Портрет в коричневых тонах
Шрифт:
И тогда Северо дель Валье почувствовал ужасную боль в груди, словно ударом копья ему проткнули рёбра. Из губ невольно вырвалось всхлипывание, за которым внезапно разразился безудержный плач, как следует встряхнув его всего, тогда как сам, икая, повторял имя Линн, Линн, и ещё тысячу раз всё то же имя Линн. Нивея привлекла молодого человека к груди и обвила того своими худыми руками, утешительно похлопывая по спине, точно ребёнка.
Военные действия на Тихом океане начались в водном пространстве и продолжились на суше. Люди, пуская в ход резные штыки и изогнутые ножи, сражались в рукопашную в самых засушливых и суровых пустынях мира, в тех провинциях, что ныне образуют север Чили, хотя до этой войны принадлежали Перу и Боливии. Перуанская и боливийская армии оказались едва подготовленными для подобного рода схватки. Они были куда малочисленнее, плохо вооружённые, да и система обеспечения всем необходимым подвела людей настолько, что некоторые битвы и перестрелки разрешились ввиду недостатка питьевой воды или же потому, что колёса гружённых ящиками с пулями повозок то и дело застревали в песке. Чили была захватнической страной с прочной экономикой, хозяйкой лучшей эскадры во всей Южной Америке и располагала армией в более чем семьдесят тысяч человек. У страны была репутация патриота на этом континенте неотёсанных главнокомандующих, систематической коррупции и кровопролитных революций. Суровость и крепость чилийского характера, а также слаженная работа всех государственных учреждений вызывали зависть у ближайших соседей; школы и университеты влекли в свои стены многих профессоров и иностранных студентов. Благодаря влиянию английских, немецких и испанских иммигрантов со временем удалось внести определённую сдержанность в креольский темперамент. Армия получила указание от пруссаков и с тех пор не знала мира. Ведь в течение предыдущих лет Тихоокеанской войны люди, не выпуская оружие из рук, сражались с индейцами на юге страны в местечке под названием Фронтера (граница). Судя по всему, только до тех мест и простиралась рука цивилизации, дальше же шла туземная территория, где до сравнительно недавнего времени подвергали себя риску лишь миссионеры-иезуиты. Наводящие ужас войска-арауканцы, сражавшиеся без передышки со времён завоеваний, так и не покорились ни пулям, ни различным ещё худшим зверствам, и всё же, не устояв перед внушительным количеством алкоголя, пали один за другим. Дерясь с ними, солдаты лишь всё более ожесточались. В скором времени перуанцы и боливийцы научились бояться чилийцев, этих кровожадных врагов, способных поголовно истребить как раненых, так и пленных. В свою очередь в чилийцах проснулось море ненависти и страха. Что, разумеется, не могло не вызвать яростное международное неприятие
Под конец года чилийцы подготовились к последнему нападению на Лиму. Вот уже одиннадцать месяцев бился Северо дель Валье среди бесконечных грязи и крови вперемежку с самой бесчеловечной дикостью. В это время воспоминание о Линн Соммерс практически рассыпалось, он мечтал уже не о ней. В памяти всё больше всплывали разорванные тела мужчин, с которыми приходилось делить общий котёл с вчерашней едой. Война была всего лишь форсированным маршем на проверку терпения; моменты сражений считались чуть ли не облегчением в царящей повсюду скуке, казалось бы, вечных мобилизации и ожидания. Когда у молодого человека выпадала возможность присесть и закурить сигарету, он выкраивал время и для того, чтобы написать несколько строк Нивее в том же самом дружеском тоне, к которому, общаясь с ней, всегда и прибегал. В своих письмах мужчина о любви не говорил, однако ж, постепенно понимал, что именно эта девушка и стала бы единственной женщиной его жизни, тогда как Линн Соммерс была всего лишь слишком затянувшейся фантазией. Нивея писала ему регулярно, хотя и до адресата доходило далеко не каждое письмо. В них девушка рассказывала