Посланник
Шрифт:
– Позвольте полюбопытствовать, какой?
Синицин понимал, что за внешней раскованностью Лугового скрывается огром-ная напряженность ума, нервов и даже мышц.
– Жизнь или смерть.
– Смертной казни сейчас нет, позвольте заметить. Или вы мне угрожаете, бросите в камеру к уголовникам, пристрелите при попытке к бегству?
– Зачем эта игра слов, Лев Аронович? Давайте поговорим, как взрослые люди. Вы прекрасно понимаете, что останетесь жить только в одном случае - если расскажите все. До суда и во время суда мы вас, конечно,
Синицин видел, что не произвел должного впечатления. Значит, этот его ход Лу-говой просчитал.
– Надо отдать вам должное, полковник, вы хорошо подготовились к разговору. Но, есть информация, за которую меня не уберут, как вы изволили выразиться. А я хочу ее продать и взамен получить не пожизненное, а лет пятнадцать. Меньше уж не получится, сам понимаю. А там хорошее поведение, глядишь, и отсижу десятку.
Луговой внимательно наблюдал за реакцией.
– Вы о сорока миллионах, Лев Аронович?
Луговой вздрогнул, но практически мгновенно взял себя в руки.
– Да, вы могли догадаться о самолете. Примите мое уважение, полковник. И стоит он действительно столько - сорок миллионов долларов. Но вот где они, эти доллары, вы не знаете и не можете знать. Поэтому я вам отдаю сорок миллионов, а вы гарантируете мне пятнадцать лет, не более.
– Луговой расслабился, почувствовав, что выигрывает.
– Лев Аронович, но вы словно ребенок, ей Богу. Не на базаре же. Знаю я все - нет этих долларов, просто нет. Понимаю - почему вы так уверены, понимаю. Но вы многого не знаете, многого. Поэтому торговаться не будем, и так все ясно. Я пришел жизнь вам сохранить, а вы базар устроили. Нехорошо, Лев Аронович, не хорошо.
Луговой усмехнулся.
– Красивый ход опера, но бесполезный, к сожалению.
– Что ж, будем считать, что разговор не получился, жаль.
– Синицин встал, соби-раясь уходить.
– Значит, не получился, я тоже все сказал, мне терять нечего.
Какая же ты сволочь, подумал Синицин, двенадцать жизней загубил, Родину про-дал и еще торгуешься. Он посмотрел на Лугового с презрением, тот опустил глаза, не вы-держав взгляд.
– Самолет мы назад вернули, никуда он не улетел, а Муравьев в соседней камере сидит. Вот так, мразь.
Это был удар, сильнейший удар. Луговой враз как-то съежился, осунулся и посе-рел, выглядел жалким и подавленным. Из арестанта, пытающегося диктовать условия, превратился в жалкое подобие человека. Холеные ручонки тряслись и даже губы дрожали.
– Все подробно письменно изложите, вот бумага.
– Синицин положил на стол листы и авторучку.
– А мне сейчас назовите фамилии.
Луговой сидел, обхвативши голову руками. Человек, скорее нелюдь, убившая двенадцать солдат из-за паршивых долларов, продавшая Родину, честь офицера.
– Ну-у, - поторопил Синицин.
– Из моих один Муравьев, больше никого. На заводе директор, Головянко Эмма-нуил Федорович, заведующая складом Розенблюц Анна Борисовна, начальник отдела сбыта Дворкович Борислав Вадимович. В этом городе все. В Москве одного знаю.
– Разумнов?
– Да, он, Александр Викторович, генеральный директор корпорации.
– Расскажите кратко о каждом.
Луговой тяжело вздохнул, закурил.
– Муравьев - мой цепной пес, не более того. Головянко знал все, в том числе и Разумного. Он единственный, кроме меня, кто его знал. Дворкович и Розенблюц - мелкие сошки, ничего, собственно, не знали. Они полагали, что мы товар налево продаем, напри-мер в те же авиаполки, как запчасти.
– Как собирались списывать товар, как вы выражаетесь?
– Легко, - Луговой усмехнулся.
– Поступает новая партия, ее грузят на грузовики и везут на завод. По дороге все взлетает на воздух и нет товара. На самом деле товар дру-гим рейсом уходит и пополняет, устраняет недостачу. А те грузовики грузятся списанной некондицией... брак, при сборке могли что-то сломать. Надо, чтобы от взрыва хоть что-то осталось.
– Но, ведь в машинах люди?
– Что поделать - издержки.
– Какая же ты мразь, Луговой. Люди для тебя издержки...
Хотелось раздавить эту нелюдь собственными руками.
– Не читай мораль, полковник, спрашивай.
– Разумнов хозяин корпорации или там другое лицо?
– По документам он собственник, проверял. А кто на самом деле - не знаю, сам понимаешь.
– Покупатели, что известно о них?
– О них? Мне ничего неизвестно, с ними только Разумнов общался, Головянко тоже ничего не знал.
– Какой расклад вознаграждения?
– За истребитель в самолет должны были загрузить всю сумму, сорок миллионов. Двумя упаковками. В одной два миллиона, в другой тридцать восемь. Два нам - семьсот мне, один Головянко и по сотке остальным. Другую упаковку Муравьев должен сбросить с самолета в квадрате 25-41. Там равнина, легче найти посылку, ее сбросят с парашютом. Разумнов или его люди, будут ждать подарок, сейчас уже через два дня. Через два дня Ан-тей должен вернуться.
– Хорошо, напишите все подробно.
Синицин вернулся в кабинет. Оперативно- следственная работа продвигалась ус-пешно. Преступников можно и нужно брать через два дня, как раз учет закончится, Ра-зумнова только с поличным. А если не он сам появится, людей отправит за посылкой?
Полковник налил себе кофе, добавил немного молока, расслабился в кресле. Лу-говой вызывал не только отвращение, а желание раздавить его, размазать по полу, по сте-не, как таракана, не в обиду им сказано. Как же так можно жить, уничтожая других не за-думываясь. Наверное Луговой задумывался, но задумывался лишь о том, чтобы не пойма-ли, не раскрыли, не обнаружили.