Портартурцы
Шрифт:
— Они хотят, чтобы неприятель ворвался в город сегодня, — сказал он подполковнику Лебединскому.
Около шести часов вечера стрельба прекратилась.
— В чем дело? — воскликнул Горбатовский. — Это что-то неспроста. Зорко следить за врагом! В случае чего, не сдавать и держаться до моего прибытия в передовые окопы. Я буду в штабе.
Так распорядился Горбатовский на предстоящую ночь. Но прибыл конный охотник и передал ему записку Фока следующего содержания:
«Предписываю вашему превосходительству немедленно отдать распоряжение об очищении батареи лит. Б. Не заставьте меня принять побудительные меры. Равно держать во что бы то ни стало Курганную батарею, Лапэровскую, Владимировскую, Митрофановскую и Безымянную».
— Начало конца, — с грустью сказал Горбатовский. — Добился своего.
Через час было получено извещение о том, что японцы согласились на переговоры и прекратили огонь.
— Теперь все кончено и все понятно, — сказал Горбатовский и заплакал.
4
Хотя канонада 19 декабря прекратилась сразу и неожиданно, в окопах никто не знал истинных причин этого. Солдаты не успокоились, а, наоборот, еще больше насторожились. Еще месяц назад каждое затишье казалось защитникам хорошим признаком. «Наверное, Куропаткин у горы Самсон», — шепотом передавали они друг другу. Но после ноябрьских штурмов, и особенно после сдачи Фоком второго форта, вера в выручку у гарнизона потухла. Артиллеристы, пехотинцы и матросы с часу на час ждали решительного боя.
Егоров, выписавшись из госпиталя, попал в окопы на Казачьем плацу. Сегодня он готовился к вылазке в японские траншеи. Вчера тоже была вылазка, и очень удачная. Охотникам удалось разогнать какой-то неприятельский, по-видимому, разведочный отряд, состоящий из офицеров. Пристрелили только одного, но в блиндаже траншеи нашли бинокль и карту. На пороге укрытия Егоров поднял небольшую записную книжку в кожаном переплете, очевидно, оброненную кем-то при поспешном бегстве.
Все найденное в карманах у офицера, его шашку и фуражку, а также бинокль и карту Егоров отправил в штаб, но книжечку оставил у себя. Ему захотелось рассмотреть ее внимательно, так как на некоторых листочках были чертежи.
Утром по плацу, со стороны моря к горам, полз туман. Пушечные выстрелы звучали отчетливо и казались совсем близкими. Они были редкими, и их легко можно было пересчитать.
Егорова вызвали в блиндаж к офицеру:
— На вылазку готовься. Как ты думаешь, братец, почему он сегодня слабо стреляет? У него сегодня Новый год… А в штабе предполагали, что будет большой решительный штурм.
— Он осторожен и хитер. Дескать, русские ждут штурма и приготовились… Вот штурма и не было.
— Передай охотникам: получена телеграмма о том, что Балтийская эскадра в ста верстах от Артура.
— Не стоит, ваше высокоблагородие. Не поверят. Только напрасно людей злить. Ведь и так каждая рота хорошо защищает свои окопы. Сердце щемит от пустых разговоров, и после них руки опускаются.
Штабс-капитан покосился на Егорова.
Спустившись в блиндаж, Егоров весело крикнул:
— У японцев Новый год сегодня… Жаль, не знали. Надо бы их вчера получше поздравить.
— Кажется, Стессель это за тебя сделал. Пока ты разговаривал с командиром, к японцам от нас, с белым флагом поехали.
— Для уборки раненых! — крикнуло несколько голосов.
— По-моему, наши генералы микаде подарочек хотят сделать.
— Ни в жисть не сдадутся! Что вы, с ума сошли! — воскликнул Егоров. Ему стало больно. Жуткое предположение словно обожгло его. — Как! Все усилия пропадут?! Нет, этого не может быть! Лучше умереть!
— Мы-то как были, так и есть, а у некоторых командиров слабит.
Пальба не прекращалась.
— Вот увидите, что о раненых да об убитых под укреплением № 3 будет разговор, — успокаивал Егоров товарищей.
— Дай-то боже, — вздыхали солдаты.
5
На крепость спустилась тишина. Борьба кончилась. Все усилия оказались бессмысленными. Солдаты не могли избавиться от переполнившей их досады и горечи. Взглянут на опрокинутые орудия и повозки — горькая обида тут как тут. Взглянут на вороных лошадей — обида еще сильнее. Но когда они увидели затопленные броненосцы и крейсера, многих охватила злоба. Они сжимали кулаки, с уст срывались проклятия.
В обед было приказано получить полную смену белья, обмундирования, сапоги. Канониры оделись во все чистое и новенькое, а вшивые рубахи, штаны, мундиры и шинели сожгли.
К собравшимся в кучку артиллеристам подошел поручик Михайлов:
— Старшие офицеры вследствие ран не могут прийти сюда, — сказал поручик солдатам, — но они шлют вам привет… Ничего не поделаешь. Нам предстоит пережить новое испытание — плен. Надеюсь, что вы покажете себя истинными сынами своей великой родины и будете в неволе благопристойны, не нарушая присяги. Нас завтра к вечеру разлучат с вами. Желаю вам здоровыми вернуться на родину.
— Покорно благодарим, ваше благородие! — крикнули артиллеристы.
Михайлов пошел было, но вернулся:
— Где Подковин?
— Он здесь, ваше благородие. Подковин, сюда!
— Я совсем забыл, вот тебе записка от сестры милосердия. Она очень хотела бы увидеть тебя. Так ты, братец, сходи непременно. Сейчас же иди. Я перед ней виноват, давно бы надо сказать тебе.
— Слушаюсь.
Поручик Михайлов взял Подковина за руку и крепко пожал ее:
— Передай Валентине Модестовне мою горячую благодарность. — Рука Подковина дрогнула. — Ты ее хорошо знаешь?
— Это подруга моей сестры.
— Я его отпускаю до утра, — сказал Михайлов, обращаясь к фельдфебелю. — У него здесь есть знакомые.
6
Вечером 22 декабря к Иновым пришли знакомые офицеры.
— Итак, Артур пал, — говорил Инов, встречая гостей. — Скажите, неужели мы не могли еще продержаться?
— Но какой был бы от этого толк? — сказал Кораблев. — Я думаю так: если бы японцы ворвались в крепость, то мы добились бы только большего количества человеческих жертв.,