о своей семье, о городской жизни, о редко удававшихся встречах с дядей Хосе Франсиско и о книгах, которые тот ей советовал. Также упоминала и о духовном преобразовании, что не могло не оставить в душе глубокого следа. В результате она постепенно отдалялась от каких-то католических традиций, которые вдруг стали напоминать девушке проявления язычества, взамен чего приступила к поискам корней христианства, углубляясь более в философию, нежели интересуясь догматикой. Нивею волновало то, что Северо, будучи окружённым грубым и жестоким миром, окончательно утратит связь с её душой, превратясь в совершенно неизвестное существо. Мысль о том, что молодого человека обяжут убивать, оказалась для неё невыносимой. Молодая девушка, конечно, старалась не думать об этом, но на рассказы о солдатах со шрамами от ножа, об обезглавленных телах, об изнасилованных женщинах и проткнутых штыками детях не обращать внимания было никак нельзя. А принял бы Северо участие в подобных зверствах? Мог ли человек, оказавшись очевидцем таких событий, впоследствии возвратиться к мирной жизни и стать примерным супругом и отцом семейства? И смогла бы она полюбить его несмотря ни на что? Северо дель Валье задавал себе те же вопросы, в то время как его полк спешно готовился к нападению в километре-двух от столицы Перу. В конце декабря чилийский контингент был полностью готов начать военные действия в долине, что располагалась на юге Лимы. Люди тщательно готовились к этим событиям, рассчитывая на многочисленную армию, мулов и лошадей, на боеприпасы, а также на достаточное количество воды с провиантом и на несколько парусных судов, чтобы перевозить войска. Вдобавок они располагали четырьмя передвижными госпиталями на шестьсот коек каждый и двумя лодками, тоже ставшими ныне импровизированными госпиталями под флагом Красного Креста. Сюда же прибыл на своих двоих и один из главнокомандующих со своей цельной, без единого раненого, бригадой. К настоящему времени его люди уже пересекли, казалось бы, нескончаемые прикрытия и лесные заросли. Он появился, точно монгольский принц, в сопровождении полутора тысяч китайцев, следовавших за ним вместе со своими жёнами, детьми и животными. Когда Северо дель Валье увидел подобную картину, то стал грешить на собственное помрачение рассудка. Этот колоритный главнокомандующий вербовал попадающихся на его пути китайцев, бывших, в основном, иммигрантами и работающих в рабских условиях. Они, будучи меж двух огней и без особой поддержки со стороны какого-либо отряда, решили-таки присоединиться к чилийским вооружённым силам. Пока христиане слушали мессу перед тем, как приступить к бою, азиаты тут же организовали собственную церемонию. И лишь под конец военные священники окропили всех святой водой. «Всё это напоминает какой-то цирк», - так писал Северо Нивее в настоящий день, не подозревая, что это письмо станет последним. Воодушевляя солдат и руководя погрузкой на суда множества людей, животных, орудий и провизии, здесь же находился собственной персоной министр Вергара, будучи всё время на ногах под палящим солнцем с шести утра и далеко за полночь. Перуанцы соорудили две линии защиты в труднодоступных для налётчиков местах, что были расположены в нескольких километрах от города. На крутых песчаных горах появлялись вслед друг за другом вооружённые силы, брустверы и батареи, а также со временем возникали и окопы, защищённые от стрелков мешками песка. Вдобавок повсюду, пряча в песке, располагали подрывные заряды, которые взрывались при помощи детонаторов. Эти две линии защиты соединялись между собой и с городом Лима посредством железной дороги, которая обеспечивала перевозку войск, раненых и провианта. Как Северо дель Валье со своими товарищами и знал практически с самого начала нападения ещё в середине января 1881 года, победа, – если таковая и случится, – несомненно, будет стоить немалого количества жизней со стороны всех участников этой войны.
