После "Нолдолантэ"
Шрифт:
Маглор смотрел на пламенеющее вечернее море в ожидании корабля - корабли телери нередко подходили к острову, где жила Эльвинг. Они простили своё горе века назад, а если бы и нет - не отказались бы доставить Маглора до Тол-Эрессеа, чтобы не принуждать Эльвинг так и жить вместе с ним. Когда вдали показалась золотисто-коричневая ладья под синим парусом - корабелы телери более не использовали белый и серебристый - Эльвинг, не глядя на Маглора, произнесла.
– Сюда уже подходил корабль, когда ты ещё не оправился, и я послала весть валар.
Песнопевец лишь покачал головой.
– Владыки Манвэ, Варда и Ульмо знают с того дня, как я пустился в путь. А Мандос - возможно, со дня моего рождения. Или со дня Пробуждения первых квенди. Валар редко нуждаются в наших вестях, кроме самых срочных.
Он не сказал о том, что Ульмо, и, вернее всего, Манвэ, помогли ему в пути. Ульмо помогал нолдор и вопреки Проклятью Мандоса, а Король Арды... возможно, он просто желал, чтобы последний из Феанариони явился на суд живым.
ГЛАВА 7. СУД
Мореходы очень тепло приветствовали Владычицу Белой Башни и гораздо суше - Маглора. Взгляды телери отчуждённо скользнули по нему, без неприязни и без сочувствия. Исключение составлял кормчий.
Маглор поражённо смотрел на широкоплечего телеро с убранными в высокий хвост волосами. Он знал, что на западном берегу наверняка встретится с пережившими Братоубийство и был готов столкнуться с их гневом, обидой, презрением, горечью, недоверием, страхом: едва ли для телери сын Феанаро - просто один из нолдор. Конечно, он надеялся и на прощение, но именно такой встречи - не ожидал.
В тот день он не обратил, как иные, копившуюся против Врага ненависть на эльдар, которые не превратились в слуг Моргота оттого, что в просьбе отказали, а на угрозы оружием ответили стрелами. Но телери, что трижды отбрасывали нолдор от кораблей, угрожали его близким, и он встал рядом с Амбаруссар - защитить младших. Если потребуется, ценой жизни. И защитил - ценой жизни четверых телери, о чём позже не мог забыть.
Сейчас его, словно диковинное явление природы, созерцал один из тех четверых. В облике телеро появилось нечто новое, едва уловимо роднившее его с майар, а в голубых глазах плескалось изумление, не нарушавшее глубокого покоя.
– Я должен передать тебе весть, принц Макулаглаурэ, - неточно перевёл он имя, переделав "Кующего золото" в "Золотой клинок", но в ровном голосе не слышалось затаённого упрёка.
– Не представляешь себе, как странно к тебе обращаться. Словно украшать собственное надгробие. Владыки призывают тебя на суд, который ты некогда отверг. Мой корабль доставит тебя в Гавань, а дорога до Круга Судеб тебе известна. Скоро идти или медленно - решай сам.
– Я не стану медлить, - спокойно ответил Макалаурэ.
Он и прежде склонялся к этому решению. А стоящий перед ним кормчий был живым свидетельством, что не всё содеянное непоправимо, и вина в самом деле может быть прощена и забыта. Если же валар сочтут справедливым
Эльвинг молча проводила корабль взглядом, но вскоре наполнивший паруса ветер донёс:
– Прощай!
Ладья всё скользила на юг вдоль побережья Валинора, и далеко на юго-западе ослепительно сияла Ойолоссэ - пока не скрылась из глаз. Корабль вошёл в полосу сплошного тумана. Бодрящий попутный ветер овевал мореходов, и кормчий правил так же уверенно, хотя во мгле мало что можно было разглядеть. Разве что прошли однажды вблизи незнакомого Макалаурэ острова. Туманная завеса на миг раздвинулась, открыв глазам кусочек берега. И нолдо и немолодого адана, спавших в шаге друг от друга.
Спроси Песнопевца кто-нибудь прежде, он ответил бы, что возвращение в Лебединую Гавань, пустынную и печальную после Братоубийства, причинит ему сильную боль. Действительность оказалась иной.
Над причалами и мостовыми Альквалонде, позолоченными сиянием Анара, звенели песни и детский смех. Две девы, полушутя хвалившиеся друг перед другом, оглянулись на сошедшего с корабля нолдо и тут же попросили рассудить - чей парус красивее. Разумеется, от этой роли Макалаурэ уклонился. Он спешил миновать город, но и другие встречали его дружелюбными улыбками - верно, эти телери родились в Первую и Вторую Эпохи. Немало было и возрождённых, глаза которых сияли особым светом и мудростью. Они были не столь удивлены встречей, как кормчий доставившего Макалаурэ корабля, но не менее мирны и спокойны. Другие телери держались отстранённо или просто не обращали внимания на скоро идущего нолдо. Лишь немногие отводили взгляд или торопились скорей разойтись, но и только. Песнопевец не услышал ни единого упрёка.
Можно было подумать, что некогда содеянное рассеялось, как сон - разве что новые корабли не были так прекрасны, как прежде.
Пройдя одну из арок, служивших входами в Лебединую Гавань, Макалаурэ приостановился, услышав настойчивый голос:
– Только что должен был вернуться ещё один нолдо. Где я могу найти его?
– Откуда ты знаешь, что он был один?
– Знаю. И знаю, что он несёт вести о моём сыне. Живёт ли он по-прежнему на побережье, чем занят ныне. А главное - жив ли он.
– Жив!
– Макалаурэ бросился к одной из арок левее - и к Нерданели.
– Ты вернулся, - мать прижала его к себе.
– Сколько лет я ждала вас всех. Сколько раз звала через Моря, а зов Мандоса всякий раз оказывался сильней. И всё же я надеялась.
– Я тоже надеялся, аммэ, - Макалаурэ серьёзно взглянул ей в глаза.
– Только я должен сказать...
– Должен, но не теперь. После праздника в нашем доме в честь твоего возвращения.