Поросль
Шрифт:
– Здрасьте!
Директриса поджала губы, но поздоровалась глухо.
Забившись в уголок у лестницы на втором этаже, Машка уселась прямо на бетонный пол и достала из ранца отломанное зеркальце от пудреницы и помаду Аяны – бордовую, почти черную. Открутив колпачок, девочка долго смотрела на темный карандаш – всего минута отделяла лохматую и некрасивую Машку от красавицы Марии. На самом деле, в свидетельстве о рождении Машку записали как Марусю, но всем привычнее было говорить именно о Машке.
Да и сама Машка не возражала.
Прищурившись
Но это будет потом. А сейчас – шикарные бордовые губы, винный оттенок, как называла его Аяна. Правда, левая половинка верхней губы вышла куда больше правой, но и это не беда – Машка стерла все лишнее, отчего кожа покраснела и налилась багрянцем. Только хуже сделала. Не растерявшись, Машка обломком помады добавила цвета правой и левой одновременно – губы стали огромными, яркими и красивыми, как у моделей из рекламы.
Сидя под лестницей в редком пятнышке света, едва пробивающемся сверху, Машка любовалась своими губами. Спрятав зеркальце и трупик помады в карман, она направилась прямиком в класс. Первым уроком у них была история – второй этаж, направо и до конца коридора.
На Машку все оборачивались, а она шла, выпрямляя спину так, будто и правда была фотомоделью. Глаза у девочки горели счастьем.
В класс она вплыла лебедем – застыла на пороге, позволяя всем и каждому разглядеть ее прекрасный макияж, ее шикарные губы, ее восхитительную внешность. Привалившись плечом к косяку, Машка обвела всех торжествующим взглядом.
В кабинете повисла тишина. Толстый Влад застыл у своей парты, распахнув в изумлении рот. Перешептывания, тычки в спины, кивки на Машку. Они все смотрели и молчали.
– Господи, Савкина… – выдохнула в ужасе историчка, и слова ее прозвучали громом, будто стартовым свистком.
Класс взорвался хохотом – они визжали, тыкали пальцами в Машку, покатывались и картинно падали со стульев, подбегали поближе, кто-то достал телефон… Историчка, взлетевшая со своего места коршуном, подскочила к Машке и схватила ее за плечо, крепко впились в кожу длинные тонкие пальцы с острыми когтями.
– Умываться. Быстро! Боже, как клоун, что же вы творите-то…
Машка не поняла, чего в ее голосе было больше – бессильной злости, жалости или … зависти? Наверное, историчке тоже хотелось такие же большие и красивые губы.
Историчка притащила Машку к директрисе – проволокла со второго этажа, крепко и больно держа за плечо, а потом толкнула вперед, словно предлагала директрисе полюбоваться видом своей ученицы. Машка улыбнулась смущенно, надеясь, что директриса оценит губы по достоинству.
– Вот, – ябеднически произнесла раскрасневшаяся историчка. Позади их странной процессии все еще слышался смех. – Полюбуйтесь, какими наши пятиклассницы приходят в школу. Это же кошмар! Это деградация полнейшая!
– Мимо меня она прошла в нормальном виде, – процедила директриса, удостоив Машку холодным взглядом, и девочка мигом поняла, что оценить по достоинству тут явно не выйдет.
– Значит, в школе намалевалась! – продолжала кипеть историчка. – Беседуйте! Мне надоело!
И, развернувшись, удалилась прочь, громко цокая каблуками.
– Ты не знаешь, что в школу запрещено приносить косметику? – сурово спросила директриса, и Машка потупила взгляд. Помада вдруг пламенем обожгла кожу.
– Я думала, что…
– Ты не знаешь? – громче повторила директриса. Вокруг них начала собираться толпа из любопытствующих.
– Знаю. Мне казалось, так красиво…
– Нет, – брезгливая гримаса вновь исказила лицо. – Это некрасиво. Совсем. Это уродство. Ты похожа на пугало. Быстро умываться.
Машка развернулась, готовая броситься к раковинам у столовой, когда суровый окрик ударил под лопатки:
– А потом мне покажешься!
Ледяная вода колола губы. Все руки покрылись бордовыми разводами – на розовой коже темные росчерки помады казались шрамами. Фыркая, Машка умывалась, пыталась оттереть стойкую помаду, но от этого лишь распухали губы, а вокруг них жгло натертую кожу.
Спустя десять минут, когда уже прозвенел первый звонок, Машка появилась перед директрисой – красная, с губищами на пол-лица, но все еще улыбающаяся.
– Ужас, – резюмировала директриса. – Больше чтобы я не видела. Иди на уроки.
И Машка пошла на уроки.
На лестнице ее поймала за рукав футболки Аяна – все свои прыщи старшая сестра замазала темным тональником и прикрыла пудрой, отчего лицо казалось искусственной маской, но противные прыщики все равно шелушились и насмешливо проглядывали красными пятнышками. Аяна была злой, как черт, глаза ее горели черным гневом.
– С ума сбрендила? – зашипела Аяна, прижимая сестру к стенке. – Гони помаду!
С трудом выудив ранец, пока Аяна держала ее в крепких тисках, Машка вытащила закрытый тюбик и сунула сестре в руку, молясь, чтобы она не стала отвинчивать колпачок. Аяна бросила помаду в карман брюк и, приблизив лицо, буквально плюнула сестре в глаза:
– Дома поговорим. Воровка!
– Прости, – пробормотала Машка, но Аяна уже не слушала – резко развернувшись, она побежала наверх, спеша на свои уроки. Аяна училась в девятом классе, и все знали, что рано или поздно сестра уедет в город к Виктории, тоже зарабатывать деньги и тоже жить красивой жизнью.
Появление Машки встретили аплодисментами – смущенно зардевшись, девочка скользнула на свое место, пытаясь сдержать теплую улыбку. Историчка замолотила ручкой по столу, призывая всех к тишине, но натертые Машкины губы никого не могли оставить равнодушным.