Тем январским вечером войска были готовы двинуться по направлению к столице Перу. Отужинав и разобрав лагерь, люди сожгли дощатые полы, что когда-то служили чем-то вроде комнаты, и разделились на три группы, намереваясь из скрывавшего их густого тумана неожиданно налететь на вражеские укрепления. Военные шли в тишине, каждый с тяжёлым снаряжением за спиной и с ружьями наготове, собираясь напасть «решительно и на чилийский манер», как то ранее постановили сами генералы, осознавая, что наиболее мощное оружие, находящееся в их распоряжении, это, безусловно, смелость и жестокость опьянённых насилием солдат. Северо дель Валье видел ходившие по рукам фляжки с водкой и порохом внутри, крайне жгучей смесью, от которой, с одной стороны, жгло кишки, а с другой – сразу же ощущалась непобедимая храбрость. Молодой человек попробовал её лишь раз, и последующие два дня сильно мучился от рвоты и головной боли, так что теперь охотнее вынес бы бой, так сказать, на холодную голову. Переход в полной тишине по тёмному лугу казался ему нескончаемым, несмотря на устраиваемые по дороге кратковременные передышки. И только лишь после полуночи огромная толпа солдат сделала привал, чтобы отдохнуть хотя бы час. Они рассчитывали напасть на курорт, расположенный близ Лимы, ещё до того, как наступит самый день, однако противоречивые приказы, а также видимое замешательство главнокомандующих нарушили весь план. Мало что было известно и насчёт ситуации, сложившейся в рядах авангарда, где, по-видимому, уже развернулась битва, которая вынудила и без того измотанные войска продолжать военные действия без передышки. Следуя примеру всех остальных, Северо снял с себя рюкзак, одеяло и прочее снаряжение, заодно подготовив оснащённое штыком орудие. А затем, ослеплённый, пустился бежать только вперёд, крича во весь голос, точно хищный разъярённый зверь, ведь речь уже шла не о внезапном захвате врага, а о том, каким бы образом его напугать. Перуанцы их уже ждали, и как только противники оказались на расстоянии выстрела, не замедлили обрушить на врагов настоящий свинцовый залп. Даже в тумане были видны дым и пыль, закрывавшие горизонт непроницаемой пеленой, одновременно сея повсюду страх, исходящий от звука зовущих к атаке рожков, от боевого клича и от призыва к сражению. А завывания раненых и ржание вьючных животных вкупе с грохотом орудийных выстрелов ещё больше его усиливали. Вся земля была заминирована, но, несмотря на это, чилийцы продвигались только вперёд с диким криком на устах, мол, всех мы сейчас перережем. Северо дель Валье видел разлетающимися похожие части двух своих товарищей, которые ступили на детонатор, расположенный на расстоянии в несколько метров. Молодому человеку не удалось рассчитать, что следующий взрыв мог задеть и его. Для того чтобы думать, тогда не было и минутки, потому что гусары первыми прыгали во вражеские окопы, падали в ямы с изогнутыми ножами между зубов, будучи проткнутыми штыками, зверски зарезанными и умиравшими в потоках крови. Уцелевшие перуанцы отступали, а нападающие пустились штурмовать холмы, форсируя уступообразные линии защиты на косогорах. Не зная, каким образом следовало бы поступать, Северо дель Валье нашёл саблю в разорванной на клочки руке умирающего человека, после чего выстрелил в упор в затылок того, кто пытался сбежать. Ярость и ужас полностью им овладели, превратив его, как, впрочем, и всех остальных, в настоящего зверя. Вся униформа была уже разорвана и в крови, к тому же из рукава свисал кусок чьей-то кишки. Больше никто не слышал от этого человека ни криков, ни проклятий, он уже утратил всякий страх и даже собственную личность, превратившись в некую убийственную машину, что раздавала удары, не видя, куда те падали, и преследуя лишь одну-единственную цель – добраться до вершины холма.
