. — Только не в экипаже. Этим джентльменам, возможно, стоит подумать.
Кроме сна заняться особо было нечем. Джеку в этом плане повезло: ему не только было что навёрстывать, но из-за огромных порций еды, которые он поглощал, устраивая странное соревнование с флегматичным французом, его веки прямо-таки наливались свинцом. Такой режим сказывался и на печени, напрочь расстроив внутренние механизмы: ещё до того, как компания покинула Бретань, большинство соусов оказалось основано не менее чем на пинте сметаны. В Нормандии тенденция сохранилась, и остановки стали более частыми. Хотя они путешествовали с двумя ночными горшками под сиденьем, скромность Джека не могла согласиться на меньшее, чем живая изгородь или по крайней мере приличных размеров куст, так что недовольный форейтор был вынужден сворачивать в сторону через каждые несколько миль.