В семь часов утра, после двухчасовой битвы, над одной из вершин уже развевался первый чилийский флаг, и Северо, коленопреклоненный на холме, видел толпу перуанских солдат, отступавших врассыпную, чтобы тотчас собраться во внутреннем дворе поместья, где те и натолкнулись на соответствующую военную подготовку чилийской конницы. В считанные минуты всё происходящее превратилось в ад. Северо дель Валье, кто тут же подбежал ближе, увидел сверкание сабель в воздухе и услышал перестрелку вперемешку с криками от боли. Когда он добрался до поместья, враги уже убегали прочь, вновь преследуемые чилийскими войсками. Здесь же до него донёсся голос главнокомандующего, указывающий молодому человеку слиться с людьми из его отряда, и всем вместе напасть на деревню. Краткий перерыв, во время которого происходило построение рядов, дал ему минуту передышки – мужчина упал на землю, коснувшись той лбом, запыхавшийся и весь дрожа, однако ж, по-прежнему крепко сжимая в руках оружие. Он предположил, что наступление было бы настоящим безумием, потому что в одиночку его полк не мог противостоять многочисленным вражеским войскам, укрывшимся, точно в окопах, по домам и различным зданиям. Пришлось бы сражаться насмерть, его же задача была не думать, а лишь подчиняться приказам своего начальника и стереть с лица земли перуанский посёлок, превратив тот в мусор, пепел и изничтожить всех до самого конца. Спустя несколько минут молодой человек уже бежал рысцой во главе своих товарищей, и всё это сопровождалось пролетающими вблизи снарядами с пронзительным свистом. Люди вошли двумя колоннами - по одной с каждой стороны главной улицы. Б'oльшая часть жителей убегала с криком «идут эти чилийцы!»; оставшиеся же были полны решимости сражаться тем, что попадалось под руку, начиная с кухонных ножей и заканчивая горшками с кипящим маслом, которые люди бросали со своих балконов. У отряда Северо было распоряжение обходить дом за домом, пока не освободят всех – задание отнюдь не лёгкое, потому что повсюду было полно перуанских солдат, которые занимали крыши, сидели на деревьях, торчали в окнах и на порогах дверей. У Северо пересохло горло, и воспалились глаза - даже в метре от себя тот едва что-либо видел. Воздух, густой от дыма и пыли, вмиг стал очень душным, и везде был такой беспорядок, что никто не знал, что стоит предпринять, поэтому люди просто делали вид, будто идут вперёд. Внезапно молодой человек ощутил рядом с собой сильный град пуль и понял, что больше не сможет идти вперёд, вместо чего скорее он должен был найти подходящее убежище. Всего лишь одним ударом приклада он открыл ближайшую дверь и ворвался в жилище, высоко размахивая саблей, ослеплённый резким контрастом между палящим снаружи солнцем и внутренним полумраком. Мужчине понадобилось несколько минут, чтобы перезарядить ружьё, но их-то как раз у него и не было: человека крайне неожиданно парализовал душераздирающий вопль, когда тот смутно различил некое съёженное в углу существо и теперь робко поднявшееся перед ним самим, не перестающим размахивать топором. Бедняжке удалось защитить голову руками и всем телом отпрянуть назад. Топор, точно молния, угодил в левую ногу, пригвоздив молодого человека к полу. Северо дель Валье не знал, что происходило в данный момент, и отреагировал чисто инстинктивно. Всем весом своего тела он оттолкнул ружьё вонзённым штыком, а затем ещё и всадил его в живот нападающего, который, проявляя зверскую силу, так и поднял вместе с раненым. В лицо сразу же хлынул поток крови. Только тогда молодой человек понял, что врагом оказалась девушка. Тут её внутренности полезли наружу, и той, стоя на коленях, пришлось поддерживать кишки, что уже начали было сползать на дощатый пол. Глаза обоих неминуемо пересеклись в бесконечном взгляде, оба удивлённые и спрашивающие друг друга в непреходящей тишине настоящего момента, кто они, отчего столкнулись вместе именно таким способом, почему истекали кровью и зачем им было нужно умереть. Северо хотел поддержать девушку, однако ж, не мог и пошевельнуться, только сейчас впервые почувствовав ужасную боль в ноге, что поднималась до самой груди, точно язык пламени. В это мгновение в жилище ворвался ещё один чилийский солдат и, беглым взглядом оценив обстановку, без всяких колебаний добил женщину выстрелом в упор, которая в любом случае была уже мертва. Затем он подобрал топор и одним замечательным махом освободил Северо. «Пойдём, лейтенант, нужно выбраться отсюда, артиллерия вот-вот начнёт стрелять!», - предупредил его тот, однако Северо неумолимо терял много крови, у него кружилась голова, и прийти в себя удалось лишь на какое-то мгновение, после чего человека вновь окружила полная темнота. Солдат сунул ему флягу в рот и заставил хорошенько глотнуть ликёра. Затем наскоро соорудил жгут, завязав платок под коленом, вскинул раненого себе на спину и потащил того волоком. Уже снаружи ему помогли подоспевшие сюда же несколько человек. Спустя минут сорок, как раз в то время, когда чилийская артиллерия изводила орудийными выстрелами местное население, оставляя сплошные развалины и куски покорёженного железа там, где когда-то был невозмутимый курорт, Северо ждал своей очереди во внутреннем дворе больницы, находясь рядом со множеством расчленённых на куски трупов и сотнями лежащих пластом в лужах и мучающихся от укусов мух раненых. Он покорно ожидал своей смерти, но временами всё же надеялся, что его спасёт чудо. Молодого человека полностью ошеломили страдание и страх, временами тот падал в спасительный обморок, а когда приходил в себя, то видел уже ставшее чёрным небо. Пылающую жару подходившего к концу дня сменил влажный холод густого тумана, окутавшего ночь своим покровом. В моменты просветления мужчина вспоминал выученные ещё в детстве молитвы и упрашивал о скорой смерти, одновременно видя образ Нивеи, что являлся ему точно ангел. Он верил, что видел склонившуюся над ним же девушку, которая поддерживала его, утирая лоб влажным платком, и говорила на ухо слова любви. Молодой человек повторял имя Нивеи, беззвучно взывая о стакане воды.
Нацеленная на завоевание Лимы, битва закончилась в шесть часов вечера. В последующие дни, когда выпала возможность подсчитать мёртвых и раненых, выяснилось, что за истёкшее время погибли двадцать процентов солдат, сражающихся в обеих армиях. Ещё больше умерло несколько позже от заражённых ран. Люди своими силами наскоро сооружали полевые госпитали в школе и в разбросанных по окрестностям походных палатках. На многие километры относил ветер нескончаемое зловоние от успевшей скопиться мертвечины. Изнурённые доктора и медбратья без остановки принимали прибывших, хотя и в меру своих возможностей. Ведь людей в чилийских вооружённых рядах было более двух с половиной тысяч, да и среди уцелевших перуанских войск насчитывалось, по крайней мере, ещё тысяч семь. Раненые лежали вповалку в коридорах и внутренних дворах, распростёртые прямо на полу и смиренно ожидая своей очереди. Самых тяжёлых больных принимали практически сразу. Жизнь в Северо дель Валье пока всё ещё теплилась, несмотря на огромные потери сил, крови, а вместе с ними и надежды. Поэтому санитары вновь и вновь пренебрегали молодым человеком, предоставляя помощь оказавшимся в ещё худшем положении. Тот самый солдат, кто чуть ранее забросил мужчину на плечо и принёс в госпиталь, разодрал ножом его сапоги, снял промокшую рубашку и с её помощью соорудил временную затычку для разорванной ноги. Ведь под рукой на тот момент не оказалось ни бинтов, ни лекарств, ни фенола для обеззараживания, а также отсутствовали опиум с хлороформом – всё либо было уже израсходовано, либо попросту потерялось в беспорядке настоящей схватки. «Изредка ослабляйте жгут, чтобы на ноге не было гангрены, лейтенант», - посоветовал ему солдат. Прежде чем попрощаться, мужчина пожелал ему удачи и подарил своё самое ценное из того, что у него было: свёрток с табаком и флягу с остатками водки.
Северо дель Валье не знал, сколько времени он провёл в этом внутреннем дворике – возможно, день, а возможно и два. Когда, наконец молодого человека подобрали с пола, чтобы отвести к врачу, он всё ещё был без сознания и к тому же обезвожен, однако стоило слегка пошевелиться, как боль стала до того ужасной, что мужчина, взвыв, сразу же проснулся. «Потерпите, лейтенант, вы же видите, что вы всё ещё не в самом худшем положении», - сказал один из санитаров. В скором времени молодой человек очутился в просторном помещении с песчаным полом, где вестовые беспрестанно вытряхивали вёдра со свежим песком, куда впитывалась кровь, и относили их обратно, уже наполненными отрезанными частями тела, которые сжигали где-то снаружи в огромном костре, насыщающем всю долину запахом гнилого мяса. На четырёх деревянных, покрытых металлическими листами, столах делали операции несчастным солдатам. Под ними на полу располагались бадьи с красноватой водой, в которой полоскали губки, столь нужные для остановки крови в порезах, а также множество разодранных на полоски тряпок, используемых в качестве повязок, и всё это было грязным и вдобавок перепачканным в песке и опилках. На боковом столе располагались ужасающие своим видом инструменты пыток – щипцы, ножницы, пилы, иглы – выпачканные засохшей кровью. Вопли оперируемых слышались отовсюду, а среди разлагавшейся плоти, рвоты и испражнений было просто нечем дышать. Врач оказался из эмигрантов с Балканского полуострова, человек сурового вида, уверенный в себе и хваткий в хирургическом деле. У него уже была двухдневная щетина и покрасневшие от утомления глаза. Доктор носил тяжёлый кожаный передник, обильно заляпанный свежей кровью. Он снял с ноги Северо кое-как наложенную повязку, ослабил жгут, и с первого взгляда понял, что уже началось заражение, поэтому, не откладывая, сразу решился провести ампутацию. В том, что за свою практику врач уже отрезал безумное количество членов тела, не возникало ни малейшего сомнения, ведь, казалось, он способен сделать это не моргнув и глазом.
– У вас есть какой-нибудь ликёр, солдат?
– спросил доктор с явным иностранным акцентом.
– Воды… - воззвал Северо дель Валье пересохшими губами.
– Воды вы выпьете чуть позже. А теперь вам нужно то, что вас слегка отупит, хотя здесь у нас уже не осталось ни капли ликёра, - сказал врач. Северо указал на флягу. Доктор заставил беднягу выпить три добротных глотка, объясняя больному, что они не располагают никакими обезболивающими средствами, а оставшийся спирт ушёл на обработку необходимых тряпок и обеззараживание инструментов. Затем он сделал знак вестовым, чтобы те заняли свои места по обе стороны стола и крепко держали пациента.
Вот и наступил мой момент истины – мелькнуло в голове у молодого человека и ему удалось подумать о Нивее. Он даже попытался было представить, как умирает, оставляя память о себе в сердце той девушки, зверски загубленной всего лишь единым ударом штыка. Медбрат снова наложил жгут, после чего стал крепко держать ногу в области бедра. Хирург взял скальпель, погрузил тот в плоть сантиметров на двадцать пониже колена и привычным движением вкруговую провернул плоть до самых большой и малой берцовых костей. Северо дель Валье заорал от боли вслед за чем тотчас потерял сознание, однако вестовые того не только не отпустили, а лишь с ещё большей решимостью прижимали больного к столу, пока врач своими пальцами отодвигал кожу и мышцы, таким способом пытаясь обнажить кости. Далее недолго думая взял заранее подготовленную пилу и тремя точными приёмами отсёк ставшие уже ненужными кости. Медбрат вынул из дельтовидной мышцы отрезанные сосуды, которые, проявляя невероятную сноровку, и перевязал доктор, и пока закрывал отрубленную кость плотью и кожей, сшивая их вместе, немного ослабил жгут. Пациенту сразу же сделали перевязку и, сильно раскачивая по пути, отнесли в угол помещения, чтобы освободить проход другому раненому, который, едва оказавшись на столе у хирурга, стал завывать. А между тем вся операция длилась менее шести минут.
В ходе этой битвы чилийские войска вошли в Лиму. Согласно официальным сообщениям, которые публиковали в чилийских газетах, всё делалось довольно последовательно. Судя по намёкам, оставшимся в памяти простых жителей Лимы, это была резня, к которой впоследствии присоединились и бесчинства обращённых в бегство и разъярённых перуанских солдат, чувствующих себя преданными собственными же командирами. Часть гражданского населения попросту сбежала, состоятельные же семьи в поисках безопасности занимали в порту лодки, прятались в консульствах и на охраняемом иностранными моряками пляже, где дипломатический корпус расположил походные палатки и где под нейтральными флагами давали приют беженцам. Оставшиеся же защищать имущество всю дальнейшую жизнь должны были помнить адские сцены, устраиваемые пьяной и обезумевшей от насилия солдатнёй. Последние разоряли и сжигали дома, насиловали, били и даже убивали тех, кто оказывался впереди них, не щадя женщин, детей и стариков. В конце концов, часть перуанских полков бросила своё оружие и сдалась, хотя многие солдаты врассыпную обратились в бегство и удирали до самых гор. Спустя пару дней перуанский генерал Андрес К'aсерес, повредив ногу, вышел из оккупированного города в сопровождении жены и пары верных офицеров и так и пропал в гористой труднопроходимой местности. Когда-то человек поклялся, что будет биться до тех пор, пока не испустит последнего вздоха.
В порту Кальяо перуанские капитаны приказали экипажам покинуть суда, предварительно подожгя на них мелкий порох, что и пустило ко дну целиком весь флот. Грохот от взрывов разбудил Северо дель Валье, и он понял, что находился в углу на грязном песке операционного зала рядом с остальными мужчинами, которые, впрочем, как и он сам, только что пережили пытку ампутации. Кто-то накрыл молодого человека одеялом и положил рядом с ним флягу с водой. Мужчина вытянул было руку, однако ж, та дрожала столь сильно, что даже не могла отвернуть крышку. И успокоился лишь тогда, когда, всё время стоня, прижал флягу к груди, пока, наконец, к нему не подошла некая молоденькая маркитантка, которая и открыла сосуд со спасительной влагой и поднесла тот к сильно пересохшим губам больного. Молодой человек разом выпил всё содержимое, а затем, наученный женщиной, сражавшейся бок о бок с мужчинами и знавшей не меньше врачей о том, как ухаживать за ранеными, закинул себе в рот горстку табака и стал жадно его жевать, чтобы несколько ослабить спазмы, вызванные послеоперационным шоком. «Убивать – это ещё мало, а вот выжить в такой ситуации действительно стоит, сынок. Если зазеваешься, тебя предательски унесёт смерть», - предупредила больного маркитантка. «Я боюсь», - попытался сказать Северо, и она, возможно даже не услышав его бормотание, всё же догадалась об испытываемом этим человеком ужасе, потому что тотчас сняла со своей шеи серебряную медальку, быстро зажав ту руками. «Пусть тебе поможет Пресвятая Богородица», - прошептала девушка, и, наклонившись, быстро поцеловала молодого человека в губы и только потом ушла. Северо по-прежнему лежал, пытаясь сохранить в памяти прикосновение этих губ, и с зажатой в ладони медалькой. Он дрожал, пылал от лихорадки, не попадая зубом на зуб; когда спал, а когда падал в обморок, и как только приходил в себя, его тут же отупляла страшная боль. Некоторое время спустя вернулась та же маркитантка с тёмными косами и передала больному несколько влажных тряпок, чтобы он промокнул пот и убрал засохшую кровь. И ещё принесла тарелку из жёлтой меди с кукурузной кашей, кусок чёрствого хлеба и пиалу с кофе на цикории, некую тёплую и тёмную жидкость, к которой молодой человек даже не попытался прикоснуться, потому что осуществить подобное ему то и дело мешали слабость и тошнота. Мужчина спрятал голову под одеяло, оставшись наедине с невыносимыми страданием и отчаянием. Он ныл и плакал, точно ребёнок, пока не уснул